Малая правда советского человека

А когда-то было процветающее хозяйство… Фото Евгения Никитина

Немногое безусловно положительное из того, что пришло в перестройку и после, – прорыв к читателю мемуаров «маленьких людей», пусть написанных корявым языком и наивно, но являющихся яркими свидетельствами страшной эпохи. Воспоминания Николая Коваленко (1920–2004) принадлежат именно к таким документам своего времени.

Коваленко был типичным советским «маленьким человеком» – родился в Воронежской губернии в крестьянской семье, попал в военное училище, воевал, офицерская карьера у него не заладилась, в 1954-м он уволился из армии. Дальше работал мелким служащим. Но что его отличало от большинства советских людей, – это ненависть к власти, растоптавшей судьбы его родных и желание рассказать об этой боли и своей жизни. В нем имелось что-то от шукшинских героев, с их наивным поиском правды и удивлением: за что же нас так?

В начале повествования стоит эпическая фигура деда, крепкого крестьянина, главы патриархального семейства. Переехавший из Полтавской губернии в Воронежскую, он создал процветающее хозяйство, с любовью описываемое мемуаристом: «В этой спальне в зимнее время находились ульи с пчелами, закрытые матами из соломы, а также хранился латунный бак с медом килограммов на триста, зимние сорта яблок, груш, дынь, кабачков в соломе, которых в иной год хватало до нового урожая… На чердаке дома у печного дымохода была устроена коптильня. Круглый год ели копченые окорока, бекон, сало, гусятину и колбасу. Копченую колбасу мать укладывала в глиняные горшки, заливала свиным жиром и хранила: летом в погребе, зимой – в чулане. В погребе хранились огромные дубовые бочки с солеными огурцами и помидорами, с мочеными яблоками и арбузами, с квашеной капустой. Капусты на зиму заквашивалось две бочки, из которых в одной была сечка из зеленых кочанов для щей. Все эти овощи, яблоки, арбузы, лук, чеснок и многое другое выращивалось на своей земле».

Но сельская идиллия недолго продолжалась при советской власти: «Летом 1933 года дед умер от голода. Он, чтобы чем-то набить желудок, наелся какой-то травы, росшей на задворках». Описание раскулачивания, коллективизации и последовавшего голода – одно из самых тяжелых в книге. Крестьянская цивилизация потонула почти в одночасье. Разлом привычной жизни, семейной морали прошел через семьи – история родителя автора представляет собой печальную сагу об угасании родственных инстинктов в тоталитарном государстве. Отец в 37-м бежал от неминуемого ареста с любовницей в Таджикистан. С позиций отстраненного читателя понимаешь, что, помимо прочего, мать автора просто была неинтересной женщиной, и батя устал от нее. Истинно шолоховские сцены избиения сыном отца: «Вот тебе за нашу мать, за всех нас и за то, что ты меня не встретил!», сведения счетов подростком с одной из отцовских любовниц кажутся зверскими и исключительными только на первый взгляд. В контексте истории родни Коваленко они скорее предстают нормой выживания в сталинском СССР.

Войне посвящено сравнительно немного от общего объема книги, но эти страницы переполнены жесткой окопной правдой, как написали бы критики конца застоя. Коваленко воевал в Карелии, на финском фронте. Это – один из наименее известных сюжетов войны. Что происходило на этом участке в 1941–1944 годах – мало кто знает. Оказывается, при внешне неизменной линии фронта спокойной жизни у солдат не было. Коваленко служил в разведке, и начальство ставило невыполнимые задачи, каждый полк должен был ежемесячно доставлять «языков». А, как пишет автор, «один взятый в плен финн стоил 70 наших убитых». Вообще «цена Победы» обозначена довольно четко – из 700 выпускников военного училища, которое окончил Коваленко, до 9 мая 45-го дожило только 30.

Николай Коваленко. Пишу только правду… Воспоминания. – М.: Новое литературное обозрение, 2016. – 200 с.

Мясорубка происходила не только в боях. Коваленко рассказывает и о бессудных расстрелах солдат офицерами, и о том, как смершевцы беспрестанно клепали дела, кончавшиеся расстрелами, – как, например, казнили оголодавших солдат, которые съели мясо лошадей, павших от сапа. Вечный страх перед особистами – сквозной сюжет воспоминаний Коваленко что во время войны, что в мирное время. Герои «Момента истины» предстают совсем другими, чем в популярном чекистском романе. Не удивительны потому и частые случаи перехода на сторону противника – люди бежали к финнам не только от голода и нежелания воевать, но и от страха попасть на карандаш за любой пустяк.

Впрочем, палачей от жертв не отделить – Коваленко подробно описывает, как он поймал несчастного запуганного дезертира, которого ждал затем понятный исход. Причем в его власти было не начинать поиски, но система была устроена по известному зэковскому принципу – «умри ты сегодня, а я – завтра». И потому одни рабы способствовали поиску беглых других. Конечно, помимо страха автором двигало и пресловутое чувство солидарности, «Стокгольмского синдрома» – «мы воюем, а они сбегают».

Коваленко при всем своем антисталинизме противоречив, это выражается и в его языке, во всех этих «за нашу социалистическую родину», которые он употребляет безо всякой иронии и сарказма, и в поступках – добровольное поступление в военное училище еще до войны – первый шаг к карьере в ненавидимом им государстве. Финнов он постоянно называет «фашистами».

Не получивший полноценного образования, в чем-то наивный, с путанными взглядами, но пытливый и по-своему совестливый человек, Николай Коваленко написал, что называется, кровью сердца трагическое свидетельство о судьбе своего поколения. Незамысловатое повествование перерастает в обвинительный документ от имени загубленной генерации русских людей.