0
6410
Газета Печатная версия

18.10.2018 00:01:00

Сжечь их всех, гадов, своим глаголом!

Отрывок из книги Евгения Шталя «Венедикт Ерофеев: «Я – тонкий, как намек, а они – толстые, как обстоятельства»

Евгений Шталь

Об авторе: Евгений Николаевич Шталь – историк литературы, эссеист, главный библиотекарь Кировской центральной городской библиотеки им. Горького.

Тэги: венедикт ерофеев, москва петушки, проза, михаил салтыковщедрин, отечество, индия, бразилия, россия, ад, кольский полуостров, кировск, библия, господа головлевы, сатана, мат, бранная лексика, сквернословие, нецензурные слова, страстная пятница, кпсс

В этом году исполняется 80 лет со дня рождения Венедикта Ерофеева. Скоро выйдет книга организатора музея писателя в Кировске Мурманской области Евгения Шталя «Венедикт Ерофеев: «Я – тонкий, как намек, а они – толстые, как обстоятельства». В книгу войдет свыше 100 справок о людях из окружения Ерофеева (малоизвестное кировское и владимирское окружение, люди московской богемы), статьи автора о Ерофееве, в том числе об учебе Ерофеева во Владимирском пединституте, а также впервые публикуемое личное дело писателя. Вниманию читателей предлагается отрывок из статьи, посвященной Михаилу Салтыкову-Щедрину и Венедикту Ерофееву, в котором рассматриваются общие для писателей темы. Кстати, в следующем номере «НГ-EL» читайте фрагмент книги Александра Сенкевича «Венедикт Ерофеев», готовящейся к выходу в серии «ЖЗЛ», и другие материалы по случаю юбилея писателя.

венедикт ерофеев, «москва – петушки», проза, михаил салтыков-щедрин, отечество, индия, бразилия, россия, ад, кольский полуостров, кировск, библия, «господа головлевы», сатана, мат, бранная лексика, сквернословие, нецензурные слова, страстная пятница, кпсс Ерофеевский герой ничего изменить не может. Сцена из спектакля «Беги, Веничка, беги!» челябинского театра «Манекен». Фото Александра Сапожникова

В одном из интервью Венедикт Ерофеев среди своих учителей назвал Михаила Салтыкова-Щедрина. Щедрина Ерофеев любил и перечитывал его произведения по несколько раз. К тому моменту, когда Ерофеев пошел в школу, было завершено издание Полного собрания сочинений Н. Щедрина (псевдоним писателя) в 20 томах (1933–1941). Последним вышел в 1945 году первый том с обозначением – 1941 год. Это издание являлось последним словом в щедриноведении в то время. Каждый том сопровождался статьями, рассказывающими о произведениях, помещенных в книгу, и комментариями. Ерофеев был знаком с этим изданием, имевшимся в кировской Библиотеке им. М. Горького, читателем которой он являлся.

Мнение классика он ценил. В записных книжках Ерофеева имя Щедрина встречается неоднократно. Ерофеев приводит цитаты из разных произведений классика: «Надо прокладывать новые дороги, а это и трудно, и противно», «Я человек оконченный», «Я на свете любил только одну особу – читателя», «У тебя прежде телеса были. Сказывай, куда их девала?» (Папков к Любиньке), «Происходит оно от пьянства и обжорства, то есть от причин гастрических», «А стряпчий на именинах городничему живот укусил», «Время неблагопотребное», «Благопрости ты меня! Поблагобеседуй ты со мной!» и т.д. Он записывает, что лесное урочище у Щедрина называется Дашкина Стыдобушка.

Щедрина (1826–1889) и Ерофеева (1938–1990) разделяет столетие. Но, несмотря на столь огромный временной разрыв, у них много общего. Щедрин и Ерофеев – это свободолюбивые художники, которые чувствовали себя неуютно в тисках современного им общества и пытались противостоять ему с помощью писательского пера. Оба они любили свою родину и не мыслили жизни вдали от нее. Все печали и беды России отзывались в их сердцах болью за судьбу отечества. Щедрин писал в «Губернских очерках»: «Перенесите меня в Швейцарию, в Индию, в Бразилию, окружите какою хотите роскошною природой, накиньте на эту природу какое угодно прозрачное и синее небо, я все-таки везде найду милые мне серенькие тоны моей родины, потому что я всюду и всегда ношу их в моем сердце, потому что душа моя хранит их, как лучшее свое достояние». Другое его высказывание из «Убежища Монрепо» широко известно: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где-либо, кроме России. Только раз в жизни мне пришлось выжить довольно долгий срок в благорастворенных заграничных местах, и я не упомню минуты, в которую сердце мое не рвалось бы к России. Хорошо там, а у нас… положим, у нас хоть и не так хорошо… но, представьте себе, все-таки выходит, что у нас лучше. Лучше, потому что больней. Это совсем особенная логика, но все-таки логика, и именно – логика любви».

Думается, именно эти слова Щедрина навеяли Ерофееву строки: «Мы с каждым днем все хуже. И каждый, и все человечество с каждым днем все хуже. И поэтому, если говорить о качестве людей, то лучше всего тот, кто это чувствует, то есть тот, кому с каждым днем все хуже и хуже». «И еще угораздило родиться в стране, наименее любимой небесами». Эти горькие строки вызывают ассоциации с пушкинским: «…Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!» Мыслей о России в записных книжках Ерофеева много. В поэме «Москва–Петушки» писатель сокрушается: «О, позорники! Превратили мою землю в самый дерьмовый ад – и слезы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.. О, низкие сволочи! Не оставили людям ничего, кроме «скорби» и «страха», и после этого – и после этого смех у них публичен, а слеза под запретом!.. О, сказать бы сейчас такое, чтобы сжечь их всех, гадов, своим глаголом!».

Эти цитаты принадлежат перу человека, чья душа неравнодушна к болям и горестям родной страны. Ерофеев признавался сестре Тамаре Гущиной: «Я никогда бы не уехал из своей страны навсегда». Особенно он любил место, с которым были связаны лучшие годы его жизни: детство, отрочество, юность, – Кольский полуостров (1941–1955), родной Кировск (1947–1955). В письмах к сестре он постоянно интересовался: как там у нас на Кольском? – и просил ее: «Пиши о себе и о Кольском…», «Сообщай о Кольском», «Пиши о себе и о Кировске».

Как без произведений Щедрина «невозможно понять историю России во второй половине XIX века», так и без «Москвы–Петушков» не представить себе Россию 60-х века ХХ.

<…>

В 60-е годы было заметно расхождение между словом и делом, между властью и народом. В средствах массовой информации произносились трескучие фразы и лозунги о грандиозных свершениях в стране под «мудрым руководством КПСС», а большинство народа пьянствовало в подъездах, электричках, кухнях, не воспринимая эти лозунги всерьез.

Особенно это расхождение стало очевидным после принятия ХХII съездом партии в 1961 году Программы КПСС, торжественно провозгласившей построение к 1980 году «светлого будущего всего человечества» – коммунизма: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Атмосфера 60-х годов прекрасно передана писателем в поэме «Москва–Петушки».

Щедрин и Ерофеев не представляли себе жизни без литературы. Она была их призванием, дарила им радость творчества, но была и тяжким крестом, который они несли на своих плечах в течение всей жизни. Оба начали писать с детских лет и не оставляли этого занятия до самой смерти.

И одна из важнейших тем их творчества связана с христианством, хотя жили они в разное время и в разных условиях: Щедрин – в православной России, Ерофеев – в атеистическом Советском Союзе. Писателей объединяло прекрасное знание Библии. В их произведениях мы найдем множество библейских цитат, библейских образов, евангельских притч.

Творческая фантазия писателей описала и врагов Божиих. У Ерофеева это Сатана, искушающий Веничку выпрыгнуть на ходу из электрички. Веничка, как и Иисус Христос, устоял, заявив Сатане: «Не-а, не буду я прыгать, страшно. Обязательно разобьюсь…» И Сатана ушел, посрамленный». Сатана у Ерофеева – библейский. Он – олицетворение зла, искуситель и губитель душ человеческих.

Образ сатаны у Щедрина намного шире. В «Современной идиллии» корреспондент «Красы Демидрона» дает определение сатаны: «Что такое сатана? – это грандиознейший, презреннейший и ограниченнейший негодяй, который не может различить ни добра, ни зла, ни правды, ни лжи, ни общего, ни частного и которому ясны только чисто личные и притом ближайшие интересы. Поэтому его называют врагом человеческого рода, пакостником, клеветником».

38-12-1.jpg
Венедикт Ерофеев в поэме «Москва–Петушки»
прекрасно передал атмосферу 60-х годов.
Фото Анатолия Морковкина/ТАСС

У Щедрина можно встретить и библейское определение сатаны как «отца лжи». Генерал Утробин из «Благонамеренных речей» сочиняет против помещика Анпетова, которого он считал нигилистом, проповедь для отца Алексея. В проповеди Утробин называет Анпетова одним из аггелов «отца лжи», то есть сатаны. Сатаной Щедрин может назвать и неразумие: «Воплощенное бесстрастное неразумие – вот настоящий сатана!» («Больное место»). Сатаной глуповцы называли Угрюм-Бурчеева. Этот градоначальник внушал им смутное чувство страха. Он сметал с лица земли все, что не успевало посторониться с дороги, заставил всех жителей города носить однообразную одежду. Щедрин называет Угрюм-Бурчеева нивеллятором (от французского слова niveau – уровень. – Е.Ш.), то есть сторонником приведения к общему уровню. Нивелляторов писатель ставит в один ряд с коммунистами и социалистами.

<…>

В полемике с Федором Достоевским, выступая против «иезуитов русских», Щедрин называет их «исчадиями сатаны»: «Но если они с адской злобой соединяют и адское бескорыстие и ежели при этом свою адскую ограниченность возводят на степень адского убеждения – тогда это уже совершенные исчадия сатаны. Они настроят мертвыми руками бесчисленные ряды костров и будут бессмысленными, пустыми глазами следить за предсмертными конвульсиями жертвы, которая, подобно им, не стучала в пустые перси…» («Убежище Монрепо»). Сатаной представляется ключнице Улите Иудушка: «Улитушке думалось, что она спит, и в сонном видении сам сатана предстал перед нею и разглагольствует». Поступки героя романа «Господа Головлевы» являлись поистине сатанинскими: лицемерие, предательство, жестокость, стяжательство были для него привычным делом. Народная молва, а вслед за ней и Щедрин склонны называть сатаной и жену. В «Невинных рассказах» водевиль Ленского, поставленный по случаю приезда ревизора Голынцева, носит название «В людях ангел, не жена, дома с мужем сатана».

Еще один интересный аспект сопоставления творчества двух писателей – изображение тьмы как предвестника несчастливых событий и соотнесение этого изображения с библейским сюжетом.

Тьма у Ерофеева становится вестником гибели главного героя: «Я припал головой к окошку – о, какая чернота! и что там в этой черноте – дождь или снег? или просто я сквозь слезы гляжу в эту тьму?» И далее: «Да чем же она тебе не нравится эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой – таково мое мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остается один выход: принять эту тьму».

Действие поэмы происходит в пятницу – день, когда был распят Иисус (пятница Страстной недели), и во время распятия Христа «сделалась тьма по всей земле до часа девятого» (Лк., 23:44). Поэтому конец Венички уже предрешен. Сам писатель Венедикт Ерофеев писал в «Записках психопата» о важности пятницы в своей жизни. Именно по пятницам он трижды покушался на самоубийство, в пятницы умирали его отец, мать и брат, в пятницу поселился в студенческое общежитие и в пятницу был выселен, в пятницу поступил в Московский университет и в пятницу был исключен из него и т.п. Все основные события его жизни, как правило, печальные, происходили в пятницу. И не случайно Ерофеев восклицает в трудный момент своей жизни: «…У меня теперь Страстная неделя, и на ней семь Страстных пятниц!» Герой поэмы Веничка предчувствует свой конец: «Ведь я уезжал из Москвы – заря моей пятницы уже взошла». Последняя 13-я пятница выпадает на Страстную неделю Венички. Поэтому шансов спастись у него нет.

Современный исследователь поэмы «Москва–Петушки» Ирина Скоропанова считает, что «смех в поэме – рассеиватель «тьмы», ссылаясь при этом на книгу Абрама Терца «В тени Гоголя». Но «Москва–Петушки» – не «Мертвые души» и не «Ревизор». Тьма у Ерофеева библейская, и смех не в силах ее рассеять. Веничке, который «сквозь слезы» глядит в эту тьму, совсем не до смеха. Герой поэмы ничего изменить не может, и в этом трагизм его образа. Победить тьму он не в состоянии. Веничка сознает, что скоро умрет, «так и не приняв этого мира». И не случайно он вопрошает себя: «Что тебе осталось? утром – сон, вечером – плач, ночью – скрежет зубовный… И кому, кому в мире есть дело до твоего сердца?» А в смехе, в иронии, при всем неприятии окружающего, чувствуется в глубине строк любовь к родной земле, к людям. И в этом смысле Ерофеев идет от Гоголя, который считал: «Во глубине холодного смеха могут отыскаться горячие искры вечной могучей любви».

Тьма, пятница, пророчество Сфинкса, поцелуй и пощечина одной из Эриний (богинь мщения), которые, кстати, по Софоклу, являются дочерьми бога тьмы (мрака) Скота, и другие признаки – все они свидетельствуют о близкой гибели главного героя поэмы. Интересно, что Иудушка Головлев у Щедрина погибает, замерзнув по дороге на кладбище, тоже в пятницу на Страстной неделе. Причем это происходит во тьме, ибо Головлев выходит из дома, когда «на дворе было еще темно».

Тьма у Щедрина ассоциируется как с Библией, так и с авторитарным обществом. В последнем случае она символизирует несвободное общество, которое так воздействует на людей, что они не могут отличить черного от белого, и мысли путаются в их головах: «Как можно требовать от мысли, – говорит Глумов, – чтобы она работала правильно, когда кругом царит кромешная тьма? Когда нельзя отличить надежды от отчаяния, лекарства от отравы? Я знаю, что заставить человека не мыслить, не волноваться, не негодовать, не любить – нельзя; но я знаю также, что рядом с этим «нельзя» стоит отрава, гласящая: бесплодно!» («В среде умеренности и аккуратности»).

Тьма в «Москве–Петушках» порождает и черные, тревожные мысли у Венички: «Чернота все плыла за окном, и все тревожила. И будила черную мысль».

<…>

Одно из любимых дел русского человека – использование мата в своей речи. Это отмечал Щедрин в цикле «За рубежом»: «…Никто так не любит посквернословить – и именно в ущерб родному начальству, – как русский культурный человек. Западный человек решительно не понимает этой потребности. Он может сознавать, что в его отечестве дела идут неудовлетворительно, но в то же время понимает, что эта неудовлетворительность устраняется не сквернословием, а прямым возражением, на которое уполномачивает его и закон. Мы, русские, никаких уполномочий не имеем и потому заменяем их сквернословием… Мы сквернословны, но отходчивы». Герой ряда произведений Щедрина Глумов считает, что сквернословие обогащает русский язык: «Я сам не щепетилен, и ежели мне приходится выбирать между славословием и сквернословием – я всегда предпочту последнее. Что делать? таков, братец, дух русского языка! Сквернословие образнее, а образность – слабость моя» («Недоконченные беседы»).

О причинах сквернословия русского народа хорошо сказал современник Щедрина Достоевский в «Дневнике писателя»: «Мысль моя была доказать целомудренность народа русского, указать, что народ наш в пьяном виде (ибо в трезвом сквернословит несравненно реже) если и сквернословит, то делает это не из любви к скверному слову, не из удовольствия сквернословить, а просто по гадкой привычке, перешедшей чуть не в необходимость, так что даже самые далекие от сквернословия мысли и ощущения выражает в сквернословных же словах. Я указывал дальше, что главную причину этой сквернословной привычки искать надо в пьянстве… Народ наш не развратен, а очень даже целомудрен, несмотря на то что это бесспорно самый сквернословный народ в целом мире, – и об этой противоположности, право, стоит хоть немного подумать».

По мнению современных исследователей, матерная брань имеет «ритуальный характер».

Следует сказать, что сам Щедрин избегал в своих произведениях не только мата, но и эротических мотивов и резко критиковал тех авторов, которые такие мотивы использовали. Пожалуй, только две сказки Щедрина, не предназначавшиеся для печати («Архиерейский насморк» и «Сенаторская ревизия»), содержат, по мнению друга писателя Алексея Унковского, «забавные эпистолы неприличного содержания».

Совершенно иначе, чем Щедрин, подходил к ненормативной лексике Ерофеев. Веничка в поэме обещает ангелам: «Если теперь начну сквернословить, то как-нибудь счастливо… как в стихах у германских поэтов: «Я покажу вам радугу!» или «Идите к жемчугам!», и не больше того…», но своего обещания он не сдерживает. Тем не менее использование нецензурных слов в поэме оправданно. Бранная лексика органически входит в канву повествования. Живой разговорный язык сообщает поэме правдивость и достоверность. В ряде случаев нецензурные слова, образованные от известных тогда имен, указывают на время, в которое происходили данные события. Например, обыгрывание имен политических деятелей Израиля Аббы Эбана и Моше Даяна в «Москве–Петушках» подчеркивает, что дело происходило примерно в середине 1960-х годов, когда их имена стали часто появляться в советской печати.

Здесь нашла отражение лишь малая часть собранного материала, но и из него очевидно влияние Щедрина на творчество Ерофеева. И это влияние подчеркивает, что русская литература ХХ века создавалась не на пустом месте, а опиралась на то, что было сделано великими классиками до нее.     


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Союзники Нетаньяху покусились на армейские полномочия

Союзники Нетаньяху покусились на армейские полномочия

Игорь Субботин

Глава Генштаба Израиля попал под критику за кадровые перестановки

0
834
Жилищный кризис решит исход выборов мэра Лондона

Жилищный кризис решит исход выборов мэра Лондона

Данила Моисеев

Лейборист Садик Хан обещает электорату 40 тысяч новых домов

0
720
Таджикистан остается незащищенным от блэкаутов

Таджикистан остается незащищенным от блэкаутов

Андрей Захватов

Отключения электроэнергии в республике могут стать рутинными

0
967
Гомер как пример для понимания

Гомер как пример для понимания

Ирина Осинцова

Бабочки, раки, хамелеоны – или жертвы, участники, наблюдатели?

0
637

Другие новости