После стабильности

Возможно, в наших многочисленных дорогих супермаркетах скоро продавцов будет больше, чем покупателей.
Фото Сергея Приходько (НГ-фото)

Ситуация, которая сложилась у нас в экономике после военного конфликта с Грузией, может быть названа парадоксальной. Да, была война, но прямых бюджетных последствий ее пока нет. Совершенно ясно, что, поскольку бюджет на 2009 год должен был быть внесен в Думу до 25 августа, то к 8 августа, дню начала войны, проект бюджета был готов, прошел согласования в администрации президента, оставалась только редакторская его правка. Изменений в этот проект пока не вносилось, хотя министр обороны Анатолий Сердюков заявил в Думе, что военным потребуются дополнительные деньги. Можно сказать, нет пока в проекте бюджета и поправок гуманитарного характера – например, на оказание помощи беженцам, на восстановление Южной Осетии, на развитие Абхазии.

Что почем

Война показала, что наши вооруженные силы действительно нуждаются в переоснащении. Другой вопрос, сколько это должно стоить. Кстати, Владимир Путин недавно высказывался о том, что у нас 70% военных расходов идет на текущее содержание армии и только 30% – на развитие, хотя надо бы ровно наоборот. Тут снова парадокс. Маленькая победоносная война – да, она маленькая и она вроде бы победоносная, но какой ценой? Ведь у наших солдат там не было, например, современной системы ориентирования. Опознание своих-чужих до сих пор производится чуть ли не визуально. Грузины же прекрасно знали, где кто в каждом подразделении находится, у них здесь не было проблем. В свое время Сергей Борисович Иванов, когда ознакомился с ситуацией вокруг ГЛОНАССа, высказывался об этой ситуации очень критически.

Мы содержим огромную по нашим демографическим параметрам, неэффективную призывную армию как бы в расчете на то, что нас будут атаковать со всех сторон. Но наша военная доктрина должна, видимо, основываться на том, что угрозу для нас представляют именно региональные конфликты. И мне кажется, что война на Кавказе должна стать поводом не для механического наращивания военных расходов, а для реальной, объективной ревизии того, на что они идут.

Думаю, что задачей Анатолия Сердюкова, который имеет большой опыт работы в налоговых органах, было разобраться с денежными потоками в военном ведомстве. У нас принято считать сельское хозяйство черной дырой, но то, что происходит в армии, много хуже. Для Сердюкова и его команды сейчас хороший повод навести там порядок. Потому что сопротивление со стороны генералитета есть. Надо разобраться и затем прийти в Думу с такими поправками в бюджет, которые действительно пойдут на развитие, а не будут проедены. Эти дополнительные ассигнования могут появиться по двум вариантам. Либо будет использована часть планируемого бюджетного профицита, либо будут обрезаны расходы по другим статьям, например социальным. Боюсь, что Минфин может настоять на втором варианте, аргументировав свою позицию тем, что нельзя, раздувая объем бюджетных расходов, разрушать последние остатки макроэкономической стабильности. Той стабильности, которая действительно подвергается сейчас испытанию. Но тут на другую чашу весов можно поставить стабильность социальную, сохранение которой сейчас не менее важно: посмотрим хотя бы на незавидное состояние здоровья нашего населения, на его низкую образовательную подготовку, на нищенские пенсии.

Отверточные инновации

До 2005–2006 годов экономическая ситуация в нашей стране развивалась позитивно. Прежде всего это было связано с ценами на нефть. Но уже с 2007 года, с ростом инфляции, становилось все более ясно, что с экономикой не все благополучно. Инфляция – одно из следствий того, что наша экономика не является конкурентной и вся построена на коррупции, которая есть не что иное, как налог на всех нас. Как это ни парадоксально, в кризисные 90-е годы конкуренции в ней было больше, хотя она была отягощена всякого рода криминальными разборками, подкупом чиновников. Но после выстраивания «вертикали власти» экономика оказалась полностью зажата государственными структурами. За всеми более или менее успешно работающими предприятиями скрываются те или иные чиновники. Они контролируют рынки и не пускают туда никаких чужаков. Какая тут может быть конкуренция, с кем? В результате наша экономика является еще и коррупционной. Плюс к тому – судебная система надлежащим образом не работает. И такая экономика, на мой взгляд, не может быть названа рыночной – тогда как в 90-х годах и в начале 2000-х у нас был пусть варварский, но все-таки рынок. А мыслимо ли в нынешних обстоятельствах говорить о настоящей – неприкосновенной! – частной собственности? Можно счесть этот вопрос несколько философским, но ответ на него прост: по существу, у нас отсутствует настоящий капитализм как эффективная хозяйственная система.

Все это, конечно, сказывается на нашей конкурентоспособности на мировом рынке. Ведь инновации всегда являются делом сугубо частного бизнеса. Государство лишь обеспечивает для их появления и вызревания какие-то рамочные условия, вводит льготы по налогообложению и арендной плате за землю и помещения, по оплате электроэнергии и газа – не более того.

Поэтому понятно, почему за последние восемь лет российская экономика вопреки всем призывам не просто не стала инновационной, к чему она была совершенно не готова, но по сравнению с 90-ми годами в этой области наблюдается регресс. В лучшем случае мы видим развитие отверточных производств – скажем, сборки автомобилей иностранных фирм. В гражданской авиации мы мечтаем лишь о том, чтобы занять небольшую нишу на мировом рынке нашим «Суперджетом», построенным в основном из импортных деталей. Технологическое отставание собственно российской промышленности от стран Запада увеличилось. Степень диверсификации в экономике не повысилась, а понизилась. Происходит разбегание регионов, разрыв между которыми по уровню социально-экономического развития становится все больше и больше. Далее, снижается качество человеческого капитала. Не может не беспокоить и то обстоятельство, что у нас доля инвестиций в ВВП составляет 20%, тогда как для успешного перехода на качественно новый (инновационный) уровень экономики этот показатель должен быть не менее 30%. Но вместо притока капитала в страну мы видим его бегство.

Все это стало очевидно в 2007–2008 годах. И инфляция, как видно сейчас, стала неизбежным следствием накопившихся структурных проблем, нерыночного характера экономики.

Потребительский кризис

В потребительской сфере намечается новая тенденция: население, почувствовав, что инфляция – это надолго, начало тратить сбережения на то, что купить пока еще по силам: автомобили, например. А что дальше? Ведь если все это не прекратится, если мы не укрепим доверие наших людей к накопительным механизмам, тогда, конечно, для того чтобы справиться с нынешним кризисом, придется залезать в Резервный фонд, в Фонд национального благосостояния. Потом, через год-два, у людей закончатся сбережения, которые они сейчас стали тратить. Ведь, когда мы говорим об инфляции, то надо учитывать не только ту, о которой сообщает официальная статистика, но и так называемую потребительскую инфляцию, которая значительно выше. Минимальный набор продуктов питания за первое полугодие 2008 года подорожал на 20%, что более чем в два раза превосходит общий темп инфляции. И нет никаких признаков того, что положение изменится во втором полугодии. В результате может наступить потребительский кризис. Наши магазины, многочисленные новые супермаркеты, построенные в последние годы, будут стоять пустыми – в них просто перестанут ходить, ограничившись покупкой самого необходимого в близлежащих лавчонках.

С таким багажом негативных тенденций невозможно говорить об эволюционном превращении России в инновационную державу. И еще один важный момент: чтобы изменить экономику, недостаточно заниматься реформированием только ее одной. Не менее важно выстроить наконец настоящую конкурентную политическую систему, независимый суд, свободные СМИ, полноценное, а не имитационное гражданское общество.

И, что еще очень важно, ко всему вышесказанному необходимо добавить интеграцию в мировые экономические процессы. Не изоляционизм, а интеграцию. Потому что современные технологии можно получить только на Западе. И реальные инвестиции для модернизации экономики тоже можно получить только на Западе.

Бесполезное ископаемое мышление

Недавно читаю газетное интервью не с кем-нибудь, а с председателем комитета Госдумы по экономической политике Евгением Федоровым, который утверждает, что изоляция для России есть экономическое благо. Если бы так рассуждал какой-нибудь лоббист из комитета по обороне или безопасности, то это было бы еще более или менее понятно. Но тут мы имеем дело с человеком, который занимается экономикой в Государственной Думе, не старым по возрасту и даже из бизнеса.

Ладно, Федоров – человек, который, если ему подскажут «откуда надо», завтра заявит, что интеграция в мировое сообщество – это замечательно. Но я припоминаю, что созданное под патронатом Глеба Олеговича Павловского серьезное издательство «Европа» начало свою деятельность с выпуска переведенной на русский язык книги немецкого экономиста первой половины XIX века Фридриха Листа. Он доказывал, что оптимальная экономическая политика – это именно изоляционизм, а не тесное сотрудничество с другими странами, что запретительные пошлины на импорт товаров дают мощный толчок для развития своей экономики, и так далее. О вкладе Листа в экономическую науку мало кто слышал в отличие от того, что мы знаем о других его современниках. А вот наши ребята его разыскали и издали, явно рассчитывая не на академический, а на политический интерес. Может быть, в середине XIX века, в тех конкретно-исторических условиях какое-то рациональное зерно в его концепции было. Но когда публикация этой книги сейчас, в совсем других условиях, вдруг подается как актуальная...

К тому же теперь у нас, как известно, «суверенная демократия». Целая доктрина. А есть еще евразийские и прочие подобные идеи. Проснулся, дескать, русский медведь, вылез из берлоги, где спал последние лет двадцать, и показал всем этим американцам, эстонцам, грузинам, а заодно (на всякий случай) и всему остальному миру кузькину мать. Подышали отравленным воздухом так называемой западной демократии – и хватит. Теперь мы сами с усами. Россия, говорят наши изоляционисты, необъятная страна с неисчерпаемыми ресурсами! Хорошо, а откуда мы возьмем персональные компьютеры? На чем мы будем летать, на каких самолетах? Что, перейдем опять на Ил-18? У России действительно больше полезных ископаемых, чем где-либо в мире. Но их, между прочим, еще надо извлечь и доставить из мест добычи в места потребления. И как мы будем жить: как одни индейские племена, которые раз в месяц встречались в определенном месте с другими индейскими племенами для того, чтобы обменять шкуры на соль? Что мы будем делать со своим населением, с потребностями людей, успевших увидеть, как живут на треклятом Западе? Пожилые – те, может быть, затянут пояса, они к этому привыкли. Ради спасения государства, и так далее.

Но дело, к сожалению, не только в старшем поколении. Есть достаточно заметная маргинальная часть среди молодых: те, кто не встроился в современные непростые реалии. Это ребята из неблагополучных семей, ничего хорошего не видевшие в детстве, лишенные возможности подниматься вверх по социальным ступенькам. Появление этого слоя неудивительно – ведь нерыночная, монополизированная и коррумпированная экономика ведет к расслоению, а не к сплоченности общества. И становится не то чтобы страшно, но очень и очень грустно. Выплывет на поверхность очередной национальный лидер, который скажет всем нам: побаловались игрой в демократию – и хватит. Берите лопаты в руки – и идем копать укрепления от Черного до Каспийского моря.

Дрейфуем в никуда?

Александр III когда-то сказал, что у России только два союзника – это наша армия и наш флот. Неужели и сейчас, в XXI веке, мы к этому дрейфуем? Но пока мы воевали с маленькой Грузией. Но если, не дай бог, столкнемся с сильным противником, то нам несдобровать. Американцы и то никак не могут переломить ситуацию в Ираке и Афганистане┘

Я бы мог понять, если бы настаивала на изоляционизме Россия, которая процветает, находится на подъеме. Но ведь речь идет о стране, где до предела обострились все проблемы, все тренды, где неотложно необходимы сложнейшие реформы. А мы посылаем бомбардировщики в Венесуэлу и отправляем через океан свои военные корабли. Если следовать такой логике, то тогда и улучшение демографических показателей будет необходимо только для того, чтобы у армии было пушечное мясо. И невозможно будет говорить о нормальном развитии здравоохранения – кроме, конечно, военной медицины. Забудем и о достойных пенсиях┘ Заодно придется возвращать железный занавес, а то мы потеряем, конечно, не большинство населения, но его самую талантливую и квалифицированную часть.

Если этот сценарий реализуется хотя бы частично, то цена перехода к изоляционистскому, мобилизационному существованию окажется для нашей страны невыносимой. Проект «Россия», к моему глубокому сожалению, будет просто-напросто закрыт, как это произошло в 1991 году со страной, в которой мы все тогда жили.