Вознесенный над желтой рекой полусонною

Александр Вертинский. Фото начала ХХ века

Каждый час куранты на башне Банка Китая на набережной реки Хуанпу в Шанхае играют мелодию песни «Алеет Восток», посвященной Мао Цзэдуну. Песня как бы напоминает сотрудникам банка, да и служащим соседних корпораций, что власть коммунистов, установленная при основателе КНР, остается незыблемой.

Впрочем, шанхайцы в своей основной массе, кажется, иных порядков и не мыслят. Главное, чтобы была возможность делать деньги или просто зарабатывать на жизнь. Город богатеет, зарубежные инвесторы тянутся туда, привлеченные гигантским рынком Поднебесной и перспективами создания в Шанхае зоны свободной торговли.

По вечерам центр 24-миллионного мегаполиса залит огнями рекламы. Она не дает как следует разглядеть дома, сохранившиеся с 30-х годов. И только днем взору предстают тяжеловесные невзрачные фасады трех-четырехэтажных зданий, из окон которых выставлены шесты с сохнущим бельем. Наверно, в одном из подобных строений жил или выступал на сцене Александр Вертинский, которому пришлось провести в Шанхае долгих восемь лет.

В 30-х годах прошлого века в городе было примерно 25 тыс. русских эмигрантов. Аудитория у певца в костюме Пьеро была. «Вертинский для нас, для всех русских, был лицом почти священным. Мы его просто обожали. Он был необыкновенно популярен. Концерты давал нечасто: примерно шесть концертов в год. Шанхай ему очень нравился, его прекрасно принимали. Он тогда открыл маленькое кафе-ресторан «Ренессанс», только оно быстро прогорело. Он ведь не мог отказать, если его просили помочь деньгами. Часто поил-кормил бесплатно, широкая душа. Он всех угощал. Были люди, которые пользовались этим. Поэтому кафе быстро разорилось», – говорится в черновиках воспоминаний Ольги Курто, одной из русских жительниц города.

Но ведь сам Вертинский писал в мемуарах: «Чтобы прожить на чужбине, надо много и тяжело работать». Иностранный сеттльмент в Шанхае до начала войны на Тихом океане, в которую после нападения Японии на Перл-Харбор, вступили США и Англия, представлял, казалось бы, отдушину для людей без родины. У большинства русских были «нансеновские паспорта», выданные Лигой Наций. Они давали возможность въезда и выезда без визы. И когда смотришь на фотографии посетителей ресторанов и собрания представителей русской эмиграции, на которых выступал Вертинский, то эти люди выглядят богатыми на фоне скромно одевавшихся москвичей или ленинградцев.

Однако внешность обманчива. Эмигрантское существование было зыбким. Свое состояние поэт описал в 1936 году в письме к Льву Арнольдову: «У меня сегодня скверно на душе... У меня завелись в душе вши. Это от поездки, от вагонов, людей, городов… От всей этой запаршивелой эмиграции… От Харбина… От грязных отелей, скучных людей… затхлых суждений и взглядов… лицемерия… пошлости. И все мне кажется, что я еду в теплушке в большевицкое время и что у меня тиф и что идет эвакуация… Собственно, в переводе эвакуация значит «вывоз», «спасение барахла»… И вот я тоже завшивевший спасаю свое «художественное» барахлишко – мотаюсь по станциям и проклинаю усталый паровоз… Господи, почему нельзя быть птицей? Почему нельзя прилепиться к трубе этого парохода, что стоит в порту, и уехать в Золотой Египет, Голубой Бейрут?..»

Куранты на башне Банка Китая – достопримечательность Шанхая. Фото Reuters

Через три года Египет уже не выглядел золотым. Пожар в Европе грозил на него перекинуться. Тогда и родилось знаменитое стихотворение «Шанхай»: «Вознесенный над желтой рекой полусонною,/ Город-улей москитов, термитов и пчел,/ Я судьбу его знаю, сквозь маску бетонную,/ Я ее, как раскрытую книгу, прочел».

Так звучит первая строфа. Далее следует пророчество: «Победителей будут судить побежденные,/ И замкнется возмездия круг роковой…/ Знаю, будет сметен этот город неоновый/ С Золотых плоскогорий идущей ордой,/ Ибо Божеский суд, праведный суд Соломоновый Нависает, как меч, над его головой».

Могут сказать, что оракул из Вертинского не получился. Как посмотреть! Вдумаемся в приведенные выше строки. Шанхай в 1939 году был похож на матрешку. В центре международный сеттльмент, где распоряжались англичане и американцы, южнее располагалась французская концессия, их окружала территория китайского муниципалитета.

Своя концессия была и у Японии. Но она еще в 1937 году, несмотря на ожесточенное сопротивление китайских войск, захватила город. Было вопросом времени, когда японцы поглотят и иностранный Шанхай. Глава китайского правительства Чан Кайши апеллировал к западным демократиям, но тщетно. Умиротворители Гитлера в Лондоне и Париже не хотели ввязываться в конфликт. Советский Союз посылал Чан Кайши оружие и летчиков-добровольцев, но эта помощь тоже не была в состоянии изменить ход японо-китайской войны.

Между тем в городе оставались русские, в основном белогвардейцы или их потомки, бежавшие в конце Гражданской войны от красных, и евреи, спасавшиеся от нацистов. Никто не знал, что случится с ними завтра. Если учесть эти обстоятельства, то настрой автора можно понять. Но разве не прав оказался поэт, когда предсказал суд побежденных над победителями? Что касается орды, идущей с Золотых плоскогорий, то кого имел в виду русский изгнанник? Не исключено – армии Мао Цзэдуна, закрепившиеся в горных районах северо-запада.

Коммунисты одолели Чан Кайши и в 1949 году действительно взяли Шанхай. Но отнюдь не смели город, а стали управлять им по своим канонам. Тут предвидение Вертинского не сбылось. К счастью для него, певец еще в 1943 году вернулся на родину. Судьба русских, не желавших попасть в лапы Сталина, тоже оказалась не столь трагичной. Их вывезли американцы –  сначала на Филиппины. Потом они уехали – кто в США, кто в Австралию…

Сегодня о страшных событиях, свидетелем которых довелось стать Вертинскому, напоминает монумент героям антияпонской войны, возведенный на набережной реки Хуанпу. Неподалеку от набережной – гостиница «Мир», памятник предвоенной архитектуры. По вечерам джаз пожилых чернокожих музыкантов дает там концерты в стиле ретро. А куранты на башне каждый час играют мелодию, прославляющую Мао Цзэдуна.

Скосыревым Шанхай–Москва