Игорь Михайлов
Валерий Дударев. Интонации.– М.: Художественная литература, 2010. – 192 с. (Миниатюрные издания).
Это было лет ┘надцать тому назад. Прогуливался я как-то по проезду Художественного театра со своей знакомой из Театральной библиотеки. Кажется, мы болтали о каких-то пустяках, а заодно о наших сокурсниках по Московскому государственному педагогическому институту (МГПИ) имени Ленина, кто, где и куда выбился. Совершенно случайно праздно заглянули в газетный киоск, и... и чуть было не обалдели, когда увидели на прилавке маленькую книжечку «На склоне двадцатого века». На обложке значилось имя автора – Валерий Дударев! Тогда могло быть и такое: на прилавке скромненькая поэтическая книга, а не стоглавая гидра гламура. Но тогда и улица носила название проезд Художественного театра, а не Камергерский. Ну, вот, сказал я своей визави, Дударев из нас – единственный в люди выбился┘
 Ветер плыл, серебрился и глох в родниковой глуши камыша┘ И.К.Айвазовский. Камыши на Днепре. 1857. Феодосийская картинная галерея им. И.К.Айвазовского |
Вряд ли я до сих пор даю себе отчет, что значит эта стандартная формула: «выбиться в люди». Особливо в Москве, в самом ее центре, на улице, которая начинается с «Педкниги», закавычена парой букинистов (один из которых – канувшая в Лету «Пушкинская лавка»), а венчается домом, в котором живет Новелла Матвеева. Она потом напишет предисловие к одной из книг Валерия Дударева. А сам он напишет так:
Как будто в море флибустьерском!
Не вопреки, а больше по!
Я водку пил на Камергерском
И встретить смел Эдгара По.
На Камергерском поэту встречается не только По, но и Есенин, Бродский, Метерлинк... Вообще поэт – это каиново клеймо. Рядом с ним иногда находиться крайне трудно, как будто он здесь и не здесь, а где-то:
Осень. Звезды. Тень причала.
Резкий след на вираже.
Я хочу, чтобы ты молчала,
Недоступная уже┘
Корень этой недоступности – филфак МГПИ, кузница поэтических кадров: Юрий Визбор, Юлий Ким, Юрий Ряшенцев... Писатель Юрий Коваль. Именно там все и началось. Хотя вряд ли Дударева можно назвать поэтом преимущественно московским. Москва изредка попадается под ноги, когда он путешествует вне времени и пространства:
Чужеземье миров и эпох,
Где всю ночь простоял не дыша┘
Ветер плыл, серебрился и глох
В родниковой глуши камыша┘
Однажды он приглашал известного критика на литературный вечер в музее А.Н.Толстого, что на Спиридоновке. Критик с Поварской вынужден был отправиться на Пушкинскую и спуститься вниз, чтобы потом опять подняться наверх, и таким макаром по Тверскому бульвару добрался до означенного места! И в этом поэтический подтекст, а не игра. Дударев в самом деле где-то постоянно витает. А потом, когда возвращается, то, оказывается всякий раз не там, куда шел. Это скитающийся поэт, шагами вымеряющий размер и отбивающий ритм:
Что на кресте, что на холсте –
Смешно и зримо!
Неповторимы муки те.
Неодолимы!
Кажется, что их такой маленький, уютный, компактный формат и не уместит. Но вот вроде бы уместил. И теперь надо к этому, опять-таки его, Дударева, поэтическому перевоплощению как-то привыкнуть. Надо свыкнуться, что многое из того, что было живым словом, переписывалось, вычеркивалось, рождалось в муках, теперь словно отлито в бронзу:
О наша светлая сестра!
Ты подневольная провидица.
По нашу сторону добра
Тебя – увидеть, но – не свидеться┘
Эти стихи посвящены Свете Орловой, которая была музыкантом, ее убили в июле 2003 года в Рязани. Теперь Рязань навсегда прогоркла, и этот светлый реквием по ней и поныне не отпускает тебя, когда сквозь туман проступает абрис Рязанского кремля. Стихи стали рязанским мифом. Камергерский – московским. Все случайно и неслучайно в этой жизни. И никто более, чем поэт, не может осмыслить, почувствовать, что происходит. И происходит ли что-то. Но ежели стихи иной раз «случаются», по Андрею Вознесенскому (автору предисловия, назвавшему стихотворения Валерия Дударева «свежими, искренними, необычными»), то все вроде бы не так уж и плохо┘
