Алексей Филиппов
– В этом году Театр имени Моссовета играет 90-й сезон. Вы – почти ровесник театра, помните, как первый раз оказались в этих стенах?
– Первая моя встреча с этим театром состоялась еще до войны. Тогда Юрий Александрович Завадский как раз вернулся из «ссылки» в Ростов. Он был актером Вахтангова, Станиславского, а потом создал свою студию (его учениками были Вера Петровна Марецкая, Ростислав Янович Плятт, Александр Абдулов и многие другие). Когда стали широко расправляться с театрами, студию Завадского отправили в своеобразную ссылку в Ростов, а перед войной, году в 1940-м, Завадский получил разрешение вернуться. И вот он поставил свой первый спектакль в Театре имени Моссовета. Это была «Машенька» Афиногенова, где Вера Петровна Марецкая играла Машеньку. Мне тогда было лет 13–14. Мой отец сам был большим любителем театра и меня с детства приучил. Так вот этот спектакль произвел на меня очень сильное впечатление: нельзя было представить, что Машеньку играет взрослая женщина. Она настолько была девочкой, школьницей, пионеркой… Абсолютно! Я потом работал в Театре юного зрителя, в других театрах, там были актрисы, которые играли травести, но вот такого попадания, такой органики я просто не встречал. Я до сих пор помню этот спектакль, настолько сильное было впечатление!
Завадский был учеником Вахтангова, поэтому ощущение театра-праздника в нем было очень сильное: такие спектакли, как «Забавный случай», «Отелло», «Виндзорские проказницы»… Яркий, праздничный, насыщенный театр с очень сильной труппой.
– Как менялся Театр имени Моссовета? Что после ухода Завадского вы пытались сохранить?
– Когда я ушел из Театра юного зрителя, Юрий Александрович Завадский пригласил меня к себе на беседу и затем в театр. Тут я лет пять работал вместе с ним – до его ухода. В этом театре была очень интеллигентная атмосфера, а Завадского я бы назвал «человеком Серебряного века». С ним многое связано: Цветаева была в него влюблена, и он очень переживал, когда в «Новом мире» появилась повесть об их юности. Кроме того, Завадский коллекционировал актерские индивидуальности. Как обычно пополняется театр? Каждый год приходят два-три молодых актера. Мы очень строго отбираем, и многие себя, надо сказать, оправдывают. Сейчас, например, Трофимов очень хорошо себя заявил, сыграв в «Циниках» центральную роль, а в другом спектакле – Раскольникова. Так же пришли Сухоруков или Гоша Куценко – уже состоявшиеся актеры с определенными очень яркими индивидуальностями. Это, можно сказать, завет Завадского: сохранять труппу и пополнять ее за счет мощных индивидуальностей. Мы также пытаемся сохранить эту интеллигентность, которая была привита стариками.
– Идею театра, как праздника, по Вахтангову, тоже сохраняете?
– В какой-то мере. Прежде всего за счет разнообразия репертуара. У нас есть линия музыкального спектакля, который всегда несет в себе большую эмоциональность, потому что музыка самый эмоциональный вид искусства. У нас есть «Иисус Христос – суперзвезда» и «История доктора Джекила и мистера Хайда». Сейчас мы начали репетировать музыкальный спектакль «Опасные связи» по роману Шадерло де Лакло. Создается совершенно новое произведение, композитор – Глеб Матвейчук, автор либретто – Карен Кавалерян. До юбилея, возможно, мы и не успеем, но у нас была предъюбилейная премьера – «Р.Р.Р.» (Родион Романович Раскольников).
– В театре сложился основной состав режиссеров: вы, Андрей Кончаловский и Юрий Еремин. Он собирался по близости стилей, потому что вы друг друга хорошо дополняете или просто так сложилось?
– Юра Еремин – мой ученик, он оканчивал актерский факультет ГИТИСа (кстати, это был очень сильный курс, там училась Оля Остроумова). Он уже на четвертом курсе был моим ассистентом, явно проявлял организаторские способности, хорошо рисовал. Его пригласили в Ростов, там он работал в Театре юного зрителя, затем перешел в Театр драмы. Когда ростовский театр гастролировал в Москве, его пригласило руководство Театра Советской Армии, и он остался в столице. Работал в Театре имени Пушкина, а оттуда перешел к нам, потому что хотел заниматься только творчеством, а не становиться главным, тратить силы на организационные дела.
Андрей Кончаловский – другой случай, это приглашение мастера, у которого наши актеры еще и снимались. Он поставил первый спектакль – «Чайку». И возникла взаимная симпатия. Мне кажется, общение не просто с профессионалом, а с человеком такого уровня многое дает актерам. Поэтому мы дали ему возможность поставить «Дядю Ваню», недавно вышли «Три сестры», и я надеюсь, что содружество будет продолжаться.
– Сейчас во многих театрах совмещаются позиция художественного руководителя (или директора) и главного режиссера. Юрий Еремин, как вы сказали, не захотел занимать руководящий пост в театре. Это действительно очень тяжело, а вы не испытываете усталость от совмещения двух изнуряющих функций?
– У нас очень сильный директор. Без поддержки работать было бы очень сложно – большой театр, огромная труппа, масса организационных сложностей. И в данном случае Валентина Тихоновна многое берет на себя. С моей точки зрения, она – один из лучших театральных директоров сейчас в Москве. Это дает мне возможность работать без перегрузок, которые, к несчастью, бывают в этой должности. И скандалов у нас, слава богу, нет.
– В отношении к режиссерскому ремеслу нет усталости, пресыщенности работой?
– Думаю, что нет. У каждого режиссера есть запасник пьес, которые он хотел бы поставить. У меня в течение многих лет это был «Король Лир». И вот пришел в театр Михаил Козаков – и вопрос сразу решился!
– Вы говорили про «музыкальную линию театра», которая началась с рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Расскажите, как она оказалась в стенах театра и как был решен вопрос с авторскими правами?
– В 1972-м или 1973-м я был в командировке в США. Мы посмотрели на Бродвее мюзикл «Иисус Христос – суперзвезда», который произвел на меня просто ошеломляющее впечатление. В первую очередь за счет музыки, Уэббер – фантастический композитор. О том, чтобы ставить его у нас, можно было и не заикаться: Иисус Христос, все по Евангелию, к тому же рок-культура, которая была под негласным запретом.
Однако мы потихоньку начали репетировать эту рок-оперу, набрали хорошую пластическую группу. Рассматривали это сначала как экспериментальную работу для сцены под крышей. Но когда увлеченные актеры стали очень хорошо исполнять музыкальные номера, когда появилась фонограмма, мы поняли, что можем перебраться и на Большую сцену. Что и произошло. Потом мы сыграли, и нас, конечно, ругали. Но тем не менее мы выдержали – и недавно отмечали 900-й спектакль.
Автором русского перевода стал Кеслер. Мы послали Уэбберу письмо, он не ответил, зато от фирмы, защищающей его права, мы получили грозную бумагу: «Кто вам дал разрешение?» Мы пошли в Министерство культуры, где нам сказали: «Поскольку Советский Союз не входит в Конвенцию по авторскому праву, вы можете играть, никого не спрашивая». Так несколько лет мы и играли. Но потом Советский Союз вступил в эту конвенцию, и нам пришлось вести переговоры. Сейчас мы отчисляем довольно большие деньги за авторство. Это нам стоило недешево, но овчинка стоит выделки.
– Какие у вас еще планы на ближайший сезон?
– Сейчас я репетирую «Опасные связи», на сцене под крышей молодой режиссер Суворов работает над «Машенькой» Набокова, а Сергей Юрский – над пьесой о Марке Шагале.
– У вас много молодых режиссеров.
– Это веяние времени. Идет смена поколений, актеры должны уже общаться с режиссерами новой волны. У нас Аронин поставил «Циников», Шляпин поставил «Дон Жуана. Версию», и Суворов сейчас работает.
– Вы даете советы молодым режиссерам?
– Конечно. Скажем, мы посоветовали «Дон Жуана» сыграть без антракта, чтобы спектакль шел как единое движение.
Дарья Гармоненко 
