Россия и Европа

Тема национальных интересов, их обеспечения и ущемления привлекает к себе повышенное внимание. Об этом много и охотно говорят и пишут политики и дипломаты, ученые и журналисты. Рассуждать и сочинять постановления в защиту российских национальных интересов, действительных и мнимых, - излюбленное занятие известной части депутатов Госдумы. При этом содержание понятия "национальные интересы" чаще всего, в силу его кажущейся очевидности, не обсуждается, а принимается как данность. Между тем национальные интересы любой страны и особенно такой большой и сложной, как Россия, интересы главные и второстепенные (что не значит - несущественные), долговременные и ситуативные (а потому нередко особенно сильно будоражащие общественное мнение), разнообразны, а подчас и противоречивы. Перед теоретиком и экспертом это ставит непростую задачу выстраивания иерархии приоритетов, а перед политиком - еще более трудную проблему выбора. В понимании иерархии наших национальных интересов, при всем многообразии высказанных суждений, можно с некоторым огрублением выделить два основных подхода.

В первом случае на передний план выдвигается задача вернуть нашей стране из ее былой роли державы мирового класса, утраченной в последние 10-15 лет, все, что можно, а это, в частности, означает - добиваться всевозможными способами усиления влияния России на решение европейских, околоевропейских и мировых дел. Этого очень хочется, и "хотение" растет. Предполагается, что добиться этого можно, решительно изменив стиль нашей дипломатии: общим местом стали насмешки над "запанибратской" манерой Ельцина в общении с зарубежными лидерами и инвективы в адрес "капитулянтской" политики Козырева. (Хотя проводил он, конечно, не свою личную политику, и поведение "позднего" Козырева больше отличалось от дипломатии "раннего" Козырева, чем от курса Примакова.)

В системе координат этого подхода весьма важная роль отводится символам, демонстративным акциям. Измерителями российского влияния и, следовательно, степени реализации национальных интересов становятся, скажем, присутствие или отсутствие наших представителей на переговорах вроде тех, которые недавно состоялись в Шарм-эш-Шейхе; молодецкий танковый бросок из Боснии в Косово, по счастливой случайности не повлекший человеческих жертв, но зато продемонстрировавший, что и мы можем ставить своих партнеров перед свершившимися фактами; эффектный разворот премьерского самолета над Атлантикой и т.п. Если же говорить о вещах содержательных, то один из важных национальных интересов связывается с предотвращением дальнейшего расширения НАТО. Присоединение к НАТО трех восточноевропейских стран вырывается из недавнего исторического контекста, в котором были вооруженные вторжения в Венгрию и Чехословакию, угроза интервенции, дважды нависавшая над Польшей, и рассматривается как серьезное ущемление российских интересов. Логика этого подхода ведет к обострению противостояния или даже конфронтации с Западом.

В другой парадигме главный национальный интерес России мыслится в том, чтобы стать органической частью Европы, европейской страной по уровню и качеству жизни.

Измерители реализации национальных интересов здесь иные. Это доход на душу населения (уточню: реальная величина потребляемых товаров и услуг плюс сбережения, а не среднестатистический показатель, включающий расходы на ракеты, танки и грандиозные проекты вроде поворота северных рек), но не только он. Это также автомобилизация, компьютеризация, приобщение граждан к национальным и мировым информационным потокам, свобода передвижения внутри страны и за ее пределы, потоки туристов, число российских студентов в зарубежных университетах, снижение языкового барьера для широких масс населения, а не только для интеллигентской элиты и т.д. И наконец, последнее по порядку, но не по значению - формирование институтов гражданского общества и правового государства.

Если в целом влияние России на ход международных дел (при абстрагировании от знака такого влияния) заметно снизилось по сравнению с СССР, то ее преобразование в современное, отвечающее европейским стандартам общество, хотя далеко еще не совершилось, имеет в своем активе несомненные достижения, на некоторых направлениях - весьма значительные. И все же проблема выбора: на что должны быть в первую очередь направлены материальные и интеллектуальные ресурсы государства и общества - остается. И выбор приоритетов, как и прежде, в решающей мере зависит от политической воли национальной элиты. Но каков бы он ни был, надо освобождаться от мифов. Назову некоторые из них.

Миф первый, сравнительно недавнего происхождения: обновляющуюся Россию ждут в Европе с распростертыми объятиями. Он в известной мере был навеян теми знаками внимания, которые оказывались в Европе (и не только в Европе) нашим политикам. И не только политикам - ученые знают, как велик был и как постепенно ослабевал интерес к нашим делам. Этот миф развеивается вполне закономерно. Европейские общества выстраивают основы своей жизни по правилам жесткой, подчас циничной рациональности. Эмоции, влечения, ориентация на расширение межчеловеческих контактов на всех уровнях и во всех областях тоже, конечно, компоненты европейской культуры, но в межгосударственных отношениях это своего рода гарнир.

Вопрос вопросов, который задают западноевропейские политики и бизнесмены всем, кто хочет войти в Европу (не только России): а что вы можете дать? На рубеже 80-90-х гг. мы могли предложить многое. Политикам, военным, налогоплательщикам - прекращение военного противостояния. Народам Восточной Европы - отказ от доктрины Брежнева. Германии - воссоединение. Интеллектуальным элитам и ньюсмейкерам - созерцание впечатляющей исторической драмы, развернувшейся на громадных пространствах недавнего противника.

Все это в прошлом или почти в прошлом. Сегодня заинтересованность западноевропейских стран в России носит иной, во всяком случае, не столь острый и всеобъемлющий характер. В наши дни, к примеру, на первый план выходит стремление за счет дополнительных поставок нефти и газа из России ослабить зависимость от энергоносителей с Ближнего Востока. Но действенность этого инструмента (как и иных подобных ему) не следует преувеличивать. Во-первых, потому что форсирование связей на данном направлении ориентирует стратегию нашего развития в ложном направлении, закрепляет невыгодное положение страны в международном разделении труда. А во-вторых, зависимость западноевропейских стран от наших энергоносителей на перспективу не следует преувеличивать - у них есть и альтернативные решения.

Каковы мы есть, мы все еще основательно удалены от Европы и в плане экономической взаимодополняемости, и в социокультурном отношении, и по значимости институтов гражданского общества в национальной жизни. Я думаю, что по совокупности всех существенных характеристик удалены больше от европейского "концерта держав", чем во времена Александра I, когда Россия стала одним из учредителей "Священного союза"; чем во времена Александра II, когда она выкарабкивалась после экзекуции, учиненной над нею во время и после Крымской войны; и даже чем во времена Александра III и Николая II, когда она приняла участие в создании Антанты. Отставание в динамичном ХХ веке - жестокая и труднообратимая вещь.

Другой миф, которым некоторые эксперты пытаются оснастить нашу дипломатию: Россия может найти свое место в Европе, если внятно объяснит европейцам, что у нас и у них есть общие интересы, отличные или даже противостоящие интересам США. Различия в интересах Европы и США, конечно же, существуют, как и между отдельными европейскими государствами. Есть проекты, которые могут быть осуществлены именно в российско-западноевропейском масштабе - например, система противоракетной обороны или магистральные трубопроводы. Тактически это следует учитывать. Но строить на этом стратегию ослабления западных союзов значит возрождать иллюзии и тупики громыкинской дипломатии. Во второй половине ХХ в. между Западной Европой и США сложились такие прочные и органичные связи, что дай бог нам когда-нибудь выйти на этот уровень. Нельзя войти в Европу на противопоставлении ее Соединенным Штатам, Японии или кому-либо еще.

Миф третий: рычагом нашего давления на Европу, влияния в Европе и в мире может стать противопоставленная НАТО, системе западных союзов наша ассоциация в различных формах с сопредельными государствами на юге и востоке. Одна из недавних разновидностей этого мифа - высказанная Примаковым идея создать тройственный союз с участием России, Китая и Индии. Евгений Максимович слишком умудренный и искушенный политик, чтобы поверить всерьез в осуществимость такого плана. Не могу только взять в толк, почему, выкладывая китайскую и индийскую карты, которыми Россия вовсе не владеет, он рассчитывает на легковерие не менее искушенных западных политиков.

Но данный прожект - сравнительно безобидное изобретение, не более чем политико-дипломатическая страшилка весьма ограниченной годности. Значительно серьезнее и опаснее игры, связанные с развитием экономических, политических и военных связей с так называемыми государствами-изгоями. В странах этих установлены и существуют уже десятки лет воинствующие, антидемократические, жестоко подавляющие любое инакомыслие, поддерживающие международный терроризм и боевые действия так называемых национально-освободительных движений режимы, поведение которых и внутри страны, и на международной арене абсолютно непредсказуемо. Благие перемены, которые наблюдаются в некоторых из этих стран, еще слишком малозначительны и неустойчивы. Снабжать их оружием, которое неизвестно когда, где и против кого будет применено, способствовать хотя бы в самых ограниченных масштабах созданию там национального производства таких средств массового поражения, которые они, слава богу, еще не умеют делать сами, или даже только не препятствовать этому - то же, что вооружать бандитов, которые вроде бы имеют счеты не к тебе, а к твоему соседу. К кому попадет это оружие завтра, какие это породит проблемы, с какими еще талибами и ваххабитами, хезболлахами и хамасами придется иметь дело цивилизованным сообществам, никто не знает.

Я еще могу понять (но не разделить) аргументацию тех, кто считает, что продажа оружия и соответствующей технологии этим режимам быстрее и легче решает некоторые наши текущие социально-экономические проблемы, чем конверсия ВПК. Я готов даже понять дипломатов, которые, совершая вояжи в Багдад, Тегеран и Триполи, говорят о своих партнерах, возможно, не все, что думают. Noblesse oblige - и Сталин когда-то предлагал тост за Гитлера. Но как выглядит поведение тех адвокатов данного курса, которые, отлично зная положение вещей, дезориентируют общественное мнение, пытаясь представить нашим согражданам черного кобеля добела отмытым? Честнее было бы сказать публике: да, мы знаем цену нашим партнерам, учитываем риск, но не видим более удовлетворительных путей поддержания высокотехнологичных производств. И тогда можно вести спор, существуют или нет альтернативы. И не убеждают меня оправдания, что европейцы, американцы оттесняют нас, ринувшись на те же рынки за выгодными контрактами. Если это и так (а это еще надо доказать), дальновиднее было бы поучаствовать в заключении международных соглашений и создании систем сдерживания тех сил, которые потенциально гораздо опаснее для России, чем для Европы и США. И уж заведомо опаснее для нас, чем дальнейшее расширение НАТО.

Четвертый миф, восходящий к сталинской концепции "осажденной крепости", повествует, что политика западных государств направлена на предельное ослабление, разорение и расчленение России и, добиваясь этого, Запад не остановится ни перед чем. Проявления конкурентной борьбы (действительно, подчас очень жесткой) трактуются как часть спланированного в неких центрах зловещего заговора, а безответственные рассуждения некоторых отставных политиков и журналистов, приверженных стереотипам холодной войны, выдаются за стратегический курс их правительств.

От мифологического видения мира и перспектив его развития избавляться полезно в любом случае. А выбор стратегии развития, характера отношений с окружающим миром зависит от того, что наше общество - и в первую очередь политическая элита - сочтет приоритетным в длинном и противоречивом ряду национальных интересов.

Если всего более мы хотим, чтобы с Россией "считались", как в советские времена, жесткого языка дипломатов и яростных постановлений Госдумы недостаточно. Величие не провозглашают, его надо подкреплять - это отлично понимал Александр Горчаков. Амбиции должны опираться на действительные ресурсы. Некоторые из них Россия сохранила, и чтобы весомо прозвучал адекватный, то есть во многих случаях силовой ответ на такие действия партнеров, которые она считает для себя непримлемыми, надо втягиваться в жесткую конфронтацию, не рассчитывать на западные инвестиции, льготы и кредиты, иные встречные шаги, а при случае давать понять, что наш ракетно-ядерный "бронепоезд" все еще "стоит на запасном пути", а не демонтируется. Я говорю не о цене и результатах такого выбора, а о его последствиях и внутренней логике, на которые надо смотреть открытыми глазами.

Если же мы хотим проложить путь в Европу, стать ее органической частью, то надо осознать, что путь этот лежит через саму Россию, через трансформацию, европеизацию нашей страны, нашего общества, не в последнюю очередь - российской глубинки, географической и социальной. Чтобы войти в Европу, надо стать ей органичными. Это не снимет противоречий, которых немало и внутри сегодняшней объединяющейся - вопреки утверждению Ленина, что Соединенные штаты Европы либо невозможны, либо реакционны, - Европы, но переведет их в иное качество. Трижды на протяжении жизни одного поколения сходились в жестокой схватке немцы и французы. Почти полвека аллегорическая фигура утраченного Страсбурга на площади Согласия в Париже была затянута черной тканью. Сегодня граница между французским Страсбургом и его немецкими городами-спутниками неразличима. Готова ли, может ли пройти аналогичный путь Россия?

Довольно жесткие критерии, которые устанавливают ЕС и НАТО для вступления в эти союзы наших бывших друзей, - вовсе не проявление великодержавной спеси, а требование органичности. Выполнить аналогичные требования нам будет много труднее, чем малым восточноевропейским странам, ранее нас вступившим в общий цивилизационный поток. Но в поток этот, осторожно примеряясь, пробуя на ощупь его глубину и течение, Россия вступила тоже. Путь, конечно, долог и труден. Мы еще нескоро по материальным показателям не только что выйдем на западноевропейский уровень, но и сможем состязаться с маленьким, сказочно разбогатевшим Брунеем, вознамерившимся достать свои затерянные в джунглях селения с помощью компьютерной связи.

Но есть вещи, которые надо сделать уже завтра, а лучше - сегодня к вечеру. Создать условия, при которых на нас перестанут смотреть как на страну неисполняемых законов, повальной коррупции, мздоимства и чиновничьего произвола. Мало кто уже верит в сказки об идеальном обществе - там, за горизонтом, историческим или географическим. Крадут и берут взятки везде. Но мы, к сожалению, - далеко впереди если не планеты, то едва ли не Европы всей. В этом следовало бы опуститься, по крайней мере, до среднеевропейского уровня. А для этого всего более важна политическая воля властвующей элиты, мобилизация общественного мнения и всенародный порыв. Не врать хотя бы чрезмерно, не воровать, не пытаться никого объехать на кривой козе - это условия хотя и недостаточные, но необходимые, чтобы вписаться в европейский контекст.