Михаил Бойко
Уникальная встреча-интервью: Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и Феликс Медведев.
Иллюстрация из книги Феликса Медведева "Я устал от XX века".
Феликс Николаевич Медведев (р. 1941 в Москве) – журналист, писатель. Окончил Московский полиграфический институт. С 1973 года работал в издательстве «Советский писатель», журнале «Родина», газетах «Книжное обозрение», «Мир новостей», «Версия – Совершенно секретно». Член СЖ с 1964 года, лауреат премии СЖ СССР (1987), лауреат премий журналов «Москва», «Огонек», газеты «Вечерний клуб» и др. Автор книг «Судьба моя сгорела между строк», «Трава после нас», «Цена прозрения», «После России», романа-детектива о гибели принцессы Дианы «Смерть под вспышкой», «Кумиры – гангстеры – премьеры», «Красавицы – кумиры – короли», «Я устал от XX века» и др. После публикации в прессе отрывков из романа «Мемуары из казино, или Игрок-2» стал известен как азартный игрок в рулетку.
Его еще помнят многие: с 1987 по 1991 год он вел популярную телепередачу «Зеленая лампа». Прямо из своей квартиры на Покровке, что для своего времени было телеэфирным ноу-хау. А из Франции – цикл «Парижские диалоги». А из Мюнхена – по Радио «Свобода» и из Вашингтона по «Голосу Америки» вещал о горбачевской перестройке. 15 лет Феликс Медведев проработал обозревателем в журнале «Огонек». Его интервью со знаменитыми деятелями российской культуры становились сенсацией. Объездив полсвета, выпустил несколько книг интервью с мировыми знаменитостями от Жаклин Кеннеди, Франсуазы Саган и Иосифа Бродского до Курта Воннегута, Габриэля Гарсиа Маркеса и Артура Миллера┘
– Феликс, почему именно интервьюирование стало вашей специализацией?
– Думаю, сыграл роль склад моего характера, натуры. Я эмоциональный, неугомонный, экстравертный субъект. Расспрашивать людей, особенно людей необычных, ярких – для меня кайф. Ставший весьма известным мой фотомонтаж под «скромным» титулом «Люди, которых я знаю», переходящий форзацем из книги в книгу, насчитывает несколько тысяч знаковых для меня персон XX века и наших дней. Еще в юности я проинтервьюировал инкассатора банка, материал назывался «Человек с миллионом»; потом был разговор со старцем, знавшим художника Левитана. На даче в Архангельском, вернувшись из армии, где я служил в ракетных частях три года, я добился встречи со сталинским маршалом Мерецковым. А в 1967 году прилетел из Кургана, где тогда жил, для интервью с бывшим министром здравоохранения СССР, «железной женщиной», отменившей в стране запрет на аборты (поперек Сталина и Хрущева) Марией Дмитриевной Ковригиной. Одно из последних «крутых» интервью – тяжелый разговор в наркоклинике под Москвой с чеченским боевиком с вывернутым глазом, имя которого я так и не узнал. Он умирал. Удачей считаю несколько долгих расспросов в Жуковке приемного сына вождя народов генерала Сергеева, родного сына большевика Артема.
– Некоторые считают, что интервью проще других журналистских жанров. Знай себе задавай вопросы┘
– По высокому счету это категорически не так. Настоящий интервьюер, простите меня за нескромность, это не только человек широкой информированности, определенной культуры, в хорошем смысле амбициозный, еще он должен быть тонким психологом и, я бы сказал, почти экстрасенсом. Одним словом, чтобы человек перед тобой раскрылся, ему должно быть интересно общаться с тобой, и поэтому ты должен быть не только на одном с ним уровне, но и выше его. Кем бы он ни был, классиком литературы, академиком, министром, «авторитетом». К мэтрам этого жанра я причисляю Илью Эренбурга, Мэлора Стуруа, Бернара Пиво, Олега Церковера, Ларри Кинга, Зою Богуславскую, Леонида Плешакова, Владимира Молчанова и «местами» Владимира Познера и Сергея Доренко. Опубликованный материал – это всего лишь надводная часть айсберга. Я, к примеру, готовясь к встрече со своим героем, перепалываю свою библиотеку, архив, ища биографический материал о нем. А главное – я всегда волнуюсь. Любая встреча-интервью с человеком, которого я знаю пусть и много лет, для меня – очередной экзамен. В чем? А что, если за те несколько лет, которые мы не виделись, он изменился, «заматерел». Ведь я могу попасть впросак┘ Каждое интервью требует подготовки. Несколько полок в моей библиотеке посвящено книгам, связанным с жанром интервью, и первая в этом ряду давнишняя книга Генриха Боровика, в которую вошла его беседа с Керенским. Одним словом, по нужной мне теме у меня в квартире свой «Библио-Глобус».
Так что повторю: каждое интервью со значительной личностью – для меня как хождение по минному полю. Но вы, наверное, знаете, коллега, к сожалению, в наши дни конечный результат работы зависит не только от исполнителя-журналиста.
– Не хотите ли вы сказать, что этот результат зависит от меркантильно-материальных потребностей издания?
– Именно так. И еще от низкой профессиональной культуры младоредакторов. Вот пример. До января 1999 года я пребывал в добрых отношениях с замечательным актером Валентином Гафтом. И вот в газете, где я тогда работал, мною было подготовлено интереснейшее с ним интервью. Я всегда стараюсь довести свой материал «до кондиции», контролирую прохождение его до сдачи в типографию. Именно так поступил я и в тот раз. Какой же шоковый удар получил в прямо в темечко, разбуженный в час ночи телефонным звонком Гафта. Вместо обычного «Феля», я с ужасом услышал гневную тираду в мой адрес о желтой прессе. Оказалось, что подписывавший номер заместитель главного редактора в самую последнюю секунду заменил мой заголовок на первой полосе на словоподбор, оскорбительный для героя публикации. Желтый слоган должен был принести казне издательского дома чувствительную прибыль. К великому сожалению, после той истории мы с Гафтом больше не общались. И таких эпизодов было несколько.
– Насколько я знаю, вы когда-то писали стихи┘
– Это так. В 1959 году во Владимире проводилось совещание молодых писателей. Поэтическим семинаром руководил тогда еще малоизвестный Андрей Вознесенский. Когда я звонким голосом прочел стихи, они ему понравились. Мы познакомились. Потом он подарил мне первую свою книгу «Мозаика», которая, кстати, вышла во Владимире. А через несколько лет мои стихи появились в «Днях поэзии» и с предисловием Вознесенского были напечатаны в «Литературной России».
В то время после армии я работал сначала в петушинской районке, а затем меня перевели во владимирскую газету «Призыв». Но проработал я в ней всего три недели. Здесь я должен заметить, что всегда был общественно активным и жил, что называется, «поверх барьеров». За все это пришлось заплатить. В 1967 году в Москве состоялся IV съезд Союза писателей. Глава Владимирской писательской организации Сергей Никитин, с которым я дружил, пригласил меня с собой на этот съезд. Там-то, в кулуарах, я получил размноженное письмо Солженицына к съезду. Оно у меня хранится до сих пор как реликвия. Со съезда писателей вернулся с крамольным письмом в портфеле, не понимая, что держу бомбу. К тому же в свой кабинет в редакции газеты «Призыв» я привез напечатанную в западногерманском журнале «Штерн» «Автобиографию рано созревшего человека» Евгения Евтушенко. Мой дядя журналист перевел ее для меня.
В редакции я засунул два запретных текста в ящик рабочего стола. Наверное, хотел показать коллегам. Утром чувствую что-то не то, завотделом литературы Шерышев не смотрит в мою сторону, а на другой день меня вызвали в органы. «Проработка» шла две недели, после чего я понял, что мне лучше из Владимира уехать. И подальше.
К тому времени у меня закрутился роман с девочкой, которая вместе со мной выступала со стихами. Ее отца в то время переводили в город Курган, и мы, поженившись, переехали вслед за ним. Вдалеке от Москвы я прожил три года. Работал журналистом в областной газете, сотрудничал с писательской организацией, брал интервью у знаменитых зауральцев.
– Скажите, появлялось ли у вас когда-либо ощущение некой вторичности вашего разговора с очередным собеседником?
– Отвечу так. В стародавние времена такого быть не могло. Это возможно сейчас, сегодня, когда существует море газет, интернет-сайтов, телеканалов. 20 лет назад выходил всего-то десяток центральных газет, каждая из которых ревниво относилась к другой. Рассуждали так: о твоем герое только что писал, скажем, «Труд», так что надо подождать, старик, полгодика... Нынче все иначе.
Я вот покупаю сегодня всего две-три газеты, включая «Независимую». Почему? Потому что везде одно и то же. У меня рвота на любовно-детективные сериалы про Заворотнюк, Рудковскую, Собчак, Билана, Плющенко┘ Теперь вот новый сериал про Орбакайте–Байсарова. В каждой из газет! По всем телеканалам! Набитый сплетнями Интернет.
– Понятно, почему именно в горбачевские времена, вы, работая в самом продвинутом по тем временам печатном органе «Огоньке», сделали журналистское имя. Но времена-то были крутые, журналисты, как я понимаю, тоже рисковали. Не страшно ли вам было тогда?
– Подробно об этом я написал в своей новой книге «Я устал от XX века» в главе «Постогоньковский мемуар». Что касается тех, кто видел во мне идеологического чужака, то прежде всего я так и не понял до сих пор, за что меня ненавидел покойный Савелий Ямщиков (царство ему небесное!), который много сделал для сохранения наших храмов, икон и прочих древностей. Он приходил в «Огонек» к Владимиру Енишерлову как в дом родной и публиковал статьи о необходимости восстановления храмов и монастырей, что в середине 70-х годов не очень-то приветствовалось, тем более в «Огоньке», где главредом был Анатолий Софронов. В те времена в творческих домах Москвы я проводил встречи с известными людьми. В Доме архитекторов организовал я и вечер Савелия Васильевича. Когда же перестройка набрала силу, мы оказались по разные стороны баррикады. Прошло 20 лет, три эпохи – Ельцин, Путин, Медведев, а Савва со страниц газеты «Завтра» и в своих книгах все твердил: «перестройка-перестрелка, все эти феликсы медведевы┘» Последнюю свою статью в этом духе опубликовал незадолго до смерти┘ По-видимому, он не мог простить мне общественную реабилитацию Бухарина.
– Я много слышал о вашей коллекции редких книг, автографов, с рассказом о судьбе которых вы регулярно выступали. Но ходят слухи о том, что в результате другой страсти – игры в рулетку – вы многого лишились. Так ли это?
– Здесь достаточно и правды, и досужего вымысла. Буквально на днях в «Википедии» повисли данные о том, что я, цитирую, «еще в советские времена имел три машины и личного шофера». Любой здравомыслящий индивидуум, я бы даже сказал, обыватель понимает, что в ту приснопамятную эпоху тремя машинами не мог владеть даже хозяин овощного рынка или подпольный цеховик. Откуда появилась эта сказка? Оказалось все просто. В 1997 году у меня взял интервью солидный «Коммерсант». Я, к сожалению, доверился коллеге-журналисту и не попросил дать мне на прочтение подготовленный материал. Вот и получил шишку на лбу. На самом деле задача решается просто: да, как владелец крупной библиотеки и активно работающий журналист, выпускавший свои книги стотысячными тиражами, выступавший с лекциями в разных городах страны, я имел какие-то деньги. Однажды мой знакомый огоньковец, поклонник «Ленкома», попросил меня о странной услуге: «Старик, – сказал он, – я знаю у тебя есть какие-то башли, помоги нашим любимым захаровским актерам. Время на дворе лихое, и (он назвал имена трех народных артистов) ребята хорошо подзаработали на левых концертах и хотят купить новые машины. У тебя нет «колес», купи у них по дешевке их старые». Ничего не понимая в этом деле, я попросил знакомого парня, преподавателя в школе вождения, организовать мне это дело. Сказано – сделано. А поскольку я абсолютный технический дебил и техника меня никогда не волновала (я и сегодня не могу пользоваться компьютером и с трудом освоил мобильный), через месяц приобретенную полурухлядь я оставил в подарок своему другу-водителю. Вот и вся история, господа.
Что касается моей страсти к коллекционированию книг. Если объективно, главной страстью всей моей жизни была журналистика, а потом уже библиофильство и рулетка. Десятки лет я собирал первые издания русских поэтов, от Ломоносова и Державина до Ахматовой и Цветаевой. Тысячи тоненьких первоизданий советских поэтов стояли на полках. Я гордился огромным количеством дарственных надписей на бесценных раритетах. Я не прятал эти ценности у себя дома. Сотни любителей поэзии посещали выставки книг из моей коллекции. Я много писал о ней в прессе, рассказывал по телевидению. И был бы я сегодня по-настоящему чистым миллионером, если бы в октябре 1988 года не попал в Париж┘
– А что случилось в Париже?
– Я познакомился с хозяином магазина русской книги по фамилии Лемперт. Одна из его дочерей – Роза – была замужем за внуком великого Леонида Андреева Александром. Лемперт пригласил меня к себе на дачу примерно в ста километрах от Парижа. По пути туда Роза неожиданно предложила заехать в казино. Я согласился. С этого все и пошло. Моя венгерская кровь взыграла. В последующие поездки в Париж я привозил для сдачи на аукцион Дрюо книги с автографами Дюма, Анатоля Франса, Виктора Гюго┘ И все франки сгорали в топке одного из немногих французских казино┘ Однажды я провел целый вечер за рулеточным столом вместе с Франсуазой Саган, классиком французского романа и сумасшедшей игроманкой. В подарок получил от нее классное интервью.
С 1 июля текущего года все, что касается моей казиношной жизни, осталось в прошлом. Вся оставшаяся энергия направлена сегодня на книги, публикации, устные выступления.
– Ваш сын Кирилл Медведев, видно, пошел по стопам отца? Он известный поэт, автор многих книг стихов, издатель. К тому же, как я слышал, участвует в социалистическом движении. Что вы скажете о нем?
– Если честно, всего этого я как отец не ожидал от сына. Он рос тихим нормальным пацаном, в начале интересовался историей, поступил в МГУ на истфак, потому вдруг разочаровался, стал писать стихи и перешел в Литинститут. И впрямь по отзывам самых авторитетных спецов в области поэзии – Дмитрия Кузьмина, Дмитрия Воденникова, Григория Дашевского – является «едва ли не лучшим поэтом своего поколения». Недаром он номинировался на престижную премию Андрея Белого.
Знаете, я думаю о каких-то наших общих генах, связанных с дедом – венгерским поэтом и революционером, прибывшим в эмигрантском вагоне из Австрии в СССР в 1922 году. Золтан Партош по семейному преданию, да и по документам – венгерский граф. Так вот дед изменил своему классу, встречался еще до революции с Лениным, участвовал в знаменитой Циммервальской конференции, сотрудничал, к сожалению, с Белой Куном и был членом Коминтерна. Думаю, что в Кирилле взыграли рисковые гены предка.
Что ж, вся наша жизнь рисковая, но я горжусь своим сыном. И желаю ему одного – не залезть слишком далеко туда, куда не след.
– Что войдет в вашу новую книгу «Мои великие старухи»?
– Однажды, раздумывая о судьбах своих героев, разнообразии и многогранности их биографий, я остановил себя на том, что многие из тех, с кем я общался, – дамы преклонного возраста, у которых «столетие лежит на ладони» (Мариэтта Шагинян). Особенно количество такого рода собеседниц возросло, когда в 80-е годы я стал выезжать за границу и посетил многие страны, где жили русские эмигранты трех волн. Все интервьюируемые мною под диктофон или перед телекамерой рассказывали о своих драматических судьбах, о том, что пережили. Со многими я подружился, некоторым помогал писать воспоминания, с кем-то ездил по свету, получал в подарок как библиофил книги их воспоминаний и фотографии┘
Почти шокирующее название книги может вызвать недоумение и даже возмущение. Я имею в виду использование по отношению к моим героиням понятия «старуха». Но, как я выяснил, – ученые-физиологи определяют понятие старости возрастным периодом, начинающимся после 70 лет. К тому же, хочу отметить, что большинство моих героинь с благосклонностью принимают эпитет «великая».
А еще я пишу книгу, название которой не хочу обнародовать заранее. Скажу только, что еще в юности я не случайно бродил вокруг дома Василия Шульгина во Владимире, чтобы взять у него интервью, наверное, во мне проявились монархические чувства. К тому же еще в 70-х годах я подружился с такими приверженцами самодержавных устоев, как Илья Глазунов и Владимир Солоухин. Они постоянно говорили при мне на эту тему. Из Кургана я специально прилетал в Свердловск, чтобы только посмотреть на Ипатьевский дом, к которому все тогда боялись подходить. А когда стал выезжать за границу, то первым из советских журналистов объездил многих Романовых и взял у них интервью.
– Вы монархист?
– Да! Поразительно, но десятки лет проработав в партийной печати, я не был членом КПСС. На меня страшно подействовала трагическая гибель царской семьи. У меня дома много книг на эту тему. Можно сказать, что я ею болен.
– А чем закончилась история с вами, о которой писали все газеты и которой был забит весь Интернет?
– Не пугайтесь, банальная для наших времен история. Как озвучила подобные эпизоды одна, я считаю, гениальная политологиня и писательница, «пресс-службы олигархов придумывают дела и делишки, чтобы развести шефа на бабки». Так вышло и со мной. А я, несмотря на свой возраст и вышерассказанную вроде бы хлесткую журналистскую и игроцкую биографию, остался наивным и доверчивым, как в детстве, человеком. Прости их, Господи!
