На сцене Российского академического молодежного театра сыграли "Демократию" Майкла Фрейна

Гюнтер Гийом – двойной агент в жизни, слуга двух господ на сцене. Фото предоставлено пресс-службой театра

Алексей Бородин сегодня один из тех режиссеров-рационалистов, которые смело выводят на большую сцену сюжеты, что на первый взгляд сплошь игры разума и интеллектуальные разговоры о судьбах мира. В итоге спектакли оказываются тонкими драмами чувств. 10 лет назад вышел «Берег утопии» по Тому Стоппарду, в позапрошлом сезоне – «Нюрнберг» Эбби Манна, и вот теперь «Демократия» Майкла Фрейна – это первая постановка в России пьесы автора. И хотя громкое политическое название –  демократия как очередная утопия – оборачивается метафорой человеческих взаимоотношений и сложности каждого в отдельности, тема государственного противостояния 70-х годов отчетливо зеркалит наши дни.

«Демократия» Фрейна – пьеса-мокьюментари о восхождении и свержении одного из главных героев эпохи холодной войны – федерального канцлера Германии Вилли Брандта. Реальная история его отставки почище хитроумного детектива. Его личного референта Гюнтера Гийома разоблачили как агента Министерства безопасности ГДР. В ФРГ офицер Штази открыл табачную лавку, втерся в партию Брандта к социал-демократам и взошел по карьерной лестнице так высоко и близко, что следил за свежестью рубашек канцлера и ведал всей канцелярией. Улики на него пролежали в архиве нечитаными, и в течение 10 лет он не был под подозрением. Эта необъяснимая историческая случайность легла в основу литературной выдумки драматурга, который собрал в своей пьесе все тогдашнее политическое окружение Брандта (некоторые из них еще живы) и высветил эту странную пару – Дон Кихота и Санчо Панса ХХ века. Они же и олицетворяют противоречивые отношения двух частей Германии того времени – восточной и западной. Художник Станислав Бенедиктов, всегдашний соратник Бородина, выстраивает на сцене передвижной прозрачный павильон со множеством вертящихся дверей, который станет и ведомством канцлера, и избирательным участком, и вагоном поезда в агитационных поездках по стране. «Я вижу всю Германию как один стеклянный дворец», – скажет Брандт. Эта незыблемая прозрачность еще и символ непрестанного наблюдения, размывания конфиденциальных границ в мире большой политики, где гриф «совершенно секретно» становится главной приманкой. Гюнтер Гийом в исполнении Петра Красилова мечется по сцене – он слуга двух господ: только что услышанный разговор у Брандта ему нужно срочно передать своему начальству, его связист Арно Кречман (Андрей Бажин) – единственный вымышленный персонаж пьесы, хотя и имеющий свой реальный прототип. Он и выглядит как шпион из анекдотов – в глухом плаще и темных очках, словно прозрачный, ходит в самой гуще министров, но его никто не замечает. Как и не подозревает Гийома в минуты его предельной искренности, которых на пути сближения с Брандтом оказывается немало. Поэтому финальное разоблачение не производит эффекта разорвавшейся бомбы – все знают всё уже с самого начала. И интрига кроется в мерцающей игре в эту до поры до времени не оглашаемую «тайну». А ведь именно в этом и кроется драма – одна из версий того, почему так долго «не мог» быть раскрыт шпион около канцлера, была в том, что это был придерживаемый предлог для отставки Брандта в нужный момент, готовящийся внутрипартийными конкурентами.

Илья Исаев играет Вилли Брандта как человека уравновешенного, закрытого и несколько равнодушного. Когда Гийом–Красилов впервые рассказывает ему о своей семье, тот вдруг смотрит на него с любопытством. Тут и пробегают первые человеческие искры взаимопонимания. Нащупывается непрозрачная сложность и противоречивость каждого – они открывают это друг в друге. У легкомысленного мальчика на побегушках вдруг обнаруживается мужская биография с женой и сыном. У основательного управленца «шпионская» молодость в антинацистском подполье, страсть к выпивке и случайным женщинам. Вилли Брандт Исаева запоминается не тем противоречием между силой харизматичного политика и его человеческой слабостью к запоям и депрессиям (это в спектакле дается бегло), а скорее моральной изможденностью в преддверии раскола. Оттого и долгожданное падение Берлинской стены много позже (оно дано очень условно, одним штрихом: по ту сторону упавшего заграждения появляются люди в ярких, цветных одеждах) становится горьким итогом: «смысл всех наших страданий, борьбы и обмана рассыпается в пыль».

У Красилова Гюнтер Гийом выходит совсем не отвратительным хамелеоном, его услужливость забавна и мила, хотя и навязчива. Он жизнерадостен, искренне привязчив и страшно обаятелен, как это всегда бывает в таких живых и лицедейских героях Красилова (вспоминается его Фандорин в одноименной постановке по Акунину). Он пластичен не только физически – отдельные сцены легко и изящно станцованы в пантомиме – но и внутренне. После пережитого судебного срока он вновь встает за спиной Брандта, чтобы хотя бы мысленно быть рядом. А Брандт, в свою очередь, никак не участвует в его разоблачении – это происходит как бы помимо его воли и… приносит разочарование конца этой Игры. И подпись к гротескному символу эпохи, знаменитому граффити Берлинской стены «Братский поцелуй» Брежнева–Хоннекера – «Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви», – начинает звучать как-то особенно трагически.