Ты ведь хорошая девочка?

Раньше было принято оставлять детей одних: а что такого – не барыня! Иван Горохов. Портрет девочки. 1892. Музей изобразительных искусств, Комсомольск-на-Амуре, Хабаровский край

Запах глины

Петя сидит в моей скульптурной мастерской и лепит из глины черепаху. Меня выгнали – говорят, во дворце действует «запрет на родителей». Откуда им знать, что душой я до сих пор там – в моей мастерской? Конечно, кое-что изменилось с тех пор: все разделили-разгородили – тут скульптура, тут керамика. Не видно наших маленьких вращающихся станочков – списали или остались в скульптурной части. Звери, жившие в просторных клетках и служившие нам моделями – толстый добрый заяц, клевачая ворона с перебитым крылом, дремотная сова, – топоча толстыми лапами, разевая клювы, взмахивая перистыми крыльями, давно отправились в страну воспоминаний: там теперь клюются и доедают морковку.

Пустяки: все равно это моя скульптурная мастерская, в которую я пять лет прибегала два раза в неделю в любую погоду и дорогу в которую через сколько угодно десятилетий найду с закрытыми глазами. Тот же сырой, терпкий и такой привычный запах глины, та же рябина краснеет под большим, во всю стену, окном.

Наш учитель, прелестная, тишайшая и интеллигентнейшая Елена Сергеевна, принимала и любила всех учеников одинаково: и взрослого мальчика Лешу, давно окончившего школу, но по-прежнему регулярно приходившего лепить по вторникам и пятницам, и маленькую робкую девочку Машу семи лет отроду. Мы были одной большой семьей: старички с удовольствием опекали малышей – помогали, поправляли где надо. А при случае и в обиду не давали: свои.

Первые школьные каникулы... Свобода, которая тут же обернулась неволей: площадь, горны, барабаны, тяжелый коричневый чемодан – оббитые углы, надпись «четвертый отряд» на боку...

«Передачи запрещены, конфеты тоже нельзя – будем проверять тумбочки, родительский день – раз в неделю. Лучше даже совсем не приезжайте – меньше будет слез!» – зачем-то незнакомой горластой девушке с красным галстуком на шее нужно, чтобы моя мама ко мне не приезжала, только это я и успеваю понять. «Приезжай! Приезжай!» – дергаю маму за руку, но она почему-то улыбается не мне, а украшенной красной тряпочкой девушке. Много кричащих детей, чемоданов, автобусов, мегафонов и красных знамен. Кто-то стучит в барабан, кто-то трубит в трубу – всех наскоро сбивают в пары и ведут в автобус. В автобусе тоже нелегко – еще глаза не высохли, еще выворачиваешь шею, ловишь в толпе родителей знакомый силуэт, а уже велят радоваться и петь специальные «лагерные» песни: «Антошку» и про то, что «говорят, не повезет, если наш вожатый сильно заорет». Мне всего семь, кругом ни единого знакомого лица, глаза слезятся, нос подтекает не по сезону. Вдруг в автобус запрыгивает странно знакомый высокий парень – на носу очки, на шее красный галстук. Это наш вожатый. «Ле-шааа!» – кричу я шепотом и утыкаюсь ему прямиком в поясницу – выше не достаю, я самая маленькая в классе и самая мелкая в октябрятском отряде. Это действительно наш Леша, большой мальчик Леша из скульптурной студии. И он тоже рад меня видеть, искренне рад: усаживает меня поближе к окошку, не позволяет никому смеяться над моими красными глазами и хлюпающим носом, всю дорогу оборачивается и улыбается мне заговорщически-подбадривающей улыбкой, всю долгую смену опекает меня и отгоняет злых хулиганов от моих украшенных синими бантами косичек. Это он снял с высокого дерева моего игрушечного медведя – мне бы самой нипочем не достать, а потом повел дерзких обидчиков разговаривать серьезный «мужской разговор». Это он на первой дискотеке для младших отрядов пригласил меня на первый в моей жизни медленный танец – все проглотили языки, а самая вредная девочка громко икнула от удивления. Пока завистники шипели нам вслед про «слона и моську», мы весело вспоминали нашу драгоценную Елену Сергеевну, и сову, и ворону с подбитым крылом – всю нашу тесную, почти семейную скульптурную жизнь...

Петя давно уже лепит, а я все стою у него за спиной. Веселая девочка в очках оборачивается и спрашивает: 

– А вы почему не уходите? Волнуетесь за своего мальчика?

– Просто задумалась.

– А о чем думаете?

– Думаю, как бы я хотела с вами поменяться местами на пару часов.

– Хотите сюда сесть? На мое место?

– Конечно, хочу! Еще как хочу! Но не могу – никто не захочет со мной меняться. Да и к тому же во дворце действует «запрет на родителей»...

Таких не берут в космонавты! 

Я всегда старалась быть хорошей девочкой.

Например, когда мама говорила: «Мне надо уйти по делам. Ты же не будешь устраивать мне тут слезы и истерики?! Ты ведь хорошая девочка?!»

Я втихомолку думала о том, что я, наверное, плохая девочка, потому что очень боюсь оставаться дома одна. Но вслух ничего этого не говорила. Тогда, в моем детстве, вообще-то принято было, чтобы дети оставались дома одни – а что такого, не барыня!

Я старалась как могла: сидела на полу в коридоре и смотрела на щель под дверью до тех пор, пока мама не возвращалась.

Не все мальчики становятся солдатами, моряками, космонавтами или хорошими мальчиками. Иван Крамской. Портрет мальчика в матросском костюме. 1870. Николаевский художественный музей им. В.В. Верещагина, Украина

Взялся за гуж, не говори, что не дюж: на то, чтобы доказать, что я хорошая девочка, ушла целая жизнь.

Петю тоже иногда спрашивают: «Ты же хороший мальчик, правда?! И будущий солдат, да? Ты ведь солдат? Ты ведь хочешь быть солдатом, верно?! Все хорошие мальчики хотят быть солдатами!»

Петя на это с тех пор, как научился говорить, всегда отвечал честно: «Я не солдат! И совсем не хочу быть солдатом – ни капельки не хочу!»

Петя, когда был маленький, часто пугался чего-то. Например, одно лето он боялся идти один в потемках в дачный туалет на другом конце участка.

Так неохота бывало выползать из-за стола или подниматься из дачного шезлонга: «Чего там ты боишься?! И вообще – разве хорошие мальчики боятся?!»

По правде сказать, девочка, сидевшая когда-то на полу под дверью, почти всегда успевала зажать мне рот.

Для походов в дачный тубзик был куплен пистолет-пугач, издававший жуткий треск и рассыпавший вокруг снопы разноцветных искр. Пистолет умел расстреливать страхи в упор. Петька не догадывался, что это я купила его по дешевке на ближайшем рынке: по официальной версии, пистолет принес мальчику «волшебный сундук» – добротно сделанный ящик с откидывающейся крышкой, стоявший у колонки на входе в садоводство.

Недавно сын раскопал пугач в корзине для игрушек и со смехом вспоминал, как стрелял когда-то по страхам.

Я же до сих пор не пойму, почему все хорошие мальчики должны хотеть стать солдатами. Или космонавтами. Или хорошими мальчиками.

И почему все хорошие девочки непременно не боятся оставаться дома одни.

Надеюсь, мой сын не вырастет хорошим мальчиком!

Я-то всегда старалась быть хорошей девочкой.

Другой вопрос, что из этого получилось...