Главкнига. Чтение, изменившее жизнь

В моем детстве все вокруг меня читали: дедушка, родители, старший брат, одноклассники… Не читать было неприлично, да и о чем тогда разговаривать с теми же одноклассниками? Они были жутко начитанными, это у меня танцы-музыка, а у них книги. Вот и тянулась, чтобы сохранить общение. Очень любила сказки, читала их лет до пятнадцати, стыдилась этого, как дурной привычки, и все равно не могла удержаться. Причем читать в этот момент могла что угодно, от «Трех мушкетеров» Дюма до «Мастера и Маргариты» Булгакова, но какая-нибудь «Мэри Поппинс» Памелы Трэверс непременно была под рукой. Так, на всякий случай. Кто-то свои беды заедает сладким, я защищалась сказками. Одно время подсела на зарубежку: Ремарк, Моравиа, Сэлинджер, Саган… Авторы, в общем, не слабые, мировоззренческие вопросы, все такое. Но не они меня волновали – через их произведения я впитывала другую, западную жизнь, ту жизнь, о которой тогда говорили осторожно, вполголоса или не говорили вовсе. Так все и тянулось, пока я не открыла для себя Достоевского и Набокова. Сейчас мне кажется, что при всей полярности есть между этими двумя общее: каждый из них должен был испить свою чашу страданий до дна, после чего ступить на путь литературного служения. А тогда, в юности, я просто упивалась: «Идиот» и «Братья Карамазовы», «Дар» и «Другие берега»… Увлекалась и другими авторами, но накал страсти был явно не тот. Пока, уже во взрослом возрасте, не стала перечитывать Пушкина: «Повести Белкина», «Евгений Онегин», «Капитанская дочка»… И тут – прямо как в набоковской «Сказке» – выяснилось, что последняя любовь оказалась первой. Ведь Александр Сергеевич был со мной всегда: многие строки я помнила наизусть и при этом воспринимала это как должное. Вот такая ирония судьбы. Не уверена, что ответила на вопрос про главные книги, но поразмышлять на эту тему было приятно.

Кишинев