Сегодня журналистика – это некое пространство обсуждения, включающее Интернет, блоги, социальные сети и многое другое. Это пространство, в котором разные смыслы собираются в какие-то группы вокруг определенных акторов. Это могут быть редакции, частные журналисты, сайты, блоги – все, чем богато сетевое пространство.
Но Интернет не только не сближает позиции, он их разделяет. Причем не самым лучшим образом. У каждого из нас есть страница в Facebook, и мы набираем себе так называемых френдов. В результате получается так, что мы слышим только тех, чье мнение нам нравится, и баним тех, чье мнение нам не по душе. Это общая тенденция. Дискуссий не получается, друг с другом говорят только единомышленники. Война в Украине это разделение усугубила очень сильно.
Я работал в 1990 году в «Комсомольской правде». Тогдашний ее тираж был 20 млн экземпляров, ее читали все. Что-то кому-то нравилось, что-то не нравилось, но это можно было обсуждать. Сейчас живущие в России читают совершенно разные вещи и обсуждают разные смыслы.
То есть аудитория общественных смыслов не вырабатывает, потому что в обществе и даже в отдельных группах нет дискуссий. А пропагандистская политика, которая проводится, делает проблему дискуссий неразрешимой. Потому что государство, обладающее мощнейшими каналами влияния на телевидении, просто не хочет ничего обсуждать. Ток-шоу – лучшее тому подтверждение. Просто люди, которые имеют иную точку зрения, туда или не приглашаются, или в крайнем случае, пригласив, их забивают пропагандистским хором, как недавно сделали с Ксенией Собчак.
Это такая реакция у власти и ее защитников на мнение несогласных. Такая же реакция и на журналистские расследования. Одна из самых болезненных тем у нас в газете, ну, может быть, до недавнего времени, была такая: вот мы пишем, а ничего не происходит.
Когда у меня было удостоверение журнала «Крокодил», я понимал, что если я приеду с ним куда-то и напишу фельетон, то обязательно кого-то накажут, а то и с работы снимут. Сегодня я знаю – напишу, и решительно ничего не произойдет. Эта ситуация ставит журналистов в тупик: «А для чего мы все это делаем? Что мы пишем-то? Мы никак не влияем на реальность».
Поэтому моя концепция работы стала такой.
Я историк. Очевидец исторических процессов. Поэтому должен, не отходя от горнила истории, ухватить какие-то исторические, конечно, факты, имеющие большое общественное значение, и прямо тут же их описать. Это очень сложно, поскольку мы люди увлеченные, мы все так или иначе ангажированы какими-то собственными представлениями и ценностями, но тем не менее вот моя роль.
Надо быть непредвзятым, незаинтересованным, абсолютно точным. Это и называется журналистикой.
Дарья Гармоненко 
Иван Родин 
