Евгений Гавриленков В последнее время часто можно услышать, что Россия поражена двумя недугами – голландской болезнью и нездоровой зависимостью от так называемой «нефтяной иглы». Второе утверждение вполне себя оправдывает, первое же имеет очень мало общего с действительностью.
В Голландии все было несколько иначе. Изначально эта страна производила товары, которые были конкурентоспособны на внешнем рынке – это была техника, продукты питания и так далее. Затем в связи с открытием месторождения в море у голландской экономики появилась мощная альтернативная отрасль, гульден стал укрепляться, а столь успешное в недавнем прошлом производство перестало быть конкурентоспособным на внешнем рынке по причине излишнего укрепления валюты. Это явление действительно было негативным, поскольку в первую очередь для Голландии важен внешний рынок. У нас ситуация совершенно другая. Мы никогда ничего особенно серьезного не экспортировали. Конечно, из России шли поставки машин и оборудования в соседние страны, но все это действовало в рамках замкнутой системы соцстран. Получается, что мы никогда ничего серьезного не производили. В последнее время на фоне высоких цен на нефть в России росли доходы – в реальном выражении процентов на 10 в год. Это приводило к очень быстрому изменению структуры спроса. Когда население было бедное, например, после девальвации в 1999–2000 годах, у нас был спрос на ту продукцию, которую предлагали российские производители, – это дешевые продукты питания, автомобили и т.д. С тех пор доходы существенно выросли, и структура спроса стала меняться. Разбогатевшее население уже не хочет покупать то, что ему предлагается. Человек, который может себе позволить купить «Тойоту» или «Фольксваген», не будет покупать десять «Жигулей» за ту же самую сумму. А «Тойоту» или «Фольксваген» мы предложить пока не можем. Поэтому и идет рост импорта. Конечно, на отдельных сегментах обостряется конкуренция, но в целом ситуация такова, что очень быстрый рост доходов очень быстро меняет качество и структуру спроса. Он смещается в сторону сегментов рынка с более высокими потребительскими свойствами. Здесь у нас нет таких мощностей. Так что у нас – совершенно неголландская болезнь.
Что касается нефтяного «недуга», то здесь сложно не согласиться. Да, Россия сидит на «нефтяной игле». Только не нужно драматизировать ситуацию. Мы ведь на эту иглу сели не сейчас – всегда так было. Это то, что мы унаследовали от прошлой системы. Десятилетиями складывалась такая структура экономики. Просто в советское время эти проблемы были нивелированы искаженной системой внутренних цен, тем, что государство посредством этой системы перераспределяло добавленную стоимость между секторами и регионами. Такова данность. Сейчас у нас, конечно, уникальная ситуация, потому что «нефтяная игла» теоретически нам дает развиваться – рост невозможен без финансовой подпитки, а внутреннего капитала в России очень мало.
Та же проблема была у всех стран Восточной Европы. У них тоже после высокой инфляции денежная масса сжалась, и для роста нужно было обеспечивать постоянные финансовые инъекции. В отличие от нас у них не было экспортного ресурса – они жили за счет внешних инвестиций и тем самым наращивали внутренний капитал.
Наше преимущество заключается в том, что нам не надо занимать, у нас есть исключительные условия – доходы, получаемые от нефти. По сути, наша денежная политика – это не что иное, как конвертация счета текущих операций в рублевую ликвидность, что дает прирост денежной массе. Так что «сидение на «нефтяной игле» – это наше преимущество. Впрочем, иглу надо уметь правильно использовать, здесь ведь есть одна опасность: дешевые деньги – как банкомат – ничего делать не надо, а поток идет, а это порождает конфликты и тормозит реформы.
