Илья Овчинников Пятьдесят лет назад скончался Сергей Прокофьев. За неполных 62 года он успел создать 8 опер, 7 балетов, 10 концертов, 9 сонат для фортепиано, музыку к ряду кинофильмов и десятки других камерных, симфонических и хоровых произведений, составивших золотой фонд музыки ХХ века. Геннадий Рождественский и Виктория Постникова посвятили два вечера его фортепианным концертам.
Наряду с Шостаковичем и Стравинским Прокофьев - один из лейтмотивов творческой биографии Рождественского: в свое время балет "Золушка" был его дипломной работой, а запись сюиты из "Золушки" - первой пластинкой. В дальнейшем дирижер впервые в мире записал балеты "На Днепре" и "Блудный сын", вернул на сцену оркестровые сюиты "1941 год", "Сны" и "Симфоническая песнь", исполнил все симфонии и концерты композитора, а в записи его кантаты к 20-летию Октября даже прокричал несколько фраз голосом Ленина.
Отдав дань редким опусам Прокофьева, Рождественский на сей раз решил почтить его память сравнительно традиционной программой, прозвучавшей привычно в лучшем смысле слова: запись пяти концертов, сделанная дирижером с пианисткой Викторией Постниковой, считается одной из эталонных. Концерты создавались в течение сравнительно короткого промежутка - с 1912 по 1932 г., а тремя годами позже Прокофьев закончил последний концерт для скрипки, надолго простившись с этим жанром. Так или иначе, вернувшись в СССР после 18-летнего пребывания за границей, Прокофьев почти не обращается к форме, которая в наибольшей степени позволяла ему выразить свой лирический дар: даже многие его камерные сочинения более эпичны, нежели фортепианные и скрипичные концерты. Возможно, причиной смены жанровых ориентиров явилось совпадение госзаказа с настроениями и устремлениями самого композитора. Так, опера "Война и мир" была в начале войны столь же политически важным опусом, сколь и закономерным этапом в оперном творчестве Прокофьева; а официальный повод - 20-летие революции - побудил его к созданию истинно революционной кантаты на слова вождей.
В целом по возвращении в СССР Прокофьев обнаруживает тяготение к крупной форме, отчасти утрачивая присущую предыдущим его сочинениям легкость. Именно о ней и напомнил Геннадий Рождественский на концертах 9 и 12 марта. Если три месяца назад, дирижируя Десятой симфонией Малера, маэстро был озабочен и неулыбчив, то теперь он казался совершенно счастливым. Не забывая о Прокофьеве - симфонисте и драматурге, дирижер в первую очередь подчеркнул изящество, скерцозность его музыки.
Не забывая о приоритете легкости, Рождественский при необходимости "включал" оркестр на полную громкость, будучи скуп и точен в движениях. В эти два вечера дирижер напоминал генерала, ведущего на парад преданную ему армию, и в то же время - гостеприимного хозяина, принимающего музыку и музыкантов как самых желанных гостей. Сейчас сложно представить, что Пятый концерт Прокофьева в течение нескольких лет не имел успеха и исполнялся только автором; "реабилитировал" его Рихтер, впервые в СССР сыгравший концерт в 1941 году. Финальная же часть Четвертого, длящаяся чуть более минуты, была остроумно и предельно естественно обыграна Рождественским: когда негромко звучали последние ее ноты, дирижер уже стоял лицом к публике, виновато разводя руками, словно говоря: "Я был бы рад сделать этот концерт длиннее".
Два эти выступления напомнили о том, что нам по-прежнему не хватает дирижеров, которые бы планомерно занимались пропагандой сочинений ушедшего столетия.
Дарья Гармоненко 
