Чужой среди чужих

Исаак Башевис Зингер. Раб: Роман / Пер. с идиша Рахили Баумволь. – М.: Текст, 2006, 382 с.

Погром за погромом, резня за резней – польские евреи в XVII веке жили на пороховом погребе. То на местечко налетали гайдамаки Богдана Хмельницкого, на корню истребляя целые семьи, то гонимый народ притесняли польские помещики, всякий раз напоминая, что живут они там только из милости. Однако, как трудолюбивые муравьи, евреи вновь, придя в себя, по крупицам собирали и вызволяли свой народ, отстраивали дома, хедеры и синагоги, читали Талмуд, соблюдали Тору и возобновляли свою диаспору. К слову сказать, путь самого автора романа Исаака Башевиса Зингера (1904–1991) тоже не был усыпан розами. Родившись в местечке близ Варшавы в семье раввина, он во времена гитлеровского геноцида вынужден был покинуть родину и эмигрировать в Америку. Его жена Руня, будучи коммунисткой, уехала в СССР, забрав с собой сына, в 1944-м умер Израиль Джошуа – любимый брат и наставник. Тяжелым крестом в Америке стала невостребованность идиша – «языка изгнания», на котором творил Зингер. Только в 1978 году труд его был вознагражден Нобелевской премией за «эмоциональное искусство повествования, которое, уходя своими корнями в польско-еврейские культурные традиции, поднимает вместе с тем вечные вопросы».

Роман «Раб», впервые напечатанный в 1961 году в еврейской газете «Форвертс», считают одним из лучших творений Зингера. Герою его – меламеду Якову «повезло» больше других евреев. Мало того, что вся его семья – родители, жена и дети – погибли при налете, а сам он попал в рабство к польскому крестьянину, он ко всему прочему имел несчастье полюбить его дочь. Иудейский закон запрещал им быть вместе, и тогда полячка Ванда стала еврейкой Саррой. Искренне и без прикрас рисуя нравы и вскрывая психологические проблемы еврейской общины, автор отнюдь не замыкается на этом узком мирке. Его палитра гораздо шире.

Поместив Якова в условия рабства, он ставит перед ним глубокие и мучительные общечеловеческие вопросы. В языческой среде детей Ваала он должен соблюдать закон – не творить плотского греха, не работать в субботу, не потреблять алкоголь и свинину. Чувство к земной женщине, да еще и к «гойке», яростно борется в нем с любовью к Богу. Решение вопроса в пользу Ванды загоняет Якова в совершеннейший тупик – и в польской, и в еврейской общине он становится чужаком. Одно счастье – в ненавистной горной деревушке, где девки, «не смущаясь присутствием Якова, прямо при нем справляли нужду» и «без обиняков говорили ему: давай ляжем!», сухой книжник и талмудист трепетно и ярко ощутил свою причастность к мирозданию: «Высоко в небе кружил сокол – плавно, без малейшего напряжения, умиротворенно, как и положено созданию, которое презирает человеческую суету. Яков вдруг подумал, что этот полет продолжается бесконечно долго – чуть ли не с первых дней творения».