Под бутылочку портвейна

Вид на город и замок.

Из лиссабонского аэропорта в город провели линию обычной подземки. Я не из тех странных людей, которые путешествуют с огромными чемоданами и сундуками, поэтому сразу укатываю в центр на метро. Выхожу на станции «Байша» и подле кафе A Brasileira натыкаюсь на Фернандо Пессоа, который часто «вбирал в себя все грезы этого мира» именно в этом заведении вместе со своими богемными друзьями в 20-е годы прошлого века. В двух шагах – площадь Камоэнша. Но если один поэт непринужденно сидит за столиком, то другой величаво стоит на постаменте.

В нескольких минутах ходьбы находится Санта-Жушта – единственный в мире лифт (никак не фуникулер!) со статусом общественного транспорта. Купив билет, вы можете очутиться в верхней части города, если не хотите топать полчаса по крутым лестницам и переулкам. В этом тоже есть своя прелесть, уж поверьте – я знаю толк в восхождениях не только по эскалатору в метро, однако в отличие от своего подъезда решаю прокатиться на лифте. Поднимаюсь на столетнем механизме, который ни разу за век не ломался, в район Байру Альту и шляюсь по кварталу без всякой системы. Конечно, у меня есть карта, но я не достаю ее из кармана, а просто следую своим ощущениям – они всегда приводят меня в нужные места. Выхожу на смотровую площадку, откуда «открывается отличный вид» на город и замок Святого Георгия. Ненавижу штампы идиотских путеводителей, но вид действительно открывается, и он и впрямь отличный. В первый раз за день сверяюсь с картой – я в парке близ Руа Эшкола Политехника.

Усатый дедушка усаживается на скамейку со столиком, вынимает из сумки бутыль вина, наливает в стакан и закусывает бутербродами. Я жалею, что не купил с собой портвейна и не взял штопор. Португалия – отличная страна для пенсионеров, желающих выпить вина с бутербродами в парках, и никто им и слова не скажет. Правда, мне и в Москве никто ничего не говорит, хоть я и не пенсионер: в крайний раз меня забирали в участок лет 15 назад. Как раз за распитие суррогатного пойла «777», знакомого каждому студенту (с настоящим портвейном не имеет ничего общего, кроме количества градусов).

А еще эти бодрые португальские старички с респектабельными и стильными усами собираются в барах, где играют в карты под стаканчик-другой вместе с хозяином, которого знают лет 50, не меньше. Какой-то пожилой мужчина минут 20, что я потягивал национальный португальский напиток, о чем-то рассказывал бармену, не прерываясь ни на секунду. Дед вообще не делал пауз, а бармен слушал, не проронив ни слова. Внимательно кивал, протирал стаканы и подливал, кому надо. Вот это профессионал! Я восхищался его выдержкой! Если б я не торопился проникнуться другими лиссабонскими фетишами, то заказал бы себе еще полбутылки, чтобы посмотреть, достанет ли он дробовик или дед когда-нибудь остановится сам.

После прогулок по улочкам Байру Альту, спускаюсь обратно на лифте и слушаю фаду, льющееся из проигрывателя в сувенирной лавке. Трагический женский голос наверняка воспевал знаменитое португальское чувство – saudade. Это все, что есть, после того, как все умерло, – лучше пояснить не получится. Возможно, женщина пела о порывах ветра, предрекающих разлуку, или о волнах, унесших барку любви, но делала это с таким душевным надрывом, будто весь мир пошел ко дну в одном большом галеоне страданий.

Одним словом – башня. Фото Екатерины Котеленец

Вспоминаю, что Лиссабон славен своим трамваями, – ищу рельсы. Долго искать не приходится, следую за ними до ближайшей остановки. Я пропускаю специальный «туристический» 28-й и еду на следующем с обычными пассажирами по тому же маршруту. Когда трамвай медленно взбирается на очередной холм, то можно заглянуть в окна лиссабонских домов и рассмотреть, что их обитатели приготовили на ужин. Выхожу на конечной остановке близ базилики Эштрела. Какой-то смуглый парень гопнического вида спрашивает сигарету. Я поясняю, что не курю, – он вежливо извиняется, жмет руку и улыбается. Такое поведение показалось мне диким. Вы должны меня понять, если жили в 90-е на окраинах любого русского города.

Неподалеку нахожу ресторанчик, где под бутылку прохладного зеленого вина отведываю «амейжоаш а бульау-пату» – «поцелуй с ракушкой», как выразился поэт Раймунду Антониу, который и придумал целоваться с мидиями в чесночном соусе. Я не причисляю себя к анекдотичному сообществу гурманов и прочим карикатурным снобам и обычно ем картошку с черным хлебом. Однако раз в год позволяю себе слабость потратиться на подобные буржуазные изыски, но только в тех странах, где и сочиняются эти блюда.

В отличие от многих других мегаполисов Лиссабон производит впечатление города, где и впрямь возникло стабильное мультикультурное общество. Правда, португальская империя издавна так и строилась – под знаменем терпимости к смешанным союзам, пусть и при процветающей работорговле. Население страны никогда не было слишком большим, и без подобной политики португальцы вряд ли бы закрепились где-нибудь еще, кроме Мадейры и Островов Зеленого Мыса. А сейчас толерантностью уж тем более никого не удивишь – в Лиссабоне много смешанных пар, и на улицах встречаются очень интересные и красивые фенотипы: негритянки с почти европейскими чертами лица, про мулаток вообще молчу, да и белые коренные лузитанки очень симпатичны. Кстати, почти ни у кого здесь нет лишнего веса. Еще бы – лиссабонские холмы не способствуют жировым отложениям. Прохожу около школы: папа-негр забирает сына лет 10, тот прощается с белым другом, а потом около кафе неподалеку – с одноклассником азиатского происхождения и его братьями. От умиления я не потерял способность мыслить о будущем: коль у этих ребят с детства все так мило и хорошо, то и потом не должно возникнуть никаких конфликтов на расовой почве, если дети воспринимают общие культурные ценности и растут вместе. Главное, здесь почти нет исламистов и женщин в парандже, я видел лишь пару негров в тюбетейках, и, как обычно, они выглядели какими-то нервными и беспокойными, будто шли взрывать Музей фаду заодно с домом нобелевского лауреата Сарамаго.

Следующим утром электричка с вокзала «Кайш ду Содре» доставляет меня в Белен – ближайший пригород Лиссабона, сросшийся с ним в одну агломерацию. В вагоне весело щебечут три азиатские девушки; мулатки, негры – все говорят на португальском – и это отнюдь не туристы из Бразилии или Макао. Хотя чему я удивляюсь, если на крайнем юго-востоке Москвы на моих глазах негр спрашивал у таджикского дворника, как пройти к дому 31. Несмотря на неважное знание русского, они друг друга неплохо понимали.

Проезжаю мост, похожий на Золотые Ворота в Сан-Франциско, а на том берегу Тежу видна статуя Иисуса, как в Рио. Выхожу на станции и минут 10 иду до монумента всем великим португальским первооткрывателям и мореплавателям. Они собраны вместе, словно команда мечты отплывающей каравеллы: Педру Альвареш Кабрал, Бартоломеу Диаш, Вашку да Гама, Магеллан, адмирал Альбукерке и, конечно же, принц Энрике Навигатор, ведущий всех за горизонты. Неподалеку находится знаменитая башня, построенная в честь открытия пути в Индию по океану, Морской музей, а также монастырь Жеронимуш. Там захоронен легендарный шкипер да Гама, а в нефе напротив – его не менее славный дальний родственник Луиш Камоэнш, описавший в «Лузиадах» начало эры великих географических открытий, поиск пути в Индию и становление португальской колониальной империи. Хорошо, когда поэт и мореплаватель, а не какой-нибудь жалкий царек или бессмысленный тиран, удостаиваются столь большой чести. Не знаю, что чувствуют современные португальцы у могил этих титанов прошлого – наверняка свое пресловутое saudade: грандиозной империи больше нет, открыть можно разве что новые бутылки портвейна, а жители колоний заполоняют бывшую метрополию, привнося удивительное разнообразие невероятных лиц и новую поэзию генетического кода.