Александр Правиков  |
| Роман Рубанов.
Стрекалово. – М.: Русский Гулливер, 2016. – 76 c. |
Книга-путешествие – жанр почтенный, примеры приводить излишне. Как излишне говорить и о том, что в любом из них географическое перемещение героя – метафора его духовного/душевного странствия. Книга Рубанова вполне соответствует этому руслу – даже его наиболее экстремальному, советскому ответвлению. Герой Венедикта Ерофеева вечно стремился на Красную площадь, а попадал на Курский вокзал, рвался в Петушки и не добрался до них. Герой книги Романа Рубанова, сев в автобус до вынесенного в заглавие Стрекалова, приезжает на Страшный суд. Но в отличие от Ерофеева тут нет катастрофы. Тем более что в согласии с христианской традицией, Страшный суд в изображении Рубанова выглядит как встреча, «объятия отча»: «Тут, Господи, все свои».
В рецензии на предыдущую книгу Рубанова я писал о «двоящейся оптике». Этот прием работает и в «Стрекалово», причем настолько хорошо, что почти не осознается как прием. Оба мира в глазах автора соединяются гладко, без зазоров. Может быть, поэтому Рубанов так конкретен – подробные адреса, названия, точные имена… Он как бы говорит: «Я не выдумываю, пишу как есть»: «В кафе на Сумской под названьем «Южное»/ Сидим. Сосед из города Талнах» или «Большая драка: РАУС и Севарня./ Вокруг толпа зевак глазеет всласть». И, быть может, самый яркий пример:
– Это что за полоса?
От самолета?
– Нет. То Он упорно
Лопаткой МПЛ-50 – саперной
Под всходы вскапывает небеса.
Эта подробность хрониста в описаниях земного придает достоверность приметам горней реальности: идет Никола, спит бомж с лицом апостола Иакова, корова Дымка «весь луг молоком/ заволакивает», и скачут «над лесом в закате конники/ Александры, Димитрии и Егории», нисколько не смущаясь дольними аббревиатурами типа ПГТ – прозой не романтизированной деревни, а вполне реальной, местами жутковатой провинции. «Жутковатая» – это моя оценка, в книге ее нет. Рубанов не судит, он смотрит – пристально и с любовью, в которой, кажется, нет надрыва. «Очарованье пьяной дискотеки» (из открывающего книгу стихотворения «ПГТ»), несомненно, вышло из «Но и такой, моя Россия...», но звучит в другой тональности – не романса, а… застольной песни, может быть? Неспроста в предисловии издатель Вадим Месяц говорит о песенности.
Бывают стихи, которые движутся музыкой, а бывают те, которыми управляет мысль. Стихи Рубанова – из вторых. Каждое стихотворение продумано и выстроено, как хорошее хозяйство: тут загончик, тут амбар, а там – грядки. Это жанр песни, которая радует и во второй, и в сотый раз, хотя сюжет знаком с детства. Основной сюжет песен, вошедших в «Стрекалово», – антитеза «города без тела и души» и деревни. Для иллюстрации этой антитезы он и отправляет своего героя, который вроде бы совсем как автор, в это странствие из Курска в Стрекалово.
Но все же самые интересные для меня точки книги – те, где автор «проговаривается» сквозь рассудочный замысел:
Я не был там, на море, никогда.
Мне все равно. А ты была,
и тянет
Тебя на море. Значит,
явью станет
Мечта твоя.
Автор-то в отличие от своего героя знает, что дело не в географии. Он стремится дальше – в невозвратное детство, например, а к морю – нет. И кажется, что он едет не на «пазике», а на карусельной лошадке, причем задом наперед наподобие Ивана-дурака. Задом наперед – потому что лицом обращен к детству, поре счастья, когда «было все наоборот:/ Рубль за счастье, эскимо и мячик». Именно автор и уезжает в конце концов на Страшный суд, оставляя наивного героя блаженствовать в деревне. И за него – за автора – радостно. А еще интересно, куда его и его героя дальше поведет логика поэтического дара.
