Дарья Курдюкова
Веселый Бенуа.
Эскиз афиши к балету И.Ф. Стравинского «Петрушка».
Около 1951. Частное собрание
Личность Бенуа – закрученная в лихую, «кипящую» воронку эпоха: в его роду были архитекторы, сам он, как известно, был дядей Серебряковой и Лансере. И свое время он тоже закручивал в такую художественную воронку – как успевал сотрудничать с Дягилевым и с Идой Рубинштейн, заниматься «Миром искусства», писать не только дневники, но и укладывать на полки истории книги об искусстве, от рисунков и картин переходить к театральным подмосткам, годами жить в Париже, где в 1926-м он и обосновался окончательно, – непонятно. Понятно, что ему все было фантастически интересно, и заспешивший к синтезу искусств рубеж веков был как раз его временем – может, оттого, несмотря на хрестоматийность имени, он не приедается. Впрочем, войдя в зал, оставляешь это архивом строчек и настраиваешь другую оптику. Как через увеличительное стекло, рассматриваешь, к примеру, поучительный эскиз плафона директорского кабинета Казанской железной дороги. «Время (Сатурн) пробуждает труд (Геркулеса) и торговлю (Меркурия)» – так и видишь, как усталый чиновник поднимает очи к потолку. Но заглядываешься на другое. Бенуа не искал сложных тем, цвет и свет неба для него – готовый сюжет, зеркало настроения. Вот «слышишь» душную одышку грозового Парижа, где посреди мокрого акварельного неба художник просто – раз – «повесил» разбухшую от воды тучу, и вот готовая визуализация опустившегося, как перина, неба. Размытые штрихи ливня где-то у горизонта, или нити капель прямо перед нашим носом, или ветреное, такое стаккато, небо в густых облаках, от которого такой же стаккато становится высохшая на южном солнце трава в Капселе.
Любят говорить «с легкой руки такого-то…» – у Бенуа была легкая рука. Он создал знаменитую серию «Последние прогулки Людовика XIV» и иллюстрировал «Картины по русской истории» для издания Кнебеля с характерными типажами. Собирал русские игрушки, рисовал их потом для открыток и создал эталонные графические образы «Медного всадника». Умел быть разным.
Этот мэтр, которого мы еще молодым помним по портрету Бакста утонувшим в кожаном кресле, в тексте, который он держит в руках, и в собственных мыслях оказывается мальчишкой, который, как солдатиков, расставляет своих героев на миниатюрной сцене бумажного листа. Но даже безлюдные пейзажи – кулисы с планами и зарисовки Праги, Сиены, Петербурга вполне могли бы превратиться в декорацию. Его композиции театральны: шаг в сторону – и в эскизе к «Петрушке» разворачивается масленица на фоне адмиралтейской иглы, а старые европейские улочки вспомнятся в «Мещанине во дворянстве»… Шаг в другую – и масштаб сжимается до азбучных страниц, тоже тщательно, хочется сказать, срежиссированных.
Бенуа не чтил академизм и обошел стороной авангард. Его образы узнаваемы, но они «остраняются». Когда Екатерина II нарядно проезжает по Петербургу, контрастные желтый, красный, зеленый, белый сгущаются, срастаясь в плотную, чинную «фарфоровость» фигур, и на этот праздник абсолютизма художник, как кукловод, смотрит с доброй усмешкой, не забыв представить зады бухнувшихся наземь холопов. Демисезонный Версаль, где Людовик кормит рыб в пруду, на фоне размытых, как пикториальной дымкой подернутых деревьев, неба – даже силуэты немногочисленной свиты еще чуть-чуть и окаменеют подобно парковой скульптуре, – этот Версаль похож на старинную выцветшую фотографию. «Картон, уголь, гуашь, карандаш» навеяли эту меланхоличную истому. Михаил Алленов пишет, что «Миру искусства» «чужды категории великого, возвышенного, прекрасного – красивое, изящное, грациозное ему более сродни». Для Бенуа атмосфера важнее факта, видно, что рисуется ему легко. Для него это потребность. Как смотреть или слышать.
Неизданный Бенуа
106 тетрадей, с 1925 по 1950 год, «культурным слоем» уложены в витрине. Галеристка Наталия Курникова рассказывает, что часть дневников Бенуа хранится в Эрмитаже, другая в Лос-Анджелесе – все до 1924 года, они опубликованы. «Понятно – продолжает она, – что и, эмигрировав, он продолжал писать, мы стали искать, процесс это долгий, но в конце концов мы нашли». Меньше месяца назад сделку завершили, и дневники из европейской частной коллекции перекочевали к Курниковой. Теперь их будут расшифровывать (что непросто – бисерные буквицы Бенуа не очень разборчивы), составлять вместе (есть датированные тетради, а есть те, с которыми надо еще разбираться) и – издадут.
Дарья Гармоненко 
