Павел Пепперштейн сделал абсурдистские зарисовки и настоящего, и далекого будущего

Фото пресс-службы Мультимедиа Арт Музея

В Москве одновременно идут две выставки Павла Пепперштейна, художника поколения младоконцептуалистов, одного из учредителей арт-группы «Инспекция «Медицинская герменевтика», сына классика этого самого концептуализма Виктора Пивоварова. В Мультимедиа Арт Музее (МАММ) в рамках спецпрограммы VI Московской биеннале современного искусства Пепперштейн показывает «Будущее, влюбленное в прошлое», а в галерее IRAGUI – «Странствие по таборам и монастырям».  И там, и там сквозь абсурдизм проясняются полезные для сегодняшнего дня намеки.

Школьную максиму о том, что художник смотрит в будущее, Пепперштейн воплощает буквально, в формате видений. Согласно одному из его рисунков в МАММ, например, в 2114 году космонавты на Луне построят часовню, а в ней установят чудотворную икону Богоматери: «таким образом, чтобы охватывать максимальную территорию Земли своим милосердным и спасительным взглядом». А чуть пораньше, в 2099-м, будут предлагать что-то вроде туристических открыток с видом от Старого города на штаб-квартиру российского правительства в виде громадного черного куба. Супрематическая мечта Малевича, ставшая объемной реальностью в воображении Пепперштейна, тут, на рисунке, однако сохранила плоскостность, так что больше похожа на ворота в никуда, на черную дыру. Что тоже в определенном смысле символично. В 4011 году на смену утопиям авангарда, каким-нибудь там мечтам Георгия Крутикова о летающем городе, придет, если верить концептуалисту, «аморфная архитектура» «Живого города» в Казахстане, а еще через год появится «Спиралевидный город». Зато в Перми, где сейчас уже свернута культурная революция, в 2102-м появится аэропорт Эль Лисицкий. Впрочем, утопия авангарда сама будет поглощена: в 3711 году горы Южного Китая начнут с нескрываемым аппетитом пожирать супремы, хлипкие прямоугольники-треугольники и круги, и в исполнении Пепперштейна, с нежным, но едким акварельным подражанием и традиционной китайской живописи, и парящим супрематическим фигурам, выглядит это особенно артистично. Художник собирает культурные и политические (раз, например, религия уже зачастую относится больше к сфере политики) коды, и утопию сращивает с антиутопией, как сиамских близнецов. В конце концов в обществе, где, как написано на одном из холстов, «у любого прогноза погоды есть политическое значение», это вполне вероятно. Недаром на той же картине гроза бушует в виде супрематических клиньев, как некогда политический призыв упомянутого уже Лисицкого на хрестоматийном плакате «Клином красным бей белых». А дождь проливается огромными каплями-слезами, и в одной из них видны церковные главки, вероятно, как знак российской духовности, сопряженной со страданием.

Если в «Будущем, влюбленном в прошлое» Пепперштейн грезит очень далеким грядущим, то в «Странствиях по таборам и монастырям» под видом «условного персонажа» ЦЦ (не мимимишная подпись в Facebook, а Цыганский Царь), этакого номада, отправляется в путешествие по разным сегодняшним сообществам – от современного искусства с оплотом в лондонской Tate Modern до остановок в станах горных эльфов и швейцарских нудистов. Лексически это довольно запутанное предприятие, поскольку интересуют героя, как пишет в релизе художник, «кластеры», а это слово Пепперштейн, в свою очередь, адресует к cloister («монастырь»). Но поскольку совсем не все можно отнести к монастырям, некоторые точки странствия – какие, не указано, да на самом деле и неважно – зовутся таборами. Начинается шествие с «Курчатника», где от физики возвращаются к метафизике кино (главное занятие сообщества) под садистическим диктатом режиссера, и завершается «Островом любви» (там ее радостям и предаются, пока не исчезают, по авторскому комментарию, «по непостижимой причине»). Почти во всех зарисовках дело завершается смертью, не без сарказма иллюстрируя максимы и о том, что нет шкафа без скелета, и что каким бы закрытым ни казались сообщества, в конце концов они функционируют по ограниченному набору сценариев. Так что и акварели Пепперштейна порой напоминают случайные раскадровки для каких-нибудь блокбастеров.

В прошлом году художник получил VIII премию Кандинского за «Святую политику», живописную серию о политическом инфантилизме. Нынешний показ в МАММ о будущем – которое, что не новость, закладывается в наблюдениях за прошлым. Влюбленность в прошлое – по сути, зацикленность. И свои абсурдистские визионерские послания из будущего прошлому (читай – настоящему), и «Странствия…» художник в виде выставок строит бессюжетно. Нет завязки, кульминации, развязки, сложносплетенных внутренних поворотов дела, есть нанизанные друг на друга «кадры»-видения. Мол, привиделось: хотите – верьте, хотите – нет. Но, как и всегда, о будущем или о настоящем толкует-рисует-пишет Пепперштейн, он берет культурные коды, которые – вполне в духе концептуализма (тут – сюрреалистического концептуализма или психоделического реализма) – превращает в клише, абсурдизирует, доводит до предела. А в этом парадоксально проясняются важные и для понимания сегодняшнего дня намеки.