Хржановский превратил "Нос" в сон

Нос прогулялся по советским улицам. Кадр из фильма

«Нос, или Заговор «не таких» был впервые показан на Роттердамском кинофестивале еще в начале 2020 года, после чего получил приз жюри на проходившем онлайн главном анимационном смотре во французском Аннеси, открывал российский «Кинотавр», был номинирован на премию Европейской киноакадемии и выдвинут на «Оскар» – до широкого проката, впрочем, добрался только в 2021-м. Новая работа классика Андрея Хржановского – сложносочиненное как по форме, так и по содержанию произведение, сценарий которого режиссер писал вместе с Юрием Арабовым по мотивам литературных и музыкальных произведений и реальных событий.

На экране с самого начала сплошная игра слов, смыслов и образов. Из вполне реального салона самолета, среди пассажиров которого можно увидеть и самого Хржановского, и его, очевидно, друзей и соратников – актеров, режиссеров и прочих кинематографистов и деятелей искусства, которые во время этого воображаемого полета смотрят на вмонтированных вo впереди стоящие кресла экранчиках любимые фильмы – автор, он же рассказчик, перемещает зрителя в анимационное пространство, населенное рисованными историческими персонажами. Здесь композитор Шостакович встречает писателя Гоголя и режиссера Мейерхольда, и вместе они задумывают поставить на сцене Большого театра оперу «Нос». То, что в реальности, в 20–30-х годах, привело к печально известным статьям, где произведения композитора назывались антинародными и формалистскими и вообще «сумбуром вместо музыки», обретает у Хржановского в первом акте-сне («сон», здесь, конечно, анаграмма слова «нос») его мультфильма законченный вид. Опера «Нос» в виде рисованного разным стилем, но узнаваемым почерком, многолюдного коллажа громогласно звучит со сцены внутри экрана, оттуда вырывается вслед за сбежавшим носом на улицы города, по которым ходят ожившие герои картин Малевича и где подсматривает идею будущего фильма Эйзенштейн.

Архивные кадры, ожившие картины, плакаты, цитаты из предыдущих работ Хржановского – новый фильм соединяет эпохи, произведения и людей, и без того объединенных невидимой нитью трагической истории страны, музыку, литературу, живопись, кино. Во второй, почти хулиганской, сатирической части Сталин заводит нежную дружбу с Булгаковым, а после его отъезда в Киев в печали в окружении толпы запуганных приспешников громит театральную постановку. Переходит из ложи на сцену, занимая место в президиуме импровизированного судебного разбирательства по мотивам «Антиформалистического райка» все того же Шостаковича. За спинами «судей» сверкает красными глазами бюст Ленина, сменивший превратившийся еще в первом действии в монумент в духе сталинского ампира гоголевский нос. Толпа в партере – то ли барышни, то ли крестьянки – безмолвно пучат глаза, наблюдая за действом.

Героев связывает не только тонкое, во многом абсурдистское – под стать эпохе – понимание времени, стоившее жизни каждому, но и в том числе личность Хржановского, который в реальной жизни, по-семейному, был связан и с Шостаковичем, и с Мейерхольдом, и со многими прочими персонажами, мелькающими в рисованной толпе. Гоголь здесь – этакий прорицатель, не заставший «серп и молот», скосивший и порубивший гениев XX века, но чувствовавший эпоху еще до ее наступления, писавший актуальные, но, что еще печальнее, пророческие строки.

Взятые в названии в кавычки не такие, конечно же, те самые, прошедшие путь от славы и обожания до забвения и запрета – и обратно. Визуальная сценическая вакханалия, закружившая предков, современников и потомков в мультипликационном театре, к финалу меняет тональность. Место красочных иллюстраций занимают тюремные портреты, складывающиеся в итоге в еще один страшный коллаж изможденных лиц, дат расстрелов, строчек из дневников – и великих имен, которыми теперь, будто ничего и не было в этом XX веке, вновь называют улицы, города и самолеты.