Три зеркала рок-революции

Алексей Рыбин. Три кита: БГ, Майк, Цой.

– СПб.: Амфора, 2013. – 223 с. (Дискография. ru)

Почему именно эти трое?

Об этом спросил меня водитель ночного такси, едва получив ответ на вопрос «Что я сейчас читаю?». Я принялся что-то ему объяснять, выходя на социокультурные темы общего плана, и сразу понял, что уже начал писать рецензию на книгу. И что книга эта хороша уже тем, что не только увлекательно рассказывает историю трех ведущих российских рок-музыкантов, но и, невольно вызывая вопросы, заставляет размышлять о новейшей истории России и о роли в ней современной музыки.

Почему, например, не Макаревич? Задал еще один вопрос таксист…

Группа «Аквариум» второй половины 80-х – ну хоть каждому в зубы по бомбе!

И мне снова пришлось проявить не столько эрудицию, сколько сообразительность. В этом ночном разговоре мне показались примечательными две вещи. Первая – что у меня-то самого, когда я только взял в руки эту книгу, подобный вопрос не возник. Мне такой набор показался вполне естественным. Более того – единственным естественным. Вторая – водитель был по-настоящему осведомлен в истории русской рок-музыки, и, если бы мне предложили добавить к этим «трем китам» четвертого, я назвал бы именно Андрея Макаревича. И дело даже не в том, что большинство любителей рок-музыки, как и я, начали слушать «Машину времени» раньше, чем «Аквариум» и «Зоопарк», а о «Кино» в ту пору еще никто и не слыхал. Дело в том, что роль Макаревича в истории российского рока, пожалуй, даже более важная, чем троих вышеупомянутых, – именно он одним из первых начал писать и петь рок-песни по-русски. До него либо старательно снимали зарубежные хиты, либо в меру таланта писали свои, но все равно на английском языке – считалось, что в ритм рок-музыки можно уложить только короткие слова, что русские слова слишком длинны. Одновременно с Макаревичем петь рок на русском начал Владимир Рекшан с ленинградской группой «Санкт-Петербург» (не путать с санкт-петербургской группой «Ленинград»!), да только кто их сейчас вспомнит…

И все-таки: БГ, Майк, Цой. Ну, во-первых, потому что эта книга – не справочник, не энциклопедия, а художественное произведение. Это пространное эссе в трех частях. И оно, конечно, не может быть объективно. Алексей Рыбин сам же и пишет: «Никакая книга ни о какой группе, написанная одним человеком, не может быть объективной – если это не сухой справочник, который не читают, а заглядывают в него, когда возникает необходимость найти какую-то определенную дату». Алексей Рыбин не только писатель и кинематографист – он и сам музыкант. Один из первых питерских, да и вообще русских панков, извеcтный под прозвищем Рыба, он вместе с Цоем когда-то основал группу «Кино», был постоянным гостем Майка Науменко, дружил и продолжает дружить с Борисом Гребенщиковым и другими музыкантами всех составов «Аквариума». Рыбин пишет о своих близких друзьях. И это не просто тройной «байопик» (так на Западе называют биографические произведения), а, что называется, «портрет на фоне». Рисуя трех своих друзей, он рисует время, рисует общество. Алексей Рыбин сам ленинградец и пишет о ленинградских музыкантах. С москвичами он, конечно, тоже знаком, но не так близко. Кроме того, триада БГ–Майк–Цой – уже сама по себе новелла с завязкой, развитием и развязкой… Это законченный сюжет.

Михаил Науменко, он же Майк, перед выходом в народ.

Читая книгу Алексея Рыбина, я вдруг вспомнил работу Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции» – статью, которую не только вынужден был в былые годы неоднократно перечитывать, но и конспектировать. По ней когда-то учили не только историю, но и литературу. И я заметил, что история советской рок-музыки, да и всего молодежного неформального движения, как и история русской революции по Ленину, имеет три этапа: дворянский, разночинный и пролетарский.

Да-да. Рок в Советском Союзе начала играть «золотая молодежь». Те, кого потом Шевчук назвал «мальчики-мажоры». Это были дети крупных советских чиновников и дипломатов. Те, чьи родители ездили в зарубежные командировки и привозили не только шмотки, но и новинки звукозаписи. И было это, конечно, в Москве. И вершиной «дворянского» периода в истории советской рок-музыки была, конечно, «Машина времени». Отец Андрея Макаревича был главным инженером Москвы. Участником одного из ранних составов группы был Сергей Кавагоэ – сын японского переводчика и владелец чуть ли не первых в СССР электронных клавишных… «Мажорами», кстати, были и предшественники рокеров по молодежному движению, стиляги – все поголовно сынки номенклатурных родителей. Но, подобно декабристам, они заронили семя свободы в народные массы. А значение Андрея Макаревича (см. выше) для русского рока можно запросто сравнить со значением Пушкина для русской словесности. Ни много ни мало, а они заложили основы языка. Пушкин – русского литературного. Макаревич – русского рок-языка. Но самое главное, что рок не только играли, но и слушали в основном только дети «советской аристократии» – далеки они были от народа.

Виктор Цой, каким его не знали фанаты. Фото из книги

А потом – все, как по Ленину, – был «разночинный» период. Рок стали играть и слушать представители, если можно так выразиться, среднего класса – выходцы из просто хороших, культурных семей. От студентов вузов до учащихся творческих средних специальных учебных заведений. Возможно, кто-то уже догадался, что я имею в виду Бориса Гребенщикова, учившегося на факультете прикладной математики (предтеча информатики!) Ленинградского университета, и Виктора Цоя, учившегося на резчика по дереву в соответствующем ПТУ. А между ними Майк Науменко – тоже человек большой эрудиции и культуры, в совершенстве знавший английский язык, что по тем временам было уже немало. Тогда уже не нужно было иметь «выездных» родителей, чтобы знать, что происходит в мире. Но язык знать надо было. Именно этот период выдвинул на передний край рок-революции «культурную столицу» Ленинград. Именно этот период начался с БГ и «Аквариума» и закончился на Цое и «Кино». Для этих людей, как и для революционеров-народников, очень важно было просветительство. Каждая их пьянка (а пили они отнюдь не водку, а сухое вино, в крайнем случае портвейн!) была хождением в народ. Гребенщиков, по сути, не только научил «цитировать Брайана Ино с Дэвидом Бирном», он открыл для советской аудитории наряду с рок-группой «T. Rex» и Бобом Диланом – «Дао Дэ Цзын», ирландские мифы и культуру растафари с Ямайки. А Майк Науменко первым перевел на русский язык культовую во всем мире повесть Ричарда Баха «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Ну, а Цой привил российским меломанам культуру западных новых романтиков. Кого тут можно с кем сравнить?.. Ну, БГ – конечно, Лев Толстой. Не случайно он играл его в фильме митька Тихомирова. Кстати, Лев Николевич был автором первого русского перевода «Дао Дэ Цзын» – он его назвал «Тао Тэ Кинг». Ну, и объем написанного их роднит. О Майке Рыбин пишет: «Он слушал непопулярную в России музыку, народу большей частью совершенно неизвестную». И он пропагандировал ее. Иногда он буквально переводил зарубежные песни на русский язык – Лу Рида, Игги Попа с Дэвидом Боуи, того же Боба Дилана. И это не было плагиатом – это было культуртрегерством. Майка можно сравнить с западником Герценом. Хотя сам он очень любил Тургенева (об этом опять же – в книге Рыбина). Ну а Цой был, по все видимости, Чеховым. Его песни просты и проникновенны, как рассказы Антона Павловича. И он ближе всех был к народу и сделал рок по-настоящему популярной музыкой. Кстати, не чужд был театральности…

А потом начался «пролетарский» период советской рок-революции. И на первый край вышел Свердловск и другие совсем «нестоличные» пролетарские города. И если играли рок по-прежнему люди высокой культуры, то слушали его уже самые широкие народные массы. После Цоя рок вышел на стадионы и прокатился по всей стране. И если Илью Кормильцева, автора текстов группы Nautilus Pompilius и по романтизму, и по бунтарскому пафосу можно сравнить с «буревестником революции» Горьким, то Юрий Шевчук – это, конечно, Маяковский в зрелые годы, причем плавно переходящий в Льва Троцкого, так он зажигает народные массы… Но об этом в книге Алексея Рыбина уже ничего нет. Это, как говорится, совсем другая история.