Милен Демонжо: "Луи де Фюнес был скромный и смешной"

Милен Демонжо. С думами о том, что нас различает.
Фото из личного архива актрисы

Для поколения, которому сейчас больше 50, Милен Демонжо – олицетворение французской комедии и веселой авантюры. Верная спутница Жана Марэ по «Фантомасу», роковая Миледи из «Трех мушкетеров», ослепительная красавица блондинка и при этом актриса, не давшая за всю жизнь повода ни разу потрепать ее имя в колонке скандальных светских новостей. Всю жизнь прожила с одним мужем, Марком Сименоном, сыном знаменитого писателя. Мать Милен Демонжо звали Клавдия Трубникова, во время Гражданской войны она бежала из Харькова за границу, оказалась во Франции, вышла замуж за актера. Во время долгих простоев, когда ее совсем перестали снимать, она выпустила собственную биографию, книгу о животных и теперь со дня на день выйдет ее новая книга о проблемах алкоголизма. Она считает, что мир слишком легкомысленно относится к этой беде. В Москву Милен Демонжо приехала на Московский кинофестиваль представлять фильм «Под крышами Парижа» Хинера Салема, где они с Мишелем Пикколи сыграли пожилую любящую пару, которой так и не суждено соединиться на этом свете. Корреспондент «НГ» встретилась с актрисой в ее номере в гостинице «Националь».

– Мадам Демонжо, вы были в Москве почти 45 лет назад. Наверное, теперь Москва для вас – совсем незнакомый город?

– Ну почему же? Вот видите Кремль из окна, он на месте. Нас с Жаном Марэ водили гулять на Красную площадь. В этот раз я тоже там была, и, кажется, ничего за это время не изменилось. Жану тогда все безумно нравилось, он вообще был человек увлекающийся и нежный душой. Он хватал меня за руку: «Смотри, какие башни у Кремля, какие звезды! Такого больше нигде не увидишь!» Мне в Москве, наверное, тоже нравилось, но было как-то страшновато, что ли. Мрачная Москва была, зажатая, люди не смеялись. Почему-то мне кажется сейчас, что было очень много военных на улицах и полицейских. Но сейчас Москва – совсем другой город, здесь весело. Жану, наверное, понравилось бы.

– Для российских зрителей, особенно для старшего поколения, вы – воплощение авантюрного и любовного начала во французском кино 60-х. «Фантомас» и «Три мушкетера» шли в советском прокате, люди смотрели их по десятку раз. А потом вы пропали. Куда?

– Что поделать, это удел актрис – иногда исчезать по тем или иным причинам. Во Франции я снималась довольно много, но это было кино, так сказать, для внутреннего пользования. Славу «Фантомаса» затмить уже было нельзя ничем. Но беда в том, что подавляющее большинство режиссеров мыслят стереотипами. После «Фантомаса» меня завалили таким количеством одинаковых предложений, что я даже впала в депрессию, решив, что кроме внешности у меня ничего нет. Я же видела примеры красивых блондинок, которые играли в серьезном кино серьезные роли, а мне только и предлагали роли чьих-нибудь подружек, причем, как правило, довольно безмозглых.

– Под «красивыми блондинками» вы имеете в виду, наверное, Брижит Бардо? Так у нее с самого начала был Роже Вадим┘

– Брижит добилась всего сама, Роже ее подстраховывал. Не мог же он за нее играть, правда?

– Поделитесь ощущением: как это двум секс-символам делить славу и любовь целой страны? Проблем, наверное, было выше крыши?

– Всякое было. Хотя, если честно, конкуренции у нас особой не было. У Брижит была масса поклонников во всем мире, она снималась бесперебойно. До «Набережной Орфевр, 36» я не снималась в кино, кажется, двадцать лет. Теперь вот – «Под крышами Парижа». Хинер Салем – великий режиссер. Как он придумал, как снял историю любви двух стариков, одиноких и жалких на первый взгляд, а на самом деле обладающих таким сокровищем – любовью. Молодые ни черта не поймут, да и не надо. Пусть думают, что только они умеют любить. Пикколи такой умница, такой деликатный человек. Он ко мне как к девочке несмышленой относился, тактично так пытался оберегать от всяких неприятностей, что на съемочной площадке случаются. Он словно всю нашу киношную нежность в жизнь перенес.

– Вот так сплетни и рождаются┘

– Ой, да господь с вами. Я же о работе только. Мишель великолепен – и куда от этого деваться? Пусть все знают. А еще все знают, что моя личная жизнь остановилась после смерти Марка. Я его очень любила, и после него ни разу не задумалась о том, что можно жить с кем-то еще.

– Когда вы познакомились, наверное, почувствовали сразу магию фамилии Сименон?

– Еще бы! Сименона я обожала и обожаю сейчас, и когда познакомилась с Марком, его сыном от первого брака, сначала поддалась очарованию имени. Все остальное пришло потом. Кстати, мы прожили 22 года без всяких штампов в паспорте, вырастили двоих детей, а официально поженились уже незадолго до смерти Марка.

– С Сименоном-старшим часто доводилось общаться? В жизни он не был похож на своего героя – Мегрэ?

– Какое там! Мне кажется, Жорж наоборот создал комиссара Мегрэ из всех тех качеств, которых был лишен сам. Мы встречались по несколько раз в год, обычно мы с Марком к нему ездили. Сименон – это буря, это вулкан, это сплошные страсти. Он очень любил Марка и, кажется, чувствовал свою вину перед ним, потому что ему пришлось разойтись с его матерью по его, Сименона, вине. Хотя кто сейчас разберет. Во втором браке Сименон обзавелся еще двумя сыновьями, а потом родилась Мари-Джо, и он всю свою любовь и нежность перекинул на нее. Представляете, она в восемь лет попросила у него в подарок обручальное кольцо червонного золота. И что вы думаете – тут же его получила.

– Сименон ревниво относился к экранному Мегрэ?

– Совершенно не ревниво. Он вообще человек был щедрый и охотно делился своим героем. Жан Габен ему, насколько я знаю, нравился больше других в роли Мегрэ. Хотя, как мне кажется, Габен был очень хрестоматиен в этой роли. Сейчас у нас показывают сериал «Мегрэ», там совершенно новый подход к этому персонажу – у него глаза бегают. Так странно. Но мне нравится.

– В России тоже экранизировали Сименона.

– Правда? Никогда не знала? И какой там Мегрэ? Ужасно интересно┘

– Тоже хрестоматийный, актер был очень хороший Борис Тенин.

– Ага, я записала. Надо будет найти. Наверное, только на русском, на французском нет. Но не страшно, я посмотрю хотя бы. Я, по-моему, к Мегрэ куда более ревниво отношусь, чем Сименон.

– Приходилось слышать о том, что у великого комика Луи де Фюнеса был деспотичный, трудный характер. Действительно так?

– Это миф. Как раньше было распространено мнение, что все комики необычайно смешны в жизни, остроумны и не в меру общительны, так потом пришел новый миф – что, мол, все комики замкнутые мизантропы. Луи был очарователен. Характер у него был не самый удобный, это верно, но никаким деспотом он никогда не был. Я бы сказала, что он порой бывал слишком сентиментален, мог засмотреться на какую-нибудь овечку на лугу и чуть ли не слезу пустить. Он в жизни был веселый и очень смешной. Почти такой же, как в кино. А деспотичным он быть просто не мог, для этого он был слишком скромен. Очень не любил интервью и почти никогда не давал их, хотя говорил замечательно. Но ему казалось, что ничего нового он сказать не сможет. И отмахивался.

– Странно, что вы совсем не говорите по-русски – все-таки мать русская.

– Родители виноваты. Когда я родилась, они договорились, что при мне будут говорить по-русски, а один на один – по-французски. И не сдержали обещания. Хотя что-то из детства я помню, и когда слышу русскую речь, мне она кажется очень-очень знакомой, только забытой. Такой самообман – вот сейчас чуть-чуть освежу в памяти – и заговорю прекрасно по-русски. Слово, которое я никогда не забывала, – это слово «горчица». Моя мама ее очень любила и добавляла чуть ли не во все блюда. Во Франции другая горчица, не такая, как в России. У вас вообще все более крепкое – и горчица, и алкоголь. Как вы можете водку пить вот так легко? У меня не получается.