"Фашистом я никогда не был..."

Глубокоуважаемая Александра Львовна,

Обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой выслушать меня.

Уже 4-ый год "Нов. Русск. Слово" печатает позорящия меня заметки: мне вменяют "сотрудничество с немцами" во время оккупации. Это достигло цели: Фонд Л. ТОЛСТОГО не включил меня в число лиц, кому посылал помощь. В этом для меня существенно - не отказ в помощи, а осуждение и обида: от меня даже и не попросили объяснений. Я не отозвался на сообщения газеты, т.к. в то время не знал всего полностью. Но, получив как-то Американскую посылку, увидал, что посылка уделена мне "в частном порядке", вне списка тех, кому помогал Фонд. Было это года два тому. Я написал Б.И. Николаевскому, прося - впредь не посылать мне посылок, и высказал горький протест: от меня даже не запросили объяснений.

В конце мая 47 г. Московское радио оповестило, что писатель Ив. Шмелев, сотрудник "фашистской" газеты "Русская Мысль" в Париже, "работал с немцами во время оккупации". Тут я не счел возможным молчать и тотчас поместил в "Русской Мысли" # 7, 31 Мая 47 г. - "Необходимый Ответ". Этот "ответ" я прилагаю для Вашего осведомления.

Парижская газета "Русск. Нов." сейчас же отозвалась на мой "ответ": не опровергая моих возражений, оповестила, будто я, в свое время, "составил воззвание" к русским людям, приглашавшее на молебствие в храме на Дарю, "по случаю завоевания Крыма немцами". Тогда я не нашел в себе сил опровергнуть и эту клевету, подкреплявшую клевету сов. радио: я не мог выставлять на злую потеху палачей России - большевиков и их приспешников мое сокровенное, мою неизбывную боль: опровергая клевету, я должен был раскрыть личное мое, объяснять злорадствующим все то, что вынудило меня дать подпись под "воззванием группы бывших жителей Крыма" и присутствовать на поминовенном молении о многих тысячах российских людей, убиенных в Крыму большевиками, и вознести благодарение Господу за освобождение Крыма, - священной могилы жертв большевицкаго террора, - от богоборческой власти - насилия. Я сказал себе: придет срок, и правда откроется. Я верил, - и продолжаю верить, - что русские люди, знающие меня, знающие, чем все эти наветы вызваны, этим наветам не поверят; а что поносят меня враги... к этому я привык с первых еще лет моей литературной работы за-границей, изображая воплощение большевизма в Российской и мировой жизни: его победы над мучимой и испепеляемой Россией, его внечеловеческие замыслы искоренить истинную, самобытную Россию и живую душу нашего великого народа, о чем свидетельствует написанное мною. И на последнюю клевету я не отвечал. И верно: знающие меня не поверили врагам и не изменили отношения ко мне; мои читатели не только не отвернулись от меня, а даже показали усиленную ко мне участливость, всячески обо мне заботясь. Враги пытались доносить на меня иностранным издательствам, но и это не достигло цели: у меня есть доказательство сего.

По бытовым условиям трудно мне стало жить в Париже, где я основался вот уже 26 лет: я уже не мог доставать молока и чистаго хлеба, необходимых мне при моей болезни: свыше 30 лет я болен язвой дуоденаль, недугом изнуряющим, требующим особенной диэты. И я решил уехать на время в США в глухие места, близ Обители Св. Троицы, чтобы в сносных условиях заканчивать трудную литературную работу. В этом мне содействовала и сама Обитель, - я печатаюсь в ея журнале "Прав. Русь" - и другие: Братство им. Св. Равноапост. Князя Владимира, Фонд имени Пушкина, и большое Америк. Изд-во в Нью-Йорке, издававшее мои книги: от последних трех учреждений были мне присланы аффидевиты. В план моей поездки входили - чтение отрывков из моих книг и лекции о русской литературе и русской культуре. В исходе прошл. декабря я уехал в Женеву. Здесь я пытался - и все еще пытаюсь - получить временную визу в США.

И вот, в номере от 15.VI. с.г. газеты "Новое Русск. Слово" появилась заметка, под четким заглавием "Ив. Шмелев намерен переехать в С. Штаты":

"Проживающий сейчас в Швейцарии писатель Ив. Шмелев до сих пор тщетно хлопотал о предоставлении ему Амер. Имигр. визы. Шмелев хотел приехать в Соед. Штаты по приглашению церковных кругов, близких Митр. Анастасию, и поселиться в Жардонвильском Монастыре.

Во время Германской оккупации во Франции Шмелев сотрудничал в Жеребковском "Парижск. Вестн." и отслужил в Соборе на Рю Дарю благодарственный молебен по случаю занятия немцами Крыма".

Такая "заметка", явно поддерживающая клевету сов. радио и сов. газеты "Русск. Нов.", столь созвучная советским органам, носящая смысл доноса, м. б. достигла цели, - но, оговорюсь, пока только мое предположение: мне было отказано, без объяснения причин, в туристич. визе.

И теперь я считаю необходимым защитить себя от злых наветов: клевета сеется среди русских людей в США. Но, один, что могу я сделать? Кто может мне помочь? Только авторитетнейшее русское учреждение. И я решаюсь просить учрежденный и возглавляемый Вами Фонд Л.ТОЛСТОГО рассмотреть все и решить, - путем ли третейскаго суда или другим, надежным и соответственным путем: правы ли обвиняющие меня в безнравственных действиях в отношении к России и ея чести; или - признать, что я не совершил ничего во вред и поношение России и моего народа, что я не изменил долгу и достоинству русского писателя, что я не содействовал врагам России в их черном деле.

Иного средства защищаться от позорящих меня наветов и раскрыть правду - у меня нет пока.

Из моего "ответа" в "Русской Мысли" Вы узнаете мои объяснения по поводу моего печатания в "Парижск. Вестн." А что касается злостного обвинения меня в том, что я "отслужил благодарственный молебен по случаю занятия немцами Крыма", я считаю необходимым дать нижеследующие объяснения:

Когда Крым был занят немцами, группа коренных обитателей Крыма в Париже обратилась ко мне с просьбой подписать составленное ими воззвание, приглашавшее помолиться за убиенных в Крыму большевиками и за освобождение Крыма от богоборческой власти. Я дважды отклонил эту просьбу, остерегаясь как бы мое участие в этом действии не было воспринято, как моя радость, что немцы отняли у России Крым. Есть свидетель этих моих отказов: помощник церковного старосты храма на Дарю, хорошо известный православному Парижу, лицо достойное, о чем могут засвидетельствовать ныне находящияся в США: Н.П. Афонский и Епископ Никон; - Александр Николаевич Меркулов, мой парижский сосед, почти ежедневно заходивший ко мне и обо мне заботившийся. Его адрес: # одиннадцать, рю Клод Лорен, Париж, 15 арронд.

В начале 1 июля 42 г. ко мне снова приехали два инженера, б. жители Крыма, русские офицеры, товарищи моего сына по Белой Армии, и опять настоятельно просили дать подпись под воззванием, составленном "группой коренных жителей Крыма", а не мною, как злостно писалось и в Париже, и в "Нов. Русск. Слове". Я снова отказался. При этом как раз присутствовал А.Н. Меркулов. В эту пору я страдал приступами обострившейся хронической моей болезни - язвы дуоденаль. При таких приступах я, обычно, теряю силы, утрачиваю способность владеть собой: кто страдал таким недугом, тот это знает. Я помню, как А.Н. Меркулов сказал упрашивавшим меня: "Вы видите, что И.С. болен... Оставьте его в покое!" Тут один из инженеров воскликнул, как бы с укором мне: "но, ведь, т а м ваш Сережа!"... Да, там, на окраине г. Феодосии, где-то... - останки моего единственнаго сына, умученнаго и убитаго большевиками-чекистами, в январе 21 г., студента-офицера, отравленнаго газами на Стоходе, потом добровольца, бившагося против красных - в Крыму, на Кавказе, в Туркестане, на Каспии, в Донецком Бассейне, снова в Крыму... без сил, оставшимся с семьей, т.е. с матерью и со мной, в Крыму, захваченнаго палачами, брошеннаго, до безсуднаго разстрела, в табачный подвал в Феодосии. Эти слова - укоризна были мне, как нож в сердце. Вдруг с болью мелькнуло мне: "забыл своего мальчика?!.." И я, утратив остаток воли, в болях от язвы, едва мог выговорить: "вписывайте... я приду молиться". И, насколько помню - 18 июля, я пришел в церковь и молился. А составившие воззвание о молении напечатали это воззвание в "Парижск. Вестнике", поместив и мою подпись; а чтобы и меня связать - в глазах читателей - с коренными жителями Крыма, самовольно добавили: "автор "Солнца Мертвых". Эту вот добавку про-советчики в Париже и перепечатавшие в Нью-Йорке бросали мне издевательски. Меня сопровождал в церковь тот же А.Н. Меркулов, помогал мне подниматься по лестницам метро. Помню, что он негодовал на вырвавших у меня подпись, жалел меня. А мне тогда все было безразлично: я страдал душевно и телесно.

Но что же склонило меня дать подпись под воззванием и присутствовать на молении? Вот, какия беглыя соображения, насколько я помню, насколько я мог соображать. Я говорю это с полной искренностью, и надеюсь, что так это и примут:

Там, где-то, прах моего сына... Крым, священная великая могила, освобожден из-под страшной, нечеловеческой власти, и можно просить разрешение поехать туда, чтобы искать останки моего мученика; м. б. я найду, опознаю по зубному протезу... отслужу панихиду на неведомой могиле... Крым взят... отнят у тех, кто всю Россию отнял обманно у русского народа... всю Россию и все дорогое в ней! Все наше извечное, исконное, все духовно и исторически ценное стирает, изничтожает... Не у России взят Крым... - у палачей России! Все это временное, Крым снова вернет Россия, как не раз возвращала отторгнутыя у нея части. Какой было бы радостью, если бы Крым был отнят у большевиков Белой Армией... но у немцев он не останется!.. Но главное совершилось: Крым уже не во власти богоборцев и осквернителей всего святого...

В храме на Дарю не было ни слова возглашено о "победе немцев", это совершенно точно: служил прот. Сахаров, пел хор Н.П. Афонского. Возглашалось о упокоении душ - жертв большевицкаго террора и благодарение Господу за освобождение этой частички России от богоборческой власти. Вот все то, что я не мог выносить на злорадствующие глаза сов. патриотов и их хозяев.

Меня поносят, меня обвиняют чуть ли не в измене России. К т о обвиняет? Кто поносит?.. 5-6 неведомых, именующих себя "патриотами!!"... "выбравших паспорта", изъятых из Союза Писателей и Журналистов... - и им вторит "русская" газета в... Нью-Йорке. Что эти, ратующие за честь России, клеймящие русскаго писателя, - сделали для России?! что?!!! Никто не знает, не знают и они. Но они выполняют "задание" своих хозяев. Понятно, что большевики считают меня своим врагом; понятно, что не силах, в свободной стране, заткнуть рот русскому писателю, они поливают его грязью: они знают все, что писатель писал о них и о России... Но непонятно, почему Американская - "русская" газета так рьяно помогает им..?

Больше мне нечего сказать: я сказал в с е. Пусть разсудит меня авторитетная русская общественность, - мой читатель: родное мое, а не враги и приспешники их. Знаю: Россия - придет срок! - меня оправит!, Россия меня примет, - память обо мне и мой труд во Имя ея. А пока пусть помогут мне в этой моей борьбе с ложью и клеветой. Совесть моя покойна. Но и, со спокойной совестью, в травле, - больно и нестерпимо жить. И, что самое горькое, - как эта нестерпимость мешает в последнем, уделенном мне благе, - писать о Добре и Правде, о родном... в меру моих сил выполняя назначенное мне Богом, - в это назначенное я твердо верю и сознаю всецело свою ответственность.

Пусть же поймут меня. Я прошу Вашего содействия, прошу содействия Фонда великаго нашего Толстого - помочь правде, найти ее, эту правду, в том хаосе лжи и клеветы, который нагромождают на меня. Не знаю, найдет ли Фонд Л.Толстого верное решение, но я надеюсь, что решение будет найдено и облегчит меня. Но, что я точно знаю, вот что: перед Россией, перед моим верным читателем, перед подлинно русским человеком - я не погрешил.