Мэлор Стуруа Ее называют американской Ахматовой. За бескомпромиссность в страсти и страданиях. За жестокую честность в каждой поэтической строке. За верность в любви и поэзии. За невыносимые муки потерь и еще более невыносимые - обретений. За нищету быта и богатство духа. За благородство внутреннее и внешнее, в котором нет ни грамма "доброй тетушки". Даже за хну, которой она продолжает красить свои волосы до сих пор (сейчас ей 87 лет), ибо Стоун, подобно Ахматовой, будучи не поэтессой, а поэтом, во всем остальном женщина.
Рут Стоун родилась в семье любителей - поэтов и художников. Мать, кормя дочь, читала ей вслух "In Memoriam" Теннисона, а за каждое сочиненное четверостишие давала пенни. В девятнадцать лет Рут вышла замуж. Молодожены переехали в Урбэйн. Там Рут поступила в Иллинойсский университет и встретила человека своей судьбы - студента и поэта Уолтера Стоуна. Ее Гумилева.
В стихотворении "Кофе с булочками", написанном в 1995 году, через много лет после трагической смерти Стоуна, она так описывала их первую любовь:
Я помню сомнительные
отели,
Где мы лежали, читая
Бодлера,
Помню твои длинные
элегантные пальцы
И их нервный ритуал
зажигания сигарет.
Ты - молодой поэт,
работающий сталеваром,
Я - замужем за тусклым
инженером-химиком.
(Стихи здесь и далее в моем переводе. - М.С.)
Рут развелась с "тусклым" и последовала за "сталеваром" сначала в Гарвард, а затем в Вэссар. Жизнь стала улыбаться влюбленным. Они начали печататься, купили небольшой фермерский домик в Гошене, штат Вермонт. У них родились дочери - Феба и Эбигейл. Друзья стали называть Рут и Уолтера "золотой парой"...
Удар судьбы настиг "золотую пару" в Лондоне. Уолтер вдруг заговорил о том, что теряет рассудок. И настал день, когда он наложил на себя руки. "Я не смогла спасти его", - говорит Рут.
Она покинула Лондон, вернулась в Америку и поселилась в своем фермерском домике в Вермонте. Шел 1950 год. С тех пор прошло сорок три года. И все эти сорок три года ее жизни наполнены поэзией. Писала она только об Уолтере. Печатала стихи, издавала сборники, получала литературные награды и премии. Была провозглашена "поэтом для поэтов". Ее соперница по Национальной книжной премии поэтесса Шарон Олдс говорит: "Рут обладает удивительным для женщины-поэта качеством - полным отсутствием сентиментальности". Вот пример - строки из стихотворения "Реальность" (боюсь ошибиться, но, по-моему, в мировой поэзии это единственное стихотворение женщины-поэта о вскрытии тела любимого ею человека):
Как рыбу, выпотрошенную
для продажи,
Взрезали труп моего
любимого,
Вынули его кишки, его мозг,
его сердце,
Вынули руками в резиновых
перчатках,
Словно отбросы...
Четыре десятилетия без него и только о нем. В одном из стихотворений она называет его "серийным убийцей дней моих", ибо своим уходом он убивает каждый день ее существования.
У Рут остались три дочери (третья, Марша, - от первого мужа). Чтобы поставить их на ноги, она превратилась в "странствующего поэта" - кочевала по школам и колледжам, преподавала литературу. Летом возвращалась в Вермонт, в фермерский домик, где поначалу не было ни воды, ни центрального отопления, но стояли пять тысяч томов мировой поэзии, включая Ахматову. Не было и телевизора. Девочки читали книги и разыгрывали спектакли. Феба и Эбигейл стали писательницами, а Марша - психологом. Рут писала стихи в маленькой каморке. Пишущая машинка стояла на полу. Печатая на ней, она упиралась обеими ногами в дверь, чтобы дочери не ворвались и не помешали творчеству. Но три грации все-таки брали дверь штурмом. Более того, они пользовались материнскими бумагами для рисования и частенько теряли их.
Рут было 72 года, когда окончилась наконец ее бродяжническая жизнь. Университет штата Нью-Йорк в Бингхэмтоне предоставил ей кафедру поэзии и тем самым постоянный источник дохода. В занесенном снегом Бингхэмтоне у Рут открылось второе поэтическое дыхание...
Три года назад Рут стала терять зрение и оставила профессорскую кафедру. С тех пор она снова живет кочевой жизнью - то у себя в Вермонте, то поочередно у своих дочерей. Дочери печатают ее стихи на компьютере огромными буквами, чтобы она могла видеть их и редактировать. У Рут уже готовы три новые книги стихов, которые в скором времени поступят в издательства. В одном из стихотворений она пишет о "новой галактике", где
Все будет по-иному:
Никто не будет терять
зрение и слух,
И даже желчный пузырь.
А на некоторых планетах
Будет даже настоящее
синее небо
И питьевая вода...
Ее жизнь и поэзия - это оптимистическая трагедия. Так можно было бы сказать и об Ахматовой, хотя сама она ненавидела это определение, поскольку не благоволила Всеволоду Вишневскому, автору "Оптимистической трагедии". Помню, в Лондоне она сказала мне, что ей больше по нраву ждановское определение о ее метании между маленькой монахиней и будуаром блудницы. "Хотя, видит Бог, - добавляла она, - я не была ни монахиней, ни блудницей. Но и то и другое можно найти в моих стихах".
Тогда Ахматова приехала в Англию, чтобы получить звание почетного доктора Оксфордского университета. Встретить ее на вокзале не пришло ни одно советское официальное лицо. Я сразу узнал ее в окне вагона, хотя до этого видел только на фотографиях и портретах. Гордая, она не припала к окну, а сидела у окна в профиль, напоминая драгоценную камею. Когда я ей сказал об этом, она усмехнулась. "Какая уж камея в мои-то годы", - пробурчала она с наигранным неудовольствием, хотя мой комплимент пришелся ей явно по душе. А затем деловито, но с опаской осведомилась: "Как я выгляжу?" Я не понял вопроса, и она добавила: "Пусть не думают, что Ахматова в России нищенствует".
На перроне Ахматова сделала небольшое заявление, а затем вновь спросила меня: "Ну, как ты думаешь, советская власть на меня не обидится?" Отвечать на этот вопрос было бессмысленно. Все время, проведенное ею в Англии, Ахматова вела себя гордо, иногда даже вызывающе горделиво, ни перед кем не заискивая, не лебезя, давая знать всем и во всем, что она не преследуемая коммунистическим режимом полубеженка, выпущенная временно на волю, а великий посол великой державы - русской поэзии. Хотя и облаченная в мантию почетного доктора Оксфордского университета...
"Американская Ахматова" не считает, что ее жизнь - это сплошное хождение по мукам. "Я испытала в жизни огромное счастье, которое приносит только большая и истинная любовь. Это прекрасно. И мне очень повезло, хотя я и потеряла Уолтера", - говорит она.
Репортер Финития Смит из "Нью-Йорк таймс" вспоминает о встрече с Рут Стоун на Манхэттене после недавнего получения ею Национальной книжной премии. "Вот уже четыре дня, как мы обмываем премию. Меня замучило похмелье. Еще немного, и я возненавижу вино, - сказала Рут. - По-моему, мне дали премию за старость. На церемонии присуждения самым смешным шоу была, несомненно, я. Я не плакала, ибо не верила в происходящее".
Обе Ахматовы, щедрые на любовь и жертвы, скупы на слезы прилюдно. А то, что происходило и происходит в молельнях монахинь и будуарах блудниц, не наше собачье дело.
Миннеаполис
Дарья Гармоненко 
