Оплоно, норморок, моноклон

Не каждый решится пройти "путем крысы"... Фото Александра Курбатова

Владимир Сорокин. Моноклон. – М.: Астрель: АСТ, 2010. – 286 с.

Писатель имеет право на провальную книгу. Писатель имеет право на две провальные книги. Писатель масштаба Владимира Сорокина имеет право до конца дней своих писать провальные книги.

Однако «Моноклон» – книга совсем неплохая, гораздо лучше, чем две предыдущие: «Метель» и «Сахарный Кремль». В сборник вошли 10 рассказов и «что-то вроде пьесы» (авторское определение) «Занос» (первая публикация – сайт OpenSpace, 4.05.09).

Почему «Моноклон»? Так называется первый и, возможно, самый неудачный рассказ в сборнике. Эпиграф гласит: «Моноклон – крупный растительноядный динозавр юрского периода мезозойской эры. Передвигался на четырех ногах. На его панцирной голове со щитовидным воротником был один большой рог». Правильно. У героя по имени Моноклон посередине лба вырост, напоминающий спиленный рог.

Но есть, похоже, еще одна причина такого названия – какие-то особые, я бы даже сказал, интимные отношения Сорокина с буквой «о». Бросается в глаза, что когда Сорокин конструирует заумный язык или придумывает неологизмы, то один из его излюбленных приемов – использование слов-моновокализмов с гласной «о»: оплоно, дорпонр, тротпот, шопро, лпонгорго, одоро, гороко, длоргонг, пробойно, обродо, обоморо, дло, норморок, погор, Бро и т.д. Даже если в зауми Сорокина встречаются другие гласные, частотность буквы «о» все равно гораздо выше, чем в литературном русском языке («Догоа умный, морогоар, шыапчмас долои протоис жолоапр»). Хотя «о» и так самая распространненная буква (расположение по частотности, напомню, выглядит так: оеаинтс...).

Складывается впечатление, что Сорокину доставляет удовольствие начинять, шпиговать, фаршировать предложения словами с буквой «о». Вот несколько примеров из «Нормы»: «вытащил <┘> гвозди с молотком и ловко приколотил угол», «торопливо подошел к доске объявлений, откинув полы короткого пиджака», «постоял немного, покусывая бескровные губы, потом порывисто повернулся», «┘хороший, содержательный, проблем много. Оформлен хорошо┘» и т.д. Если вчитаться в тексты Сорокина, можно почувствовать, с каким наслаждением он выводит слова «топор», «войлок» или, например, «бритоголового».

Почему я это заметил? Потому что сам этим увлекаюсь (возможно, как и Сорокин, из-за двух букв «о» в фамилии). Придумать предложение с большим количеством «о» очень просто. Возможно, Сорокин сконструировал слово «моноклон» и только потом обнаружил, что это слово есть в палеозоологии. Это был пример. Навскидку. В предложении 92 буквы, из них 25 (примерно каждая четвертая) – это «о».

Сорокин не стал писать хуже. И все же «Моноклон» может разочаровать даже фетишистов «Нормы», «Льда» и «Голубого сала». Четыре рассказа («Черная лошадь с белым глазом», «Волны», «Путем крысы», «Кухня»), действие которых разворачивается в советское время, вполне естественно смотрелись бы в сборнике ранних рассказов Сорокина «Первый субботник». То же самое можно было бы сказать и про другие шесть рассказов, если бы не щедро рассыпанные приметы времени: шествие активистов движения «Наши» по Ленинскому проспекту («Моноклон»), несанкционированные митинги в поддержку 31-й статьи Конституции на Триумфальной площади («Тридцать первое»), пикеты у подъезда Александра Подрабинека («Смирнов»), побоище, устроенное майором милиции Денисом Евсюковым в универмаге «Остров» («Тимка»), и т.д.

И все же кое-что изменилось. Эти рассказы уже не производят шокового действия.

За этой калиткой может скрываться моноклон... Фото Александра Курбатова

Почему?

Вспомним, как был устроен классический сорокинский рассказ... ну скажем, «Заседание завкома». Заводской комитет профсоюза рассматривает жалобы на фрезеровщика Виктора Пискунова, алкоголика и дебошира. Заседание проходит в заводском клубе. В зале присутствуют уборщица и милиционер. Члены профкома, милиционер и фрезеровщик заваливают уборщицу на стол («прорубоно»), сдирают с нее одежду, вбивают ей в спину железные трубы («прободело», «убойно» и «вытягоно»), заполняют отверстия в теле червями («нашпиго», «набиво» и «напихо червие»), как ни в чем ни бывало расходятся. Рутинные дебаты вдруг перерастают в чудовищную оргию. Шоковый эффект создается контрастом между первой и второй частями.

Посмотрим, как устроен, например, рассказ «Губернатор» из сборника «Моноклон». Посреди разнообразных дел и переговоров губернатор заезжает в «коттедж № 6». Дальше все предсказуемо: «Посредине гостиной стояли две девочки-близняшки в праздничной форме советских школьниц, в пионерских галстуках. Черные, аккуратно заплетенные косички их были украшены большими белыми бантами, на белых передниках на груди алели пионерские значки. На ногах у девочек были белые, приспущенные на щиколотки гетры и черные лакированные туфельки. Руки девочки держали за спиной. Красивые одинаковые лица их с презрительной усмешкой смотрели на вошедшего.

– На колени! – произнесли девочки одновременно.

Губернатор упал на колени.

– Ты кто? – спросила одна из девочек.

– Я раб Анфисы и Раисы.

– Раздевайся, раб! – приказала девочка».

Как можно догадаться, вскоре появляется третья девочка – Лариса, превосходно орудующая страпоном («Котовским»).

В сущности, мы очень мало знаем о досуге сильных мира сего. Но достаточно того немногого, что мы знаем, той, в общем-то, скудной информации, которая просачивается, а вернее, «сливается». Так все и происходит. Ну или примерно так.

Лет двадцать назад этот рассказ мог произвести фурор. Если бы вместо губернатора фигурировал секретарь обкома.

Сорокин не стал писать хуже. Но если вас посетил чудовищный кошмар, проверьте – возможно, он уже материализовался.