В искусстве, как и в жизни, – важно, как лягут карты

Владимир Немухин. Утро в деревне. 1996. Фото предоставлено организатором выставки

На афише выведено два названия – «Владимир Немухин. Грани формализма» и «Лидия Мастеркова. Лирическая абстракция», но это одна ретроспектива на двоих. Хотя пути художников разошлись, куратор Андрей Ерофеев ищет параллели в их абстракциях времен совместной жизни – и путем проговаривания аналогий пытается поставить вообще их творчество в контекст и российского, и мирового искусства, сетуя на недоизученность нонконформизма. Оставив, однако, Мастеркову в меньшинстве.

Довольно странно, что 89-летнего Владимира Немухина, мало того что одного из известнейших художников неофициального искусства, но еще и помнящего многих и многое, включая этапную в отношениях андеграунда с властью Бульдозерную выставку 1974-го, только теперь удостоили «первой в России масштабной ретроспективы». Работы на ней собраны преимущественно из фонда AVC Charity и Tsukanov Family Foundation (хотя заявлено участие и Третьяковки, и Пушкинского музея, и самого ММСИ), с которыми Московский музей современного искусства и готовил выставку. 

Подполье нонконформизма под лавиной официального стиля раскинулось мастерскими и квартирниками, выставками, которые часто закрывали в считаные минуты, в лучшем случае в течение нескольких часов. Когда Немухин с Мастерковой в 1955-м решили жить вместе, пространством и жизни, и работы стала треть комнаты ее родителей в коммуналке… Тоже своего рода подполье, крохотный мир в мире андеграунда. В 1968-м художники расстались, но среда, те же Бульдозерная и следом Измайловская выставки, в которых они участвовали, их объединяла. Мастеркова эмигрировала в 1975-м, а не стало ее в 2008-м. Немухин в 1990-х жил между Германией и Россией, а в 2005-м вернулся в Москву. Со стороны Мастерковой ретроспективу Ерофеев ограничил советским периодом, «инкрустировав» его в хронологию немухинских работ конца 1950-х – нулевых годов, композицией выставки подчеркнув разошешиеся в жизни пути.

Если взять 1962-й, когда на Манежной выставке Хрущев клеймил белютинцев с их экспрессивными, но не абстрактными портретами-пейзажами и присоединившихся к ним художников как абстракционистов, вот вам композиции того же года от Немухина и Мастерковой, примыкавших к Лианозовской группе и в Манежной выставке не участвовавших. У него – цветные всполохи, поверх которых «блеснули» тонкие белые линии-лучи. У нее – импульсивный колоризм оранжевых, синих, красных, пылающих, как языки пламени, клиньев. Экспрессивные абстракции. Увлечение таким языком куратор прослеживает параллельно выставкам западного искусства, проходившим в конце 1950-х – начале 1960-х в Москве. Например, Мастеркова первую абстракцию написала сразу после Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 года – импульс сработал быстро.

Позже она решит не просто изображать цветные клинья, а «пришпилит» к холстам настоящие лоскуты, фактура которых придаст новую динамику картинам, а потом, напротив, абстрагируется до изысканных черно-белых «напевов». Немухин же найдет свой символ, и по картинам поплывут карты. Карточную игру он вкрапляет то в размышления о геометрии конструктивизма и супрематизма, то в деревенские ассамбляжи с непременным электроизолятором… Но главное, в этой игре сквозят метафизические мотивы: карты парят «на перекрестке» маршрутов искусства и жизни. Вообще Немухин и без этих карт постоянно ведет диалог – с авангардом, с друзьями-современниками, с западным искусством от Климта до концептуализма, ведет и картинами, и скульптурами, и коллажами, и даже рисунками на фарфоровых тарелках. Но карта – квинтэссенция созерцания, вопрошания что в жизни, что в искусстве. n