Спросите Даниила Хармса

А меня уронили с трамвая. Фото Евгения Лесина

* * *

Из театра представления

В театр переживаний.

Устав от ночи бдения,

Заснул я на диване.

Москва назад столетие

Открыла мне кулисы.

Таирова там встретил я

И Коонен Алису.

Свое пристрастье вкусами

Не упустив из виду,

Я в переулке Брюсовом

Райх встретил Зинаиду.

Твой сон не в руку, – скажете

С лицом в надменной мине.

Зато не надо в гаджете

Мне их искать отныне.

* * *

В метро сегодня – окрыленные,

Все с красной ветки на зеленую.

Да и с оранжевой на синюю,

Все молодые и красивые.

И словно свита триумфатора,

Все скопом ввысь по эскалатору.

И даже мне больные нервы

День марта календарный 

первый

Сумел всерьез разбередить.

Всё потому, что бог Ярило

Со всей космическою силой

Явил языческую прыть.

* * *

О, сказки Гофмана! 

О, сказки братьев Гримм!

О, наше детство ввечеру 

в углу дивана!

О, чудный мир, что до сих пор 

в душе храним,

Включая 

Андерсена Ганса Христиана.

И незабвенное, 

что в языке родном

Едва не с первой лаской матери

впитали.

Где наш царь-батюшка 

таился под окном,

А три девицы – они пряли, 

пряли, пряли...

* * *

Я, заворачивая за угол,

Привычно сбрасываю хвост,

Равно как все исчадья Дракулы

Оберегают свой погост.

Цвела черемуха, да выцвела,

Стоит в бутонах бузина.

Душа в накале – 

ждите выстрела,

Первопричина не важна.

Так корабли, поэты плаванья,

Стремятся в гавани стареть,

Чтоб оживлять воспоминания,

Когда минует время петь.

* * *

Вот свечереет и представится

При взгляде в хмурое окно,

Что час настанет 

и преставиться

Мне, как и прочим, суждено.

И я в таком благообразии

Улягусь меж скорбящих глаз,

С одной последней мыслью –

разве я

Был в жизни хуже, чем сейчас?

* * *

И угораздило родиться,

Мне совершенно не годится

Ни эта серая столица,

Ни этот день, ни этот год.

Ни этот ребус на заборе,

Ни это небо в соль миноре,

Ни эта горечь в помидоре,

Ни эта мысль, 

что все пройдет.

* * *

Живут себе, не старятся

Два томика стихов –

Мэтр Иннокентий Анненский

И юный Гумилев.

Я положил Цветаеву

На столик у окна.

Там в полном равноправии

С Ахматовой она.

А Мандельштама вижу я

На полочке в ряду.

Ждет это Пятикнижие,

Когда я к ним приду.

* * *

У меня растут года,

И усы и борода

Сделались седыми.

Лишь, как прежде, юн и свеж

Взгляд глазами цвета беж,

Умными такими.

И не высохла до дна

Моей мысли глубина,

Ввысь ее полеты.

А недавно один друг

Сопоставил меня вдруг

С Вольфгангом фон Гёте.

* * *

Как перо, обломившись в руке,

Так, ушедшую жизнь догоняя,

На подножку вскочил налегке,

А меня уронили с трамвая.

Я сказал им – мой дом вдалеке,

У меня остановка другая.

Но мой голос заглохнул в тоске,

И меня уронили с трамвая.

Отпусти, боль тупая в виске,

Мне бы ехать от края 

до края.

Только слышится 

в каждой строке,

Что меня уронили с трамвая.

* * *

Чего от жизни ждать 

хорошего?

Тому и быть, что суждено.

Нисколько ни орел – воробышек

Влетел в открытое окно.

И взглядом мудрого 

прозектора,

С надменным клювом 

вместо губ,

Он отразил в разбитом 

зеркале:

Где стол был яств, 

там будет труп.

* * *

Спросите Даниила Хармса,

Как было в Питере тогда,

Всё так же Невский 

устремлялся,

И все сновали кто куда.

Всё так же площади Дворцовой

Торжествовал парадный вид,

И Пётр, медный и суровый,

Как некогда писал пиит.

И Хармс, как этакий Гудини,

Взлетал порой на парапет.

Дороги неисповедимы,

И что такое сотня лет.