Золотая клетка для поэта

Матвей Гейзер. Маршак. – М.: Молодая гвардия, 2006, 328 с. (Жизнь замечательных людей).

Это не первая отечественная биография Самуила Яковлевича Маршака. Но совершенно естествен ее выход в знаменитой биографической серии – уж примечательным-то и замечательным человеком Маршак был точно.

По композиции книга Матвея Гейзера не являет собой единый плотный монографический текст – она более похожа на цикл очерков, хотя единая прямая хронология и связность повествования выдержаны. Помню, как на одной из некогда знаменитых советских недель детской книги, проводившихся обычно в марте (было это уже после кончины С.Я.), на стенде отзывов я прочел один наивно-забавный:

«Пушкин – это Маршак, который написал «Сказку о рыбаке и рыбке».

Вряд ли устами младенца глаголала истина, но такая трогательная оговорка дорогого стоит. И неудивительно: ведь детские стихи Маршака для многих поколений были едва ли не первым литературным впечатлением, «Вот какой рассеянный» и «Мистер Твистер» легко и прочно ложились в детскую память, пьесы Маршака не сходили со сцен детских театров, а снятые по его сюжетам мультипликационные фильмы шли едва ли не на всех утренних сеансах городских кинотеатров. Вообще «Маршак для детей» почти заслонил «Маршака для взрослых», хотя эти две ипостаси в личности С.Я. никогда не разрывались.

Уникальность биографии Маршака – в том, что на его долю выпала более чем неласковая, а порою неудержимо кровожадная эпоха, и в контексте этой эпохи он, имевший за плечами более чем компрометирующие (по понятиям того времени) свершения, сумел выжить и сохранить яркий оригинальный дар. Молодой поэт, начавший со стихов вполне «сионистской» направленности, составлявший антологии еврейской поэзии (у многих это и сейчас вызовет реакцию цепного пса), печатавшийся в белогвардейской прессе Юга России, некоторое время служивший в адвокатской конторе экс-министра юстиции Временного правительства Павла Малянтовича – много позже стал кавалером орденов Ленина и Отечественной войны I степени, трижды лауреатом Сталинской премии и единожды – Ленинской.

Особую линию в творчестве Маршака составляет его переводческая деятельность. Он и вправду совершил почти невозможное – вознес шотландца Роберта Бернса на вершину российской популярности, несравнимой с популярностью поэта на родине. Дал ставшую едва ли не рекордсменом массовой известности версию полного перевода сонетов Шекспира. И именно Маршаку-переводчику давно уже, с конца 1960-х, предъявляются претензии – без попыток умалить его заслуги, но претензии обоснованные. В частности, маршаковский Бернс – поэт кристально чистый, ясный и благопристойный, почти что детский. В то время как достаточно заглянуть в оригиналы, чтобы понять: С.Я. сделал такого Бернса, которого тогда только и мог сделать – советская цензура не пропустила бы соленые шуточки, грубоватую мужицкую эротику и прямые фаллические детали, которыми стихи Бернса нафаршированы до отказа (в частности, «вечером во ржи» между Дженни и неназванным молодым человеком происходит совсем не та идиллическая встреча с легкими поцелуями и случайными объятиями, что в маршаковском переводе). Шекспировские сонеты в переводе Маршака – высокий образец русской поэзии безупречного стиля (с точки зрения языка и образности), но контекст эпохи и «сомнительный» подтекст из них старательно убраны; С.Я. вообще сильно польстил Шекспиру, сделал его крупнейшим лирическим поэтом-елизаветинцем, хотя автор «Гамлета» первенствовал в драматургии, а среди современников-лириков был фигурой в лучшем случае второго ряда. Мрачный и жестокий «Вересковый эль» Стивенсона под пером Маршака значительно просветлился и полегчал, да к тому же подозрительный эль (то есть пиво) превратился в более безобидный, хотя тоже хмельной мед – так было надо┘

Verba volant, scripta manent – слова улетают, написанное остается. Эту римскую мудрость с полным правом можно отнести к творчеству С.Я.Маршака. А мне приятно вспомнить факт и вовсе незначительный: окна нашего школьного класса выходили во двор дома, где жил Маршак, и мне несколько раз довелось видеть Самуила Яковлевича воочию. Правда, литературного общения не было – разница в возрасте в 70 лет все же заметная.