Наипортовый порт Вальпараисо

Та самая горка.

– А что это ты тут делаешь? – спросил я своего университетского товарища, пожимая ему руку на проспекте либертадора Бернардо О' Хиггинса.

– Я тоже рад тебя видеть! – ответил Александр.

Пусть мы и договорились встретиться в Сантьяго три недели назад, сидя на лавочке на Патриарших прудах, все равно было как-то странно пересечься на другом краю Земли, не созваниваясь по телефону. Я прилетел с острова Пасхи, а он из Ла-Серены. Оба мы успели осмотреть Сантьяго, поэтому решили отправиться в «Райскую долину». В Вальпараисо, чтобы было понятнее.

За 5 долл. и пару часов автобус доставил нас на Тихоокеанское побережье, куда уже успел дойти авангард циклона, от которого я успел сбежать накануне с острова Пасхи. Кстати, он тоже относится к провинции Вальпараисо, так что я словно бы и не летел пять часов над океаном. Автостанция, куда мы прибыли, находилась близ здания Национального конгресса. Именно здесь я впервые увидел разновидность южноамериканской полицейской машины, напоминающей бронетранспортер. Мой друг даже испугался ее фотографировать и побежал делать снимки вокруг церкви с 64 ракурсов, как требовала его маниакальная зависимость. Хотя я нацепил на голову кепку, на которой ясно было написано «Россия», двое уличных бродяг все-таки поинтересовались, откуда я. Их любопытство было удовлетворено, когда они узнали, что мы не гринго.

– Смотрел ли ты киноленту «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» на основе кантаты Пабло Неруды, музыку к которой написал Алексей Рыбников, компадре? – спросил я Санька, когда он совершил полный оборот вокруг храма. – Мы обязательно должны найти дом автора этой поэмы. Извини, но прямого фуникулера к вилле «Ла Себастьяна» не предусмотрено. Взберемся на холмы пешком?

Жители города наверняка страстно любили поэзию, потому что сразу подсказали нам и номер автобуса, и нужную остановку.

Помимо нас к дому-музею приехала целая школьная экскурсия. На одной из стен красовался портрет Пабло, который вполне мог бы написать его тезка Пикассо, когда увлекался кубизмом.

– А недурно в Чили жилось поэтам, – заметил мой попутчик. – У меня, например, собственного дома с видом на море нет. Тоже мне – коммунист.

– Да ладно, амиго, брось завидовать, все-таки он получил нобелевку. Лучше попробуй написать такие же стихи. Да и райончик тут, сам знаешь какой – на холмах селятся бедняки, вот он и решил стать ближе к народу. Панорама отсюда неплохая, если убрать большую часть лачуг.

Несмотря на облачную погоду, разноцветье домов делает Вальпараисо городом-радугой. Не в новомодном смысле этого слова. Внизу виднелась бухта, вход в которую перекрывали военные суда, постоянно дислоцировавшиеся здесь; на рейде помимо них стояли сухогрузы, а огромные портовые краны разгружали пришвартованные корабли с иноземными товарами. Нет, все-таки Неруда не зря прикупил дом на холме. Только здесь можно было написать такие великолепные строки: «Наипортовый порт Вальпараисо,/ полуодетый в землю,/ сознался мне,/ что не умеет плавать./ Его трепали бури/ и корсары,/ землетрясенья/ и моретрясенья –/ все силы били/ по его носам./ Вальпараисо, исхудалый пес, –/ он лает на холмах, /его пинают/ океан/ и горы./ А он – наипортовый порт – не в силах/ уплыть в простор своей судьбы/ и воет,/ как зимний поезд,/ на одиночество,/ на океан».

Чем выше вы будете взбираться на холмы, тем больше шансов познакомиться с ребятами, которые уже не станут спрашивать, откуда вы приехали, а сразу достанут заточки и кастеты. Я не был в фавелах Рио, но вершины холмов Вальпараисо – это их некий аналог. Общий закон для всех латиноамериканских городов в гористой местности: чем выше, тем беднее население. Пока мы еще балансировали где-то посередине и решили спуститься по улице Феррари к площади Победы, поближе к историческому центру.

Но тут мой друг с энтузиазмом вытащил путеводитель и сказал, что мы обязательно должны посетить кладбище. По его заверениям, это было самое красивое место в городе с замечательными скульптурными памятниками. Карамба, я слышал такое и про кладбище в Гаване и в Буэнос-Айресе, но меня никогда не тянуло в эти места раньше времени.

Тот самый поэт. Фото Александра Беляева

«Ладно, черт с тобой, пошли», – подумал я. Конечно же, могильные камни не произвели на меня никакого впечатления, ибо я и так слишком часто думал о неизбежности смерти лет примерно с четырех до тридцати, пока мне это не надоело и я не стал следовать своей концепции просвещенного гедонизма. Весь путь до кладбища нас сопровождали два дружелюбных пса, словно бы взяв нас под свою защиту. В каком-то узком и круто уходящем вверх переулке они передали нас другой стае бродячих собак, отчего я стал чувствовать себя в еще большей безопасности.

Вальпараисо – один из редких городов мира, где фуникулеры являются важным общественным транспортом. Они представляют собой столетние механизмы, сделанные чуть ли не из дерева. В Вальпараисо вообще любят винтажное ретро – достаточно посмотреть на их троллейбусы из 50-х годов прошлого века. Не думаю, что они жалеют песо на модернизацию – провели же они ветку надземного метро в соседний курортный городок Винья-дель-мар. Просто у них своеобразное чувство стиля!

Но самый оригинальный вид «общественного» транспорта – это нечто вроде горки на детской площадке, с помощью которой удобнее всего оказаться на другом уровне городской застройки, метра на четыре ниже, если лень долго шагать по лестничным пролетам. Это не забава для младших школьников: при мне серьезный мужчина в летах сел на задницу и проехал на ней по своим делам. Конечно, это вам не лиссабонский лифт, соединяющий два района, зато за пользование горкой не берут денег.

В Вальпараисо мимы и циркачи не идут выступать на сцену, а выходят на перекрестки и, пока для машин и ретротроллейбусов горит красный, жонглируют булавами. А художники не любят выставляться в музеях, а рисуют сюрреалистические граффити на стенах и заборах, изображая смерть в противогазе и со шваброй; тонкокожих, почти прозрачных сирен, пышногрудых женщин, обросших чешуей и перьями, рыб на четырех тоненьких ножках с лицами усатых профессоров в очках и прочих химерических существ, добавляя пестроты в этот и без того колоритный город.

После обеда вдруг выглянуло солнце. Пора было присесть и освежиться. Пока Саня зашел в музей изящных искусств, я отыскал кафе El Peral, что означает «груша». С террасы открывался отличный вид на порт (ну а что поделать, если он действительно открывался и был реально «отличным» – даже лучше, чем из дома Пабло Неруды), и я решил поделиться им с другом, когда он наконец нафотографировал интерьеры дворца Бабуриса, в котором располагались изящные искусства, заточенные в музейных стенах. 

Я не какой-то там эгоист, созерцающий прекрасное в одиночку. К ограде террасы для красоты был прикручен ржавый велосипед без колес, на котором можно было уехать разве что в обрыв, разверзающийся сразу под летней террасой. Промочив горло холодным чилийским пивком, главным достоинством которого была его температура, мы прошли внутрь и рассказали бармену и официантке о русском национальном напитке «ерш». Они долго пытались выговорить это название, в то время как мы делились с ними его рецептом. Проще было показать самим, с учетом местных реалий. Мы слегка «поершили», заменив водку на писко. Поэтому не удивляйтесь, что, если зайдете в это кафе и представитесь русскими именами, вам могут предложить «ерша».

Напоследок мы спустились прямо к морю подышать йодом и соляркой, обтереться среди портового люда и соленых шкур. Полагаю, с заходом солнца это место становится еще интереснее, однако нам пора было уезжать в Сантьяго, ибо ранним утром мы вылетали оттуда в город еще одних настоящих портеньос – в Буэнос-Айрес, пусть Пабло Неруда со мной и не согласился бы.