Трудная семья православных Церквей

Главным источником доходов Александрийского патриархата в середине XIX века было Московское подворье при Никольском храме в Подкопаях. Фото Николая Аввакумова

В связи с готовящимся Всеправославным собором растет интерес к контактам Русской церкви с «вселенским» православием. Прошлое дает богатый материал по отношениям с Константинопольским, Александрийским, Антиохийским и Иерусалимским патриархатами, другими поместными Церквами.

История свидетельствует о том, что в семье православных Церквей были немалые сложности, включая соперничество и вражду. Отчасти эти противоречия не исчерпаны до сих пор. Тем любопытнее изучать их истоки.

Деньги решают все

Первым восточным патриархом, посетившим Россию, стал Иоаким V, глава Антиохийской церкви. Это произошло в 1586 году. На пути из Смоленска в Москву Иоакиму устроили три торжественные встречи. Восточный патриарх был впечатлен. Обращаясь к царю Феодору Иоанновичу, он угодливо витийствовал: «Солнце… православных христиан… – ваши царские милости. И кто видит царское лицо, возрадуется и прославит… Бога, Который дал тебя в утверждение… Восточной церкви… как солнце, стоящее над звездами». В Москве тогда помышляли об учреждении своего патриаршества. Хлопотать по этому делу и взялся задобренный русскими Иоаким, уехав с подарками и для других патриархов, на чью поддержку надеялись в России.

Ждать пришлось относительно недолго. В 1589 году с участием предстоятеля Константинопольской церкви Иеремии II был поставлен первый российский патриарх – им стал Иов. Знаменательно, что на московский патриарший престол метил сам Иеремия. Но предпочли россиянина, с чем Иеремия согласился. Момент был исторический. Ведь, со слов Сергея Соловьева, русские преемники Иеремии, случись тому стать патриархом в Москве, тоже бы назывались «вселенскими», имея право на первенство. Но сказалось недоверие к иноземцу. Так или иначе, Россия стала отныне обязанной – за «великодушие», которое проявил православный Восток. Тамошние патриархи ждали теперь еще большей мзды.

Приезды их в Россию были памятны и в дальнейшем – такие как Иерусалимского первосвященника Феофана III, участника интронизации  патриарха Московского Филарета в 1619 году. В том же XVII веке в России побывал Иерусалимский патриарх Паисий I и Антиохийский Макарий III.

Запомнился и Афанасий III: прибыв в Москву, он повлиял на ход реформ патриарха Никона. Скончался он в Украине, и православная церковь прославила его как святого.

Что до Макария, то ему выпала менее приятная миссия – примкнуть к судьям Никона, самовольно покинувшего свой престол.

На Соборе 1666—1667 годов восточные иерархи утвердили реформы Никона, приняв вместе с российской властью драконовские санкции против староверов. Собор подтвердил: на восточных патриархов можно надеяться.

Живя часто за счет России, они признали в 1723 году и новообразованный у нас Святейший синод. Более того, в своих «утвердительных» грамотах назвали его «во Христе братом», вполне «каноничным» органом: патриархи боялись терять субсидии. И не потеряли. Но получается, что, расчетливые, они готовы были утвердить для России любую форму церковного управления.

Всем «сестрам» по серьгам

Услужливых патриархов пришлось благодарить. В XVIII веке их финансирование было упорядочено. При императрице Анне Иоанновне (1730—1740) Россия учредила «палестинский штат», коим установили: «Впредь всем восточным патриархам и монастырям выдавать через каждые пять лет по 500 рублей, а за сими деньгами присылать старцев, а им в дороге давать подводы и корм, и содержание на месте…»

Учрежденного «штата» оказалось мало. По просьбам патриархов, их содержание увеличивали. О прибавке жалованья Антиохийскому патриарху Филимону Синод принял решение в 1768 году. Сюда примешалось влияние внешнеполитической линии Российского государства, имевшего претензии в «восточном вопросе». Но в указанном году Филимон уже не занимал патриарший престол.

Потребовались и разовые выплаты. Являясь главой Российской церкви, согласно законам государства, император Николай I повелел в 1834 году выдать Александрийскому патриархату не только 7650 руб. в счет «палестинского штата», но и 20 тыс. руб. из своих личных средств. На те деньги Александрийская церковь отремонтировала два патриарших храма, находящихся в аварийном состоянии, восстановила несколько монастырей, привела в порядок здания, принадлежащие Патриархии, открыла церковные гостиницы и училище для подготовки клира и даже выкупила из турецкого рабства ряд греческих пленников.

В 1850 году Александрийский патриарх Иерофей II просил российский Синод о новой помощи. В ответ на это александрийскому епископу разрешили прибыть в Россию для сбора пожертвований.

Деньги и впоследствии шли этой Церкви. Особой щедростью по отношению к ней отличались императоры Александр III и Николай II, в то время как сама Россия остро нуждалась в средствах. Но главным источником доходов Александрийского патриархата (по крайней мере в середине XIX века) было Московское подворье при Никольском храме в Подкопаях.

Наряду с подворьем Александрийской церкви подобные представительства в Москве имели Антиохийская и Иерусалимская церкви. Первая – при храме Успения на Покровке. Вторая – при храме Воскресения Словущего на Арбате. Здесь тоже собирались большие пожертвования.

Денежные переводы на Восток росли. В 1880-е годы размер ежегодных пожертвований, определяемых Синодом на одну лишь Иерусалимскую церковь, составил от 30 тыс. до 50 тыс. руб.

Большим потоком на Восток шли деньги и от простых верующих. Протопресвитер придворного духовенства Иоанн Янышев утверждал: «Церкви наши… во всей почти России… по всем праздничным и воскресным дням обременены сборщиками…» От одной лишь графини Анны Орловой-Чесменской Восток получал тысячи.

Патриархаты также снабжались церковной утварью. В конце XIX века Синод выделил Лаодикийской епархии Антиохийской церкви 15 комплектов серебряных богослужебных сосудов и 30 комплектов добротных облачений для духовенства.

Россия помогала Востоку по-разному. В 1845 году появилась группа молодых людей, желающих «посвятить себя службе Церкви и Отечеству на Востоке». Предполагалась служба и «вселенскому» православию. Архивные документы не содержат сведений о том, в чем состояла эта служба.

Востоку требовалась также дипломатическая поддержка. В Петербурге заметили, что при дворе в Стамбуле «каждый европейский консул… сильнее, чем Константинопольский патриарх». Еще слабее был глава Антиохийской церкви. В 1830-е годы он просил у российского Синода заступничества наших дипломатов перед турецким султаном, чтобы при резкой активизации униатов был запрещен прозелитизм вкупе с ношением католиками восточного обряда камилавок и ряс, принятых православным духовенством. Дипломаты постарались и достигли в этом вопросе временного успеха.

Российский Синод способствовал и созданию самостоятельной Болгарской церкви, внушая Константинопольскому патриарху в 1868 году, что он мог бы дать болгарам полную церковную независимость. Ее ускорила лишь победа России над Турцией в войне 1877—1878 годов. В Болгарии вновь зазвонили колокола, что было под запретом на протяжении веков.

Этого оказалось тоже мало. В течение всего синодального периода представители восточных патриархатов, других поместных Церквей получали подготовку в российских духовных школах. Некоторые выпускники достигли вершин на церковной службе. Так, будущий цареградский патриарх Константий I (1830—1834) учился в Киевской духовной академии – разумеется, бесплатно.

Помощь «вселенскому» православию была действительно велика. Не случайно в 1893 году Константинопольский патриарх Неофит VIII заявил: «Вся наша надежда – Россия».

В России трудились выдающиеся представители «сестринских» Церквей. Вспомним хотя бы Максима Грека, его просветительские труды в Московии в XVI веке.

Порфирия (Успенского) направили в Иерусалим в качестве паломника «с секретным поручением». Портрет 1880-х годов

Соглядатаи во храме

Заседая в Синоде, архиепископ Гавриил (Городков) поделился со знакомым: «Архимандрит Порфирий… посылается в Иерусалим в качестве поклонника (паломника. – «НГР») с секретным поручением узнать там настоящее положение патриаршеств и духовенства, действия против Восточной церкви католиков и протестантов, стараясь сблизиться и снискать доверие тамошнего духовенства… на что употребляются… из России… деньги…»

Такова предыстория Русской духовной миссии в Иерусалиме (РДМ), созданной в 1847 году Святейшим синодом. Труды первого главы РДМ – Порфирия (Успенского), нацеленные на сближение с Востоком, считались «самоотверженными».

Получается, доверительных отношений у России с Востоком не было. Рождался странный феномен – церковный шпионаж. Можно предполагать, что сотрудники московских подворий восточных патриархатов тоже получали секретные поручения своего начальства или вообще Османского правительства.

Первостепенные контакты РДМ имела с Иерусалимской церковью. Защита ее интересов стала одной из причин печальной для нас Крымской войны. Чем же ответила Иерусалимская патриархия на самоотверженность России? Кознями, враждебностью, духом соперничества. Консул России в Иерусалиме Василий Кожевников заявил о «натянутых отношениях» между главой РДМ архимандритом Антонином (Капустиным) и патриархом Святого града Иерофеем, «не обладающим тактом» и «повинующимся туркам». «Тайным образом» патриарх вмешался в дела РДМ, обеспечив «затруднения и проволочки» российскому посольству в его контактах с турецкими властями. «Руки у патриархии (Иерусалимской. – «НГР») очень длинны…» – комментировал русский посол в Константинополе Иван Зиновьев.

Играло свою роль и подчиненное Иерусалимской патриархии греческое духовенство – «старалось всеми силами поддерживать разъединение» РДМ с русским консульством в Иерусалиме, сообщал еще один начальник Русской миссии архимандрит Леонид (Кавелин), с которым патриарх Святого града не хотел иметь никаких дел. Греки работали не покладая рук, решали общую задачу – не допускать Россию до «святых мест», приносящих стабильный доход. Тайны иерусалимского «двора» еще получат свои разгадки.

И вправду, благодарности от восточных патриархов ждать не приходилось. Есть и другие яркие примеры. В XIX веке российской стороной был куплен участок в Мирах Ликийских (Анатолийское побережье Турции), где раньше покоился чтимый святым архиепископ Николай. Но вскоре Константинопольская патриархия, ревностно относясь к успехам России, подсказала туркам: учтя, что участок в Мирах не обрабатывается, подвергнуть его секвестру, включив в кадастр на имя турецкого правительства.

Вообще греческое духовенство «поддерживало в турецком правительстве недоверие к России», боясь, что она освободит православные народы из-под церковного гнета, заметил русский публицист XIX века Владимир Жемчужников.

В переписке двух русских иерархов есть такое предостережение: «Желание ваше посетить святые места Иерусалима… но не надеюсь, чтобы правительство согласилось отпустить вас… по политическим причинам. Турецкое правительство весьма недоверчиво. Кажется, не пропустит без некоторого волнения российского архиерея в свои владения». А помогать тем архиереям патриархи «Святого града» обычно не хотели, относясь к России исключительно потребительски. Российской церковью часто просто пренебрегали. В лучшем случае ее считали «младшей сестрой». Дореволюционный профессор Иван Троицкий объяснял это извечным «высокомерием» Иерусалимской патриархии. (В традиционном списке «первенства чести» православных Церквей у Русской церкви пятое место.) «Больно за нашу Церковь», – признался обер-прокурор Синода Дмитрий Толстой, следя за событиями в Иерусалиме.

Но и в Российской церкви часто не доверяли православному зарубежью. Через настоятелей посольских храмов, из других источников в России узнавали о служителях разных православных Церквей. Об архимандрите Никаноре (Ивановиче) из Черногорской церкви сообщил обер-прокурор Синода Александр Толстой: «К крайнему сожалению, об этом духовном лице мы имеем… весьма печальные сведения». Тем не менее, будучи в сане митрополита, Иванович стал главой своей Церкви. А его епископская хиротония состоялась в Петербурге.

Обстоятельства приводили к охлаждению отношения русских к главам поместных Церквей, как и «вселенскому первосвятителю». В 1840 году митрополит Филарет (Амфитеатров) пояснял: «Пять тысяч рублей не следует посылать патриарху (Константинопольскому. – «НГР»), ибо они назначены для… монастыря Стен синайских». Транзитная операция не предполагалась: деньги могли не дойти до монастыря.

Но и в Фанаре, где располагается резиденция Константинопольских патриархов, были союзники России. В годы Крымской войны патриарх Анфим VI не скрывал своего сочувствия нашей стране, за что и лишился кафедры.

«Огромной популярностью» на Востоке пользовался другой цареградский патриарх – Иоаким III (1878—1884). Считалось, что он спас свою Церковь от порабощения султаном.

Между тем Церкви договаривались с трудом. Поводов для охлаждения было достаточно. Протопресвитер Иоанн Янышев писал: «Массу предлогов к препирательствам» с православными греками можно было найти уже в богослужебных книгах, причем применительно и к началу XX века. Но главные «препирательства» вызывали не книги. Восток порой просто раздражал. «Беспутные греки… – жаловался архиепископ Гавриил (Розанов), – церкви разрушили, правление духовное запустили». Раздражение переходило в опасение, ведь «греки завладели важнейшими святыми местами на Востоке…» При этом выяснялось: интересы России и греков «прямо противоположны».

Порой светские власти православных стран грубо вмешивались в церковные дела. В начале XX века греческая королева Ольга ходатайствовала об архимандрите Леонтии (Вимпфене), обратившись к митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому). Городецкий же так отозвался о Вимпфене: «Он был у меня раза два и произвел… впечатление неблагоприятное. По-видимому, этот молодой человек – большой карьерист, идущий не прямыми путями, не пренебрегающий никакими средствами для своего возвышения… ему еще рано думать об архиерействе… Для Киева он, безусловно, негоден и нежелателен…»

Не восхищался православным зарубежьем и Синод, о чем знали в обществе. Получив отказ от газеты «Московские ведомости» напечатать опровержение на статью, «доставленную из Синодальной канцелярии», исследователь Николай Дурново возмущался: «Клеветать на греческую Церковь можно, но защищать нельзя, да и негде».

Наступал XX век, и в России задумывались, изучая зарубежное православие: нужно ли жалеть об утрате патриаршества, которая произошла при Петре I, не лучше ли привычная синодальная система?