Валерий Вяткин
Обер-прокурор, гуманист и просто русский интеллигент Иван Мелиссино.
Портрет И.И.Мелиссино из фондов Музеев и Научной библиотеки МГУ
Одна из значимых фигур в истории отечественной культуры и русской Церкви – Иван Иванович Мелиссино (1718≈1795) – до сих пор не получил заслуженного признания в отечественной историографии. Более того, некоторые авторы изобразили его безбожником, кощунником и врагом Церкви. Миф о его мнимых пороках восходит к временам царствования императрицы Екатерины II. Именно тогда развернулась его многоплановая деятельность.
Его университеты
Иван Мелиссино принадлежал к знатному греческому роду. Отец его, будучи врачом, приехал в Россию при Петре I из Венеции. Молодая Россия нуждалась в грамотных кадрах, и ученый грек пришелся ко двору. Врач Мелиссино навсегда остался в России. Предстояло послужить нашей стране и его потомкам, самым известным из них стал Иван Мелиссино.
Свою учебу он начал в Сухопутном кадетском корпусе. Но образованность его была широкой: он совершенствовался по разным направлениям, и в первую очередь в гуманитарной области. Исключительные познания имел в классических языках. Занимался целым рядом наук. Так что не случайно стал директором Московского университета (с 1757 по 1763 год). История вуза началась в 1755 году, и, продолжая дело Михаила Ломоносова и Ивана Шувалова, Мелиссино был среди тех, кто закладывал основы университетской традиции в России.
Учившийся при директорстве Мелиссино в университете литератор Иван Тимковский вспоминал, что директор «был добр и любил науки». «В собраниях, раздавая шпаги, дипломы, награды… свое приветствие заключал всегда латинскою сентенцией: Qui proficit in litteris et deficit in moribus, plus deficit quam profici («Кто богатеет в науках и скудеет в нравственности, тот больше скудеет, чем богатеет»)…» – писал Тимковский. Другой питомец университета писатель Денис Фонвизин тоже отмечал доброту Мелиссино: «Он и супруга его имели смотрение за нами, как за детьми своими…» По инициативе директора неимущие студенты получали бесплатные учебники. Заботился он и об их здоровье и бытовых условиях. Организовывал диетическое питание, подыскивал медиков, пекся об устройстве лазарета. То есть проявлял вполне христианскую заботу о ближнем не на словах, а на деле.
Иван Мелиссино занимался также вопросом духовного окормления студентов. В июне 1757 года он представил Московской синодальной конторе донесение, что «университет… собственной церкви… не имеет…». И потому просил отдать университету на время здания двух близлежащих храмов, находившихся в бедственном состоянии. Также просил о «нужнейших» храмовых «вещах», приложив их реестр. Однако это дело пошло туго. В повторном обращении в контору, посланном в июле, он подчеркнул, что «в церквах университету крайняя настоит надобность». «Можно исправляться старою утварью, – снизил он притязания, – только бы при оных церквах». Были определены клирики, которым директор обещал жалованье и «неоскудное довольство» от университета. Неизвестно, чем тогда кончилось дело. Но можно догадываться, что духовная бюрократия успешно похоронила ходатайство об университетском храме. А директор получил ценный опыт общения с Синодом, что, наверное, помогло ему на будущем поприще.
По воле Екатерины II с университетом Мелиссино пришлось расстаться: призвали на другую службу. Вернулся он в учебное учреждение в 1771 году, чему был несказанно рад. На сей раз стал в университете куратором. Определяясь с главным поприщем перед новым назначением, писал императрице: «Прискорбно чувствительной душе быть бесполезным членом в роде смертных».
К вопросу об университетской церкви, которой все еще не было, пришлось вернуться вновь. В 1784 году к делу подключили архиепископа Московского и Калужского Платона (Левшина). Но тот отказался от каких-либо решений до утверждения университетских штатов. В 1790 году Мелиссино сообщил Левшину, ставшему к тому времени митрополитом, что «конфирмованный» план университетских строений предполагает и наличие храма. Просьба определить клир для университетской церкви была повторена. Но бюрократические проволочки продлились. Левшин потребовал мнения консистории, и лишь в апреле 1791 года спустя 34 года после начала дела университетская церковь была освящена. И это было не то здание, которое предлагал Мелиссино, правда, сам университет тоже изменил свое местоположение.
Реформатор в Святейшем Синоде
10 июня 1763 года он стал обер-прокурором Синода, получив чин действительного статского советника и удостоившись оклада в 2 тыс. руб. в год. Так подчеркнули растущий вес главного церковного чиновника. В июле 1764 года его отметили другим знаком доверия – наряду с высшими сановниками включили в Комиссию о церковных имениях. Екатерина II вела активную церковную политику, и просвещенные помощники ей были очень нужны.
Назначенный обер-прокурором накануне секуляризации церковных имений Мелиссино отличался антиклерикализмом, возросшим в процессе ходатайств об открытии университетской церкви, был носителем просветительской идеологии, решительно выступал за секуляризацию. Именно такой обер-прокурор и требовался императрице. Часто обращаясь к нему с распоряжениями и рескриптами, она возлагала на него большие надежды. В число соратников Мелиссино входил влиятельный Григорий Потемкин, чья помощь облегчала сложный труд обер-прокурора.
Уже в первый год своего обер-прокурорства он выступил с трактатом о церковном расколе. Впервые спустя 100 лет после реформы Никона чиновник разумно заговорил об этой проблеме. Используя свои немалые знания истории Церкви, Мелиссино многое правильно понял, нашел главные причины трагедии. «Источник… этого зла – невежество... Наше духовенство коснело… в невежестве», – утверждал он. За редким исключением духовенство оставалось таким и при Екатерине II. В трактате чувствуется антиклерикальный настрой автора: «Вместо того чтобы проповедовать народу, учить его и наставлять на ум или истину… пользуясь слишком большой властью, вместо того чтобы относиться снисходительно, духовенство исполнилось гордыней, вооружилось ненавистью и гневом, хотело убедить народ угрозами и пытками и, свирепствуя… заставляло его идти даже на смерть». И потому, не сомневался Мелиссино, оно лишь укореняло народ в убеждениях, противных официальной Церкви, в привязанности к старым обрядам. «Безмерная строгость, подвергавшая народ унижению, бесчестью, потере имущества, жен, детей, а часто и жизни, вызывала сопротивление, подавала народу повод к недоверию и упорству».
Автор трактата «ревнителей старины» считает не маргинальной группой, а частью народа. Наряду с невежеством и гордыней духовенства видит причиной раскола злоупотребление властью со стороны священноначалия, что привело к вопиющей несправедливости. Контроль светской власти над Церковью считает целесообразным, а укрепление обер-прокуратуры – насущной задачей.
Для преодоления раскола предлагает конструктивные меры, сделав ставку на староверов, приемлющих священство: «Позволить им те обряды, которые не противны православию, равно как и старые книги». Революционно настроенный, он выступил за право староверов строить свои храмы, за то, чтобы им дали священников, служащих по старым обрядам. Но, учитывая позицию иерархов, Мелиссино сделал оговорку: священники-старообрядцы, принадлежа к официальной Церкви, должны представлять своим епископам доклады о поведении «ревнителей старины».
Мелиссино предложил временное освобождение от подушной подати для тех, кто присоединится к официальной Церкви. Но от староверов требовалась подписка «быть верными подданными». При установлении такого порядка, верил Мелиссино, раскол постепенно исцелится, «взаимные обвинения прекратятся, равно как и ненависть, и вместо раздражения повсюду распространится тихое спокойствие».
То был проект, приблизивший так называемое единоверие. Эту идею приписывают митрополиту Платону (Левшину). Считается, что он «первый произвел сильное влияние на осуществление этой мысли» (по утверждению профессора дореволюционной Санкт-Петербургской духовной академии Петра Смирнова). Но именно Мелиссино первый предложил компромисс вместо запретов и жестокостей. «Сверх упомянутого снисхождения… не называть их более раскольниками», – предлагал обер-прокурор. И действительно, оскорбительное именование староверов начинает выходить из официального употребления. Трактат Мелиссино помог Екатерине II, взявшей курс на реализацию целого ряда его положений. Старообрядцы испытали временное облегчение. В 1764 году, руководствуясь предложением Мелиссино, Синод предписал епархиальным архиереям освободить староверов, заключенных в монастырские тюрьмы, ради приобщения к официальной Церкви. Духовенству запретили гнать «ревнителей старины».
 Мелиссино просил передать Московскому университету Пятницкую церковь в Охотном ряду. В 1928 году этот храм был снесен. Фото 1881 года |
Но Мелиссино противостояла церковная иерархия, непримиримая к староверам. Епископ Афанасий (Вольховский) называл священников-старообрядцев творящими «в вере разврат». Жесткую позицию заняли тогда и два других известнейших иерарха – митрополит Гавриил (Петров) и архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский), считавшие крамолой и старые обряды, и строительство старообрядцами церквей, и «древлеправославное» священство. Они хотели одного: запрещать, не пускать, наказывать.
Тем не менее нельзя сделать вывод о полном неприятии духовенством обер-прокурора Мелиссино. Именно к нему обратился в 1768 году один из лучших архиереев тех лет епископ Георгий (Конисский), прося передать монархине проект о мерах к обращению униатов в православие. А ведь это могли сделать и синодальные архиереи, которые имели доступ к императрице.
Модернизация времен Екатерины
В 1767 году была создана Уложенная комиссия, чтобы подготовить проект нового свода законов – Уложения. В работе комиссии участвовали на выборной основе представители разных сословий. В связи с этим Мелиссино получил новые возможности для самореализации. Когда Синод оформлял «наказ» для своего депутата в комиссию, Мелиссино вернулся к проблеме раскола. Он предложил включить в «наказ» пункт о старообрядцах: «Для пресечения большего зла… не дозволить ли им публичные церкви иметь?» Можно догадаться, какое удивление и протесты вызвала его инициатива в кругах высшего духовенства.
Другие предложения Мелиссино свидетельствуют о явном либерализме, и вряд ли Синод рассматривал их официально. «Хотя, кажется, – рассуждал дореволюционный автор, – не остались… без некоторой доли влияния при писании Наказа» (Прилежаев Е.М. Наказ и пункты депутату от Св. Синода в Екатерининскую комиссию о сочинении проекта нового Уложения// Христианское чтение. 1876. № 9╞10). «Пункты» Мелиссино вновь показали его образованность, знание Священного Писания, «Кормчей книги», «Духовного регламента», указов высшей власти. Не случайно Екатерина II часто прибегала к его посредничеству при решении церковных проблем.
Одними «пунктами» отношение Мелиссино к Уложенной комиссии не ограничилось. В сентябре 1767 года вместе с представителями иерархии он прибыл на заседание Дирекционной подкомиссии. «К удовольствию духовенства», генерал-прокурор Александр Вяземский познакомил гостей с другими подкомиссиями. Наибольший интерес обер-прокурора вызвала подкомиссия по церковным вопросам. Он жаждал оздоровления Церкви.
Видя укрепление обер-прокуратуры, по словам профессора дореволюционной Московской духовной академии Сергея Смирнова, «Синод был вынужден подчиняться ее влиянию и исполнять ее предложения даже в тех случаях, когда Мелиссино затрагивал самые существенные интересы духовного ведомства». Так, он убедил «синодалов» в необходимости расчленить Синод на две структуры – петербургскую и московскую. Но императрица проект не утвердила: он противоречил принципу централизации власти. Возможно, предложение обер-прокурора объясняется намерением разделять и властвовать.
Адепт секуляризации церковных имений, Мелиссино инициировал ее проведение и на территории Украины, понимая, насколько тяжким злом служит церковное крепостное право, как страдают церковные крестьяне. Именно под его влиянием Синод подал монархине доклад о важности расширения секуляризации. Но вопрос был решен уже после его отставки в 1768 году.
Есть примеры того, как Мелиссино боролся со злоупотреблениями на местах. Получив от сибирского губернатора Дениса Чичерина жалобу на митрополита Тобольского Павла (Конюшкевича), отличавшегося редкой жестокостью, Мелиссино настоял на создании комиссии по расследованию злоупотреблений архиерея, чье дело Синод старательно затягивал. Комиссия предложила сместить митрополита с кафедры, что вскоре и произошло. Наряду с гуманизмом здесь видно, что Мелиссино думал о процветании России. «Возбужденным в своем патриотическом усердии» назвал его однажды философ и просветитель Фридрих Мельхиор Гримм.
Кстати, можно отметить некоторые протестантские наклонности обер-прокурора, его критическое отношение к постам и обрядам, что обнаружилось в его «пунктах» к наказу синодальному делегату в Уложенную комиссию. Обрядовая сторона жизни Церкви при упадке проповеди не могла не наводить на мысли о модернизации русского православия. Тем не менее Мелиссино не учел историческую роль обрядоверия в Церкви.
Однако и к самым либеральным деятелям Мелиссино не причислишь. Издатель «Русского архива» Петр Бартенев называл его «антагонистом масонов». Суждения о его вольнодумстве преувеличены. Они исходят от архиереев, недовольных наступлением на их имущественные права, что наблюдалось в эпоху Мелиссино. Он был действительно оклеветан, как ряд других синодальных обер-прокуроров.
Университетом и Синодом деятельность Мелиссино не исчерпывалась. В 1756 году он основал «Московские ведомости» – одну из старейших русских газет, в 1790 году – «Политический журнал». В числе его детищ и «Вольное российское собрание», созданное для обогащения русской словесности новыми отечественными сочинениями и переводами иностранных авторов.
На всех поприщах его визитной карточкой была все та же высокая образованность и разнообразные таланты. Его научные труды получали все большую известность. В 1783 году он был принят в члены Императорской Российской академии, с которой активно сотрудничал, ведя координацию работы ее московских членов. При этом учитывал церковный календарь, не созывая членов в значимые для Церкви дни, например, на первой неделе Великого поста. На дому у Мелиссино проводились собрания ученых и писателей. Он интересовался театральным искусством, собираясь открыть новый театр в Москве. Эта инициатива тоже настроила против него духовенство.
Современники подчеркивали его богатую духовную культуру, воплощение в его жизни христианских качеств. Не случайно он был опекуном Воспитательного дома в Москве – другого важного екатерининского начинания. Ко многим из начинаний тех лет, в том числе в церковной сфере, был причастен Иван Мелиссино, напоминая о достоинствах российской интеллигенции и о пользе мирян в церковном управлении.
23 марта (по старому стилю) 1795 года Мелиссино ушел из жизни. Сочиненная Михаилом Магницким «Печальная песнь…» прозвучала на его кончину. В память о нем в селе Константинове под Москвой его супруга Прасковья Владимировна поставила Троицкий храм. Под алтарем этого храма он и упокоился.
