Наталия Бабинцева - Вы стали медийными героями последних недель. Ты чувствуешь себя звездой?
- Странное чувство. Не мы являемся субъектами, не мы организуем все это. Это происходит с нами. Это порождает ощущение какой-то подавленности. Мы занимаемся тем, чем занимались на твоих глазах: даем показания, общаемся со следственными органами, и, честно говоря, в этом мало продуктивного.
- Читатели сочтут, что в этом есть момент лукавства. Это же мощная PR-кампания для твоего издательства.
- PR-кампания - это то, что ты планируешь, заказываешь, организуешь. То, что происходит с нами, - это такой спонтанный взрыв, в котором все являются своего рода жертвами. Впервые в жизни я понял, насколько обезличивает сфера СМИ, особенно электронных СМИ, насколько она лишает тебя способности к субъективному движению и к рациональному планированию своих действий. Ситуация довольно депрессивная для нас. Конечно, есть и другой аспект этой ситуации: да, мы медиальные герои последних недель, но, поверь, искренне - это довольно тяжело. Поэтому я с удовольствием прекратил бы эту медиальную истерику и спокойно занялся бы изданием книг.
- То, что произошло на моих глазах, как это изменило течение "дела Сорокина"?
- Формально ничего не изменилось. Дело заведено, и пришел следователь, который совершил лишь положенный процессуальный жест: он изъял экземпляры книги Сорокина и документы, связанные с публикацией этой книги. Но это лишь один из эпизодов, связанных с давлением на издательство. У меня есть ощущение, что они все-таки хотят довести дело до суда. Возможно, "дело Сорокина" станет прелюдией к принятию какого-то цензурирующего закона о порнографии или закона о нравственности. Закона, который будет довольно агрессивно регулировать очень тонкую и деликатную информационную и литературную сферу.
- Насколько я поняла, следователь впервые предъявил вам экспертизу "Голубого сала", согласно которой это произведение признано порнографией?
- Он предъявил нам две экспертные оценки против Сорокина. Обе они признают роман порнографичным. Но одна исходит от частного лица, и она фигурировала еще в июле. Это - сотрудник Министерства культуры Погодин, который дает экспертную оценку и заявляет, что сцены сексуального контакта Сталина и Хрущева, а также еще несколько сцен в романе носят порнографичный характер. Никаких оценок в связи с литературным произведением в первом отзыве не происходит. Второй отзыв - это просто литературная полемика. Потому что ее дают члены Союза писателей России. Этот текст - просто ведро помоев, вылитое и на Сорокина, и на издательство. Здесь Сорокин называется графоманом, уничтожающим русскую культуру. И в контексте этого роман тоже признается порнографичным.
- А кто был автором этой экспертизы?
- Члены Союза писателей: Лыкошин, Переверзенцев, а третью фамилию я забыл. Два писателя и один литературовед.
- Почему в качестве экспертов были выбраны именно они?
- Они представители Союза писателей России. Этих экспертов выбрало следствие. Если дело дойдет до суда, то мы потребуем провести повторную экспертизу.
- Ты говорил, что чувствуешь двоякое отношение к делу Сорокина в либеральной прессе. В чем эта двоякость?
- Здесь важна и репутация Сорокина, и репутация издательства. Репутация Сорокина - это репутация радикального авангардного писателя, который очень многими воспринимается как писатель элитарный. И многие журналисты в этом смысле негативно оценивают последнее произведение Сорокина. По их мнению, Сорокин становится попсовым писателем. Поэтому когда "дело Сорокина" возникло, оно возникло уже в этом контексте негативной оценки Немзером, Архангельским, кругом литературных критиков толстых журналов последнего произведения Сорокина. Сорокин рифмуется этими критиками с массовой культурой. Объявляется примерно следующее: хочешь быть популярным и хорошо продаваться - имей такую реакцию от "Идущих вместе".
- И все же давай вернемся к отношению либеральной общественности к издательству.
- Издание Проханова очень оттолкнуло от издательства представителей буржуазно-демократического спектра, я бы его так назвал. И здесь реакция на "дело Сорокина" авторов круга "Нового Литературного Обозрения" или круга газеты "Известия" во многом детерминировано фигурой Проханова и его появлением в нашем издательстве. Я не буду сейчас вдаваться в подробности этой публикации. Я хочу только сказать, что публикацией Проханова мы вскрыли одну довольно объективную вещь, а именно, что закончился период, который я связываю с революционностью 90-х годов. Со временем, когда в России происходили радикальные перемены, связанные с поворотом к капитализму всей страны. Это то, что Маркс в "Немецкой идеологии" называет "иллюзией общих интересов". Конец 80-х - начало 90-х - это время, когда существовала иллюзия общих интересов у интеллигенции. Был общий враг - престарелая советская империя. Этот общий враг объединял всю интеллигенцию в одном порыве. Мне кажется, что рубеж двухтысячного года положил конец этой иллюзии. Культурная и социальная сцена в России оказывается гораздо более дифференцированной. А целый ряд проектов, издательских в том числе, по-прежнему сориентированы на идеологию 90-х годов. На идеологию борьбы с советской властью. На идеологию построения здесь гражданского общества и среднего класса. И в этом контексте позиция моего издательства - совершенно иная.
- Какое это имеет отношение к изданию Проханова?
- Наш диалог с Прохановым - это попытка понять, что в России существуют огромные социальные силы, которые критически относятся к установившемуся в стране типу капитализма. И тот диалог, который мы, безусловно, будем продолжать с этими силами, отнюдь не означает, что мы с ними во всем согласны. Но мы понимаем, что выстраивать здесь какую-то левую эстетику, левую идеологию невозможно, опираясь только на западный контекст. В России существует довольно мощная левая традиция, в которую инкорпорировано много разных составных частей, и элементы ксенофобии, и элементы довольно вульгарного понимания культуры. Но с этой традицией надо иметь дело и с ней надо вступать в диалог. По крайней мере мы собираемся это делать, потому что предполагаем, что левая эстетика и левая идеология здесь, безусловно, заменяют тот пафосный антикоммунизм, который развился на культурной сцене последних лет.
- Так получилось, что твое издательство стало центром литературных скандалов. Был ли с вашей стороны элемент провокации?
- Провокации? Безусловно! Интересно, когда литература кого-то задевает. Когда это вызывает абсолютно полярные эмоции. От полного приятия до полного неприятия. Понятно, что со мной многие просто перестали здороваться. Я этого не планировал. Рационально я планировал более спокойную дискуссию вокруг того, что мы издали Проханова и Лимонова. Коллеги оказались не готовы к этой дискуссии.
- Коллеги четко разделяют "Ad Marginem", издававший сугубо интеллектуальную литературу, и "Ad Marginem" сейчас.
- Я просто в какой-то момент понял, что философия, которая сегодня маркирует себя как искусство чтения текстов и при этом претендует на какую-то центральную выделенную роль в культурном пространстве, - это невозможная вещь. Философия во многом утрачивает сегодня свои притязания. Я думаю, что это связано с тем, что философия в 90-е годы здесь - и это было губительно для нее, - совершенно оказалась изолированной от поля социальных проблем. У философии нет никакой монополии на мысль. Мысль, как дух, живет где хочет. Мысль является искусством постановки вопросов. Почему для меня интересен роман Проханова? Потому что Проханов своим романом ставит вопрос о смысле тех событий, которые мы пережили в 90-е годы. Ответ Проханова - иной ответ, нежели мой. Моя позиция близка к левой. Быть левым в каком-то смысле модно. Я против этой модности. Я против того типа якобы левого поведения, которое демонстрирует Толя Осмоловский. Это такие детские игры. А есть огромная страна с огромными проблемами, и есть ситуация необходимости исторического отношения к советскому. Не ностальгия, не соц-арт, не "Старые песни о главном". В 90-е годы советская история была очень вульгарно отброшена. И то, что сейчас является проблемой, - это историческое отношение к советскому. Есть большая тема присвоения советского в качестве собственной, а не чужой истории. Когда я читаю статью буржуазного критика, я понимаю, что он многое бы отдал, чтобы забыть, что его дедушка был советским служащим. Проблема заключается в том, чтобы взять ответственность за своих дедушек и родителей.
- То есть издание Проханова - это жест ответственности?
- Отчасти - да. Почему важно анализировать сегодня советское? Потому что в советском есть неизвестный нам еще ресурс, связанный с функционированием массовой культуры, с формами представления о времени. Сейчас весь мир находится в ситуации девальвации будущего. А советское общество строилось на доминанте будущего.
- А как ты оцениваешь темпоральную структуру нынешнего общества?
- Как попытку поворота к будущему. Эти, как правило - очень поверхностные, знаки реабилитации советского важны как знаки присвоения советской истории в качестве собственной. Результатом которой может стать интравертный поворот страны. То есть страна, которая так сильно и банально полюбила капитализм в 90-е, начинает постепенно поворачиваться в сторону своей собственной истории и искать внутренние ресурсы для своей эстетики, для своей идеологии.
- У тебя нет ощущения, что на этом самом повороте к собственной истории и происходит сейчас то, что я бы назвала идеологической реакцией в стране? Или для тебя это никак не связано?
- Связано. Я думаю, что стоит различать разные тенденции. Я говорю о тенденции исторического осмысления советского. А есть тенденция вульгарного наведения порядка. В том числе и в литературе, как в деле Сорокина. Для меня это разнонаправленные процессы. Моя рефлексия советского не предполагает восстановления Советского Союза. Я не против капитализма. Я против любви к капитализму. Потому что эта любовь в 90-е сделала всю страну довольно банальной и неинтересной. Я вижу здесь и опасность, связанную с вульгарным восстановлением советского, с вульгарным восстановлением власти государства. А с другой стороны, я вижу, что это некоторая общая тенденция, в которой есть позитивные моменты. Важно сохранять эти различия и двигаться внутри них.
- Складывается странная ситуация. С одной стороны, та часть либеральной интеллигенции, которая вообще не хочет обращаться к советскому, настроена против тебя. Но и власть, которая сейчас готова обратиться к советскому, она тоже против тебя.
- Так я же - ad marginem!
