Ольга Галахова
На фото сцена из спектакля "Это все она" Фото Николая Федоринина (сайт фестиваля)
Не первый год «Золотая маска», чтобы расширить афишу спектаклей российских театров, которые не попадают в конкурс, предлагает зрителю внеконкурсную программу «Маска плюс». Спектаклем «Это все она» по пьесе современного драматурга из Белоруссии Андрея Иванова Прокопьевского драматического театра (режиссер Семен Серзин) открыли эту программу.
Стулья расставлены на сцене Театра Луны кругом. Зрители рассаживаются, не ожидая того, что два свободных стула – для актеров. Чуть позднее станет ясно, что к зрителям вышли Виталий Котов, играющий сына, и Светлана Попова, играющая мать. В пустом зрительном зале высветится фигура отца. Из диалога матери и сына мы узнаем, что отец умер. Эта смерть для них обоих окажется событием, которое приведет и без того осиротевшую семью к новой драме.
Потеря не объединит, а еще больше удалит их друг от друга. Он – подросток, в котором разрастается злоба на все: на мать, на мир как таковой. Она неумело пытается сдержать агрессию отпрыска. Они живут под одной крышей, но, кажется, их ничего не только не объединяет. Он пропадает у компьютера, закрывается в комнате, если и общается с кем-то, только по телефону. Она точно так же вываливает свои проблемы подругам в телефонную трубку.
Так герои ведут себя в пьесе «Это все она» автора из Белоруссии Андрея Иванова, в спектакле же Семен Серзин предпринимает попытку сделать зрителя соучастником спектакля и отводит ему роль того самого друга или подруги, к которым апеллируют то сын, то мать.
Драматург строит пьесу исходя из принципиальной симметрии поведения персонажей. Отчуждаясь, герои тем не менее ведут себя тотально одинаково. Режиссеру спектакля оказывается важнее не соблюсти этот значимый принцип намеренной параллели, а приобщить к процессу, в котором главным станет вглядывание в искажение отношений матери и сына.
Страх матери, что у сына нет друзей, а главным образом интереса к противоположному полу, вызывает в ней подозрение: а не гей ли он? Охваченная тревогой, она осваивает компьютер и под именем Тоффи («конфета такая» – так мать объясняет свой ник) завязывает интернет-знакомство с сыном, взявшим себе ник Тауэрский ворон. Они, сидя за стенкой одной квартиры в нескольких метрах друг от друга, погружаются в социальные сети под вымышленными именами, и между ними возникает дружеское общение, которого нет в их реальной жизни. Конфетка и гот вступают в игру.
Когда в спектакль входит это интернет-общение, на большом экране вне круга зрителей, на заднике сцены мы наблюдаем за видеопроекцией: мать и сын сидят за ноутбуками. Быть Тоффи и Тауэрским вороном им оказывается куда интереснее, чем реальными людьми. В их жизни появляются цель, азарт, смысл. Они обдумывают весь день, как и о чем будут писать друг другу.
Так у сына через переписку, не предвещавшую поначалу ничего серьезного, постепенно возникает чувство к Тоффи. В пьесе драматург не развивает этот сюжет далее так, как это решает сделать режиссер: в спектакле чувство рождается и у матери. Она – поначалу милая щебетунья, впрочем, не способная жить собой. Она скользит по поверхности бытия, одинаково тараторя и про умершего попугайчика, и про смерть мужа. Сын – тоже заурядный и ничем не примечательный, разве что никак не прикрытой злостью. Он из тех, кто шляется по подвалам и разоренным промзонам, кайфует с друзьями, нюхая клей. Мать и сын по-разному, но отягощены собственным бытием.
Тем не менее виртуальное знакомство делает каждого из них интереснее. Мы узнаем, что она любит книги о Питере Пене, они сочиняют, цитируют в переписке стихи. Однако этот всплеск души никак в спектакле не сыгран, пропустили и актеры, и в большей мере режиссер возможность показать, сыграть это короткое преображение. Семен Серзин оказывается во власти предрассудка любимой мысли: Интернет для них скорее еще одна форма небытия.
В день рождения сына мать заказывает по Интернету подарок – книжку про Питера Пена. Сын же придет домой, случайно откроет компьютер матери и обнаружит их интернет-переписку. Мысль о том, что он влюбился в собственную мать, которая повела жуткую с ним игру, окажется для юноши невыносимой и непереносимой. Он покончит с собой. Так в пьесе, причем драматург делает акцент на обмане матери, который можно объяснить ее неподлинным бытием. Режиссер же делает акцент на проснувшейся противоестественной чувственности. Она боялась того, что сын гей, а подвела ситуацию к инцесту.
Актрисе резко меняют грим: она дико накрашена. Она целует сына, на его глазах повязка, которую она снимает. Увидев мать, он ошеломлен и в отчаянии и ненависти сбегает.
Его самоубийство будет решено слишком в театральном отношении простодушно. Откуда-то сверху во внутрь круга грохнется тряпичное чучело. Зритель вздрогнет от неожиданности физически, но быстро опомнится. Шока от случившегося не случится.
Вообще финал будет скомкан, реплики сына произвольно отдадут новому лицу – выйдет актриса и произнесет реплики Тауэрского ворона. Такой вот странный эпилог, впрочем, недодуманный и у драматурга.
Вместе с тем сам процесс этой истории сыгран мужественно и бесстрашно. Есть над чем подумать.
Дарья Гармоненко 