Чертова дюжина говорящих роз

Борис Шапиро. Тринадцать: поэмы и эссе о поэзии. – СПб.: Алетейя, 2008. – 148 с. (Русское зарубежье. Коллекция стихов и прозы).

Борис Шапиро (род. 1944) – двуязычный поэт, пишет на русском и немецком языках, живет и работает в Германии. Новая книга «Тринадцать» состоит из двух частей: восемь поэм и эссе. Поэзия Шапиро укоренена в традиции русских символистов и акмеистов. Он создал новое понимание основ, разработав теорию Музыкальной Пресемантики. Стихотворение возникает в мире звуков и архитектурных композиций, обрастает словами в процессе прописывания и только потом принимает законченную форму.

Поэма «Возвращение Марины» – о приезде Марины Цветаевой из эмиграции в Россию: «В тумане музыки изустной,/ Над вязью парков и домов/ деревьев волосы послушно/ змеили листья слов┘» Темы не новы, поскольку вечны: жизнь–смерть, любовь–творчество. Значит, необходимы особенные художественные средства, оправдывающие появление произведения. Шапиро изыскивает символ, эмблему, которая расскажет больше, чем сухая статистика. Сквозь дымку образов, полунамеков, полуобрывков фраз – «иждивенка у чешской любви», «медузы-Праги жизнь», «гной и боль обесчещенных родин» – проступает история поэта и человечества вообще – скитающегося и возвращающегося.

В поэме «Тринадцать» столько же частей, эпиграф – сонет-коллаж из слов заупокойной мессы на немецком языке (к сожалению, без перевода на русский). Из всевозможных звуков, цветов, ароматов, мифологических героев и астрального света Шапиро ткет полотно поэтического пространства – здесь он творец, Демиург, созидающий стихи не только из сора, но из «обмылка медленной луны». Он раскрывает тайну своего волшебства, которое по-прежнему остается тайной: «Отливка кончена, откован светлый плуг/ и в злую темь вошел по рукоять».

Сквозь строки «Петербургских снов» проступают лики Серебряного века: «Белой музыкой туман/ поднимался на рассвете» (Андрей Белый); «Из-под лампы тусклой/ пряный черный свет./ Вишневый паркет» (Анна Ахматова). В «Проводах отца» канва событий – лишь повод. Отец, наставляющий своего потомка: «Не улететь тому, кто вековые корни/ поит водой из лужи подзаборной». Или сын, бросившийся к двум озверелым мужикам, избивавшим третьего, молчаливого: «Я бросился к ним и вцепился/ одному из них в горло/ и тут же/ как открытие крышки в затылок┘» Поступок здесь необходим, но сущность его – не в действии, а в осознании действия, всеединства, кровной неразделенности. Бесплотный отец и бесплотный сын сливаются в световое пятно, поднимаясь над плотной тканью города. Мотивы творчества – социальные, лирические – служат экзистенциальному смыслу, запечатлению великолепия пространства и времени, здесь и сейчас. Действие переносится из сферы событий в сферы Бытия. Завершают поэтическую часть книги тридцать хайку («Хорошее число тридцать»). Философские ребусы-загадки, туго закрученные по содержанию и смыслу, требуют вдумчивого прочтения и медитативного осмысления: «Голова висит,/ говорящая роза/ на рогах ушей». Или особенно восточное, напитанное символизмом: «Шипами горло/ щекочет роза моя,/ расцветая в звук».

Эссеистика Шапиро столь же искренна и эмоционально заряжена, как и поэзия. В его представлении человеку присуще не зло (как модно утверждать сегодня), а высокая этическая позиция, пусть неосознаваемая. Невозможность простить себе даже косвенной причастности к преступлению (в роли жертвы, исполнителя или свидетеля) приводит к отчаянию, ощущению неизбежности конца света. Отсюда проистекает апокалиптическая иллюзия, пронизывающая современную эстетику и культуру, – всего того, что составляет основу сознательного бытия. Функцией искусства при этом становится предвозвещение конца. Но искусство – это и путь к свободе, возможность очистить нашу повседневность и наполнить ее прекрасным. Рассматривая произведения других поэтов, автор изощрен и въедлив. Творческие параллели, исторические и языковедческие экскурсы выводят на свет радость от совершающегося душевного строительства в стихах Ирины Добрушиной или пограничность с потусторонним миром поэзии Павла Золкина. Последнее эссе – о становлении художника. Про поэзию нельзя сказать исчерпывающе, что она есть, она всегда формируется, как и поэт. Поэзия – сильный наркотик, порождающий зависимость и заблуждения, и задача поэта – преодолеть в себе «наркомана», раба собственного творчества. А там и до красоты рукой подать. Настоящей, не галлюциногенной.