Угол клонения

Бенедикт Сарнов. Скуки не было. Первая книга воспоминаний. 1937-1953. - М.: Аграф, 2004, 704 с.

Первая часть, судя по всему, двухтомника. Воспоминания известного критика. События с 1937 года, когда автору было 10 лет, до 1953-го (вторую часть Сарнов сейчас пишет и собирается закончить, что называется, нашими днями). Что случилось тогда - 5 марта, - любой школьник знает. Увы, он знает не то, что в тот день умер Сергей Прокофьев, он знает, что в тот день скончался Иосиф Виссарионович Сталин. Ему, кстати, уделено удивительно много места в книжке. И последняя глава - "Дыхание Чейн-Стокса" (Сарнов подробно объясняет - сейчас надо такое объяснять, почему "дыхание Чейн-Стокса", - о смерти Сталина), и другие. Вождь всех автомобилистов, чабанов и литературных критиков глядит отовсюду: из детских воспоминаний, из юношеских (кстати, автор, конечно, выходит за рамки 53-го года - неоднократно), - куда ж от него деться? "Когда меня исключили из комсомола, я вдруг полюбил Сталина..." И далее, искренне, потому что - было ведь! - "И тембр сталинского голоса казался мне приятным. А грузинский акцент его и эта неповторимая, медлительная манера, с какой произносилось им - словно бы с трудом - каждое слово, не только не мешали мне, а напротив, только усиливали так властно действовавшее на меня обаяние его речи..."

Сарнов вообще честен перед собой - редкое для мемуаров качество. Характерный пример тому - глава "Угол клонения". Она идет вслед за двумя рассказами (когда-то он написал два рассказа, правда, всего только два) - поясняя, почему было так, а написал он по-другому. Не ложь (писал и в самом деле честно), а "отклонение от реальности".

Я понимаю, уважаю и принимаю - почему именно сейчас Сарнов выпустил свою книжку. В 1993 году такое никто не мог бы прочесть без ненависти: "...состояло это отклонение в том, что если бы моя мама звонила с работы по телефону, чтобы справиться, прошел ли час, как я сел за пианино, то справлялась бы она не у старушки-соседки, а у нашей домработницы Наташи. Но и у Наташи ей об этом справляться было не нужно, потому что в отличие от матери моего героя моя мама нигде не работала..." Сейчас так писать - можно. Кое-кто из тех, кто читает, живет прилично, кое-кто из тех, кто живет прилично, - читает. Но я - при всем глубоком уважении (честно), при всей любви к Бенедикту Михайловичу Сарнову (правда) - не могу. Я жил в другом мире и другой стране. Я жил там, где говорили: на том берегу ГОСПОДА дачи имели. Я и сейчас ненавижу ТОТ берег. Хочу туда, но не перестаю ненавидеть.

У нас ведь всегда были господа. Князья, секретари парткомов - какая разница? Мне и Гумилев не нравится только потому, что - офицерик. У нас слишком короток век реформ, перестроек и оттепелей. А все остальное время - самодержавие, гнусный царизм и крепостное право. Что после Александра II, что после Ленина, что после Хрущева или Горбачева. И мне плевать, куда едет граф Толстой - царенышу преподавать, писать "После бала" или в Совнарком. Для меня он прежде всего - ГРАФ. Из тех господ, что на том берегу дачи имели.

А Сарнов - мужественный и честный человек. "Угол отклонения" - очень важная глава и важное понятие.

Да, мне, скажем, интересней главы про Литинститут ("А вот Гриша Поженян, подмигивая мне своим лукавым карим глазом и кивая на Гришу Бакланова, говорит вполголоса: "Представляешь? Он решил перепить Поженяна!" Миг - и новая смена кадра: самодовольно ухмыляющийся Поженян тащит, почти несет на себе бесчувственное тело посиневшего Бакланова") и другие (Сарнов, как всегда, пишет легко и весело, даже о довольно грустном), но важней именно попытка разобраться с "углом отражения", не щадя себя. Прежде всего себя, потом - время и лишь в последнюю очередь - современников.

Так что второй том (где "наши дни") я буду ждать с нетерпением.