Многосторонний подход и многополярный мир – разные вещи

Барак Обама демонстрирует готовность к диалогу с союзниками и партнерами по ключевым проблемам.
Фото Reuters

– До вступления Барака Обамы в должность ряд экспертов прогнозировали, что он предпочтет многосторонние подходы к международным делам и постарается улучшить отношения с Россией. Появились ли уже, на ваш взгляд, признаки того, что это действительно так?

– Многосторонний подход и многополярный мир – это совершенно разные концепции. Как американцы понимают многосторонность, так они и поступают. Для американцев многосторонность все эти годы была связана с диалогом и согласием между США и Западной Европой. Когда говорится о многосторонности, имеется в виду, что это отношения США с Европейским союзом, а ЕС при этом – большой коллективный игрок. Сразу получается много сторон. И Хиллари Клинтон, и Барак Обама уже сделали все возможные заявления на сей счет, однако пока не было свидетельств того, что это сотрудничество развернулось. Чтобы сказать, что стал преобладать многосторонний подход, нужно, например, чтобы Америка сказала, что в отношениях с Ираном Вашингтон будет учитывать мнение европейских союзников. Пока здесь идет, судя по всему, глубокая проработка, поиск того, что американцы могли бы осуществлять вместе с европейцами, чтобы произвести демонстрацию солидарности. Можно сказать, что американская дипломатия уже приступила к работе на этом направлении.

– Какое место здесь отводится России?

– Вспомогательное. Кстати, формулировка «многосторонние действия» никогда при президенте Джордже Буше Россию не исключала. В самой широкой интерпретации это относится также к Китаю и Индии, не говоря уже о Японии. Но фактически если посмотреть, как строятся выступления представителей новой американской администрации, то можно увидеть, что сначала произносится слово «многосторонность», потом всегда следует акцент на ЕС, а потом уже формально упоминаются Россия и другие.

– Как вы комментируете заявления представителей администрации США по ПРО? В то время как вице-президент Байден утверждает, что планы США останутся неизменными, хотя и подчеркивает, что по этому вопросу будет вестись диалог с Россией и союзниками, госсекретарь Клинтон четко дает понять, что в случае нахождения взаимопонимания с Ираном проект утратит свою актуальность?

– Это абсолютно разные заявления. В заявлении Байдена повторена позиция, которая присуща прежней администрации, то есть что ПРО – незыблемый элемент американской политики. Теперь в заявлении Клинтон возникает увязка судьбы ПРО с Ираном. Очень хочется оптимистически сказать, что заявление Клинтон означает, что эта идея не кажется неприемлемой американцам и она может быть включена в общую повестку дня. Если это так, то тогда можно говорить о возобновлении вектора сотрудничества между Россией и Соединенными Штатами уже на практическом уровне.

– Для Обамы, судя по его высказываниям, ключевое значение имеет Афганистан, где военная операция не обладает особым успехом. В последние дни вопросы, связанные с обеспечением транзита в Афганистан, вышли на первый план. Сначала Киргизия заявила о закрытии американской базы «Манас», потом поступило сообщение о достижении договоренностей с США о невоенном транзите через территорию РФ. А позднее глава МИДа Сергей Лавров заявил о том, что американцам может быть разрешен и военный транзит. Как, на ваш взгляд, будут развиваться события на этом направлении?

– Здесь, с одной стороны, очень интересная ситуация, с другой – дипломатически очень сложная. Россия и США в определенном смысле ситуацию осложнили. Еще четыре-пять лет назад звучали заявления о том, что, раз уж США ступили на землю Центральной Азии, они должны стать постоянным участником региональных процессов, хотя бы в форме их участия в качестве наблюдателя в диалоге региональных стран. Эта идея казалась американцам труднопереваримой – они не привыкли быть наблюдателями. Но вообще-то они вплотную подошли к ней несколько лет назад. Но когда США стали оказывать содействие смене режимов в Украине, потом в Киргизии, то этот процесс был парализован. С 2004 года была последовательная линия региональных держав на то, чтобы либо заморозить американское участие в региональных процессах, поскольку оно оказалось дестабилизирующим, либо в принципе устранить американцев оттуда. В этом контексте следует рассматривать сначала действия Узбекистана, а теперь и заявления Киргизии. Решение по «Манасу» – это средство вытеснить американское присутствие. Здесь может быть две интерпретации. Либо это сделано, чтобы объяснить американцам, что нельзя строить свою политику в Центральной Азии, не считаясь с местными правительствами, но при этом возможность для диалога и компромисса останется открытой. Либо линия на выдавливание американцев будет продолжаться.

По здравому размышлению, американское присутствие в Афганистане в каком-то смысле создает проблемы для российских союзников в регионе, а в каком-то смысле выгодно и им, и России. Поэтому так последовательно вставлять американцам палки в колеса большого смысла нет. Если бы американцы проявили благоразумие и трезвость, а наша дипломатия проявила гибкость, можно было бы легализовать американское, хотя бы диалоговое, участие в решении местных проблем. Но для этого надо иметь хотя бы небольшую уверенность в том, что США не будут заниматься свержением местных правительств.

Радикальное сокращение ядерных вооружений сегодня неприемлемо для России. Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

– Некоторые обратили внимание, что в своей Мюнхенской речи Байден не упоминал о расширении НАТО. Означает ли это, что данный вопрос не является для новой администрации приоритетным?

– Надо внимательно следить за тем, где кончается Обама и начинается Байден. На первом году правления практически все президенты – и американские, и российские – проявляют осторожность, которая выглядит для постороннего наблюдателя как пассивность. Непонятно, имел ли Байден мандат в полной мере на все, что он сказал, или он имел мандат только на выражение общей американской линии, которая сводится к следующему: «Мы хотим быть лидерами и хотим дружить с партнерами». Мне кажется, что скорее Обама дал ему мандат на второе – выразить принципиальную позицию американцев. А уже Байден облекал ее в те слова, которые ему казались правильными и привычными. Поэтому не совсем можно принимать позицию Байдена как консолидированную американскую позицию.

Что касается расширения НАТО, то как долговременная тенденция эта проблема гораздо фундаментальнее, чем просто вопрос о Грузии или Украине. Если даже американцы проявят благоразумие и притормозят скорость расширения, нет никаких оснований думать, что расширению НАТО положен конец. Для США расширение НАТО – это перестройка, трансформация платформы военного присутствия в Центральной Евразии. Если раньше у них был маленький кусочек в Западной Европе, то сейчас американские интересы сместились к Центральной Азии, Каспию, нефтегазовым регионам. Так или иначе, это их побуждает искать в духе традиционной геополитики позиционные преимущества. Расширение НАТО – это подведение политического и правового основания под приобретение этих позиционных преимуществ.

– 2 апреля состоится первая встреча президентов Дмитрия Медведева и Барака Обамы. Насколько это будут важные переговоры для Москвы и Вашингтона?

– Я думаю, что эти переговоры будут важными для всех – для нас, для американцев и очень многих других стран, которые выстраивают свои отношения с нами и американцами, глядя на то, как складываются отношения между Москвой и Вашингтоном. Первая встреча очень важна, прежде всего психологически. Пусть они просто познакомятся. По эмоциональному натиску два президента походят друг на друга. Медведев более импульсивный, Обама более ровный. Но оба они – довольно эмоциональные люди, и пока неясно, совпадут или не совпадут эти эмоциональные колебания. Я думаю, что как минимум они зафиксируют общую позицию о том, что надо вести диалог, и легализуют те переговоры, которые уже давно назрели.

Многое будет зависеть от того, как себе представляет президент Обама ситуацию вокруг азиатских конфликтов, прежде всего вокруг Ирана. Он просто собирается предложить России присоединиться к американской позиции? Это будет абсолютно неприемлемо. Или он согласится модифицировать американскую позицию с учетом модификации российской позиции, тогда диалог может получиться. Обама и Медведев не будут вести переговоры. У них не будет для этого времени. Но они обнаружат друг перед другом принципиальный подход: есть ли о чем говорить?

– Очевидно, два президента призовут к ядерному разоружению. Как, на ваш взгляд, пойдет этот процесс? И что означают американские утечки о готовности предложить Москве 80-процентное сокращение ядерных арсеналов?

– Я не думаю, что это пойдет легко. Идея о 80-процентном сокращении ядерных арсеналов вызывает у меня большие сомнения. Ситуация настолько сильно изменилась, что мы в каком-то смысле поменялись с американцами местами. Когда Хрущев призывал к полному разоружению, американцы говорили: «Или это пропаганда, или русские сошли с ума». Сейчас практически те же слова можно сказать об американцах. Такие радикальные движения, как мне кажется, сегодня неприемлемы для России. При этом вести переговоры о сокращении нужно, равно как и подключать к ним другие страны, прежде всего Китай. Кстати, аргумент против подключения третьих стран 25 лет не меняется. Китайцы говорят: вы еще настолько нас превосходите, что мы в это играть не будем. Если на встрече Медведева и Обамы прозвучит заявление о разоружении, то в очень осторожной форме. Может быть, будет употреблено слово «нераспространение», но надо понимать, что в американском понимании сегодня – это почти исключительно завуалированный призыв к России поддержать их по Ирану на принципиальной основе, так сказать, а для России – только небольшая часть гораздо более обширной и трудной для переговоров повестки дня по вопросам военно-политической безопасности.

Для нас оптимальный вариант – начать серьезные содержательные рабочие переговоры с американцами по вопросам безопасности. Но то, что мы сегодня понимаем под ее обеспечением, и то, что под ней понимают они сегодня, довольно сильно разнится. За последние 10 лет наши представления разъехались. Мы потеряли общее видение. Сейчас, для того чтобы политики могли говорить нормально, эксперты должны заново договориться о том, кто и что имеет в виду. Если бы это удалось, то для начала это было бы идеально.