Дмитрий Данилов В начале 90-х годов лидеры НАТО осознали стоящий перед организацией вызов. Существенное сокращение в тот период военного присутствия США в Европе, с одной стороны, усиление европейского интеграционного центра и активизация сотрудничества ЕС/Западноевропейского союза (ЗЕС) в сфере внешней политики, безопасности и обороны, с другой стороны, могли привести к внутренней эрозии Североатлантического альянса. Осознав новые реалии, страны НАТО инициировали процесс перераспределения ответственности в блоке за счет его "европеизации".
Уже в Стратегической концепции НАТО 1991 г. признавалось: "Развитие европейской идентичности в сфере безопасности и оборонной роли, отражающееся в усилении европейской опоры в альянсе, будет не только служить интересам европейских государств, но также укреплять единство и эффективность альянса в целом". Это положение прекрасно характеризует существо американо-западноевропейского компромисса и достигнутый в НАТО баланс интересов, характерный для всего последующего периода его развития. США смогли удержать европейскую активность в русле атлантизма и снизить ее конкурирующий потенциал при сохранении за собой лидирующих позиций, а также обрели весомый мотив для давления на союзников, чтобы обеспечить их больший вклад в НАТО. Европейцы же получили возможность сдвинуть американский барьер на пути развития своего собственного сотрудничества в деле безопасности и обороны, избежав при этом опасности размывания роли США в Европе.
ПЕРВЫЙ ШАГ
Официальное признание со стороны НАТО в середине 90-х годов Западноевропейского союза в качестве равноправного партнера альянса позволило союзникам по НАТО в конце 90-х годов утвердить более определенную формулу "Европейской идентичности в сфере безопасности и обороны внутри НАТО". Во избежании деатлантизации подобные изменения концептуальных подходов НАТО потребовали соответствующей практической трансформации западных военно-политических институтов. Ее основой стала концепция Многонациональных оперативных сил (МОС), выдвинутая в 1993 г. и одобренная Брюссельским саммитом НАТО в январе 1994 г. Общую военно-политическую основу концепции МОС утвердили в июне 1996 г. на заседаниях министров иностранных дел и обороны НАТО соответственно в Берлине и Брюсселе.
Концепция МОС предполагает адаптацию военных инструментов и структур НАТО к новым задачам и видам операций (прежде всего, по поддержанию и установлению мира) и позволяет ЕС/ЗЕС использовать силы и средства НАТО в ситуациях, когда участие США и/или альянса будет признано нецелесообразным. Полномасштабное осуществление концепции, которая была отработана не только в рамках учений, но и в ходе операций НАТО в бывшей Югославии, должно завершиться к концу 2004 г.
Основной эффект этих преобразований, в значительной мере относящихся к военному строительству, проявляется, однако, в политической, а не в военной области: он заключается в очевидной консолидации западных стран вокруг натоцентричной модели европейской безопасности. Учитывая ведущую роль США в реализации концепции МОС, зависимость решений о проведении собственно европейских операций от их санкционирования Советом НАТО, сама концепция является действенным средством от возможной ревизии европейцами незыблемого понимания атлантизма.
ПОСЛЕДСТВИЯ
Вместе с тем, после завершения реализации концепции МОС она может дать прямо противоположный эффект. Пока речь идет лишь о принципиальной возможности ее применения при проведении операций под эгидой ЕС/ЗЕС, интересы европейцев вполне согласуются с американскими. На следующем этапе на первый план выйдет проблема практического использования концепции МОС при осуществлениии "европейских" операций.
Во-первых, сложно представить ситуацию, когда США откажутся "в пользу" ЕС/ЗЕС от участия в урегулировании будущих конфликтов в Европе, что лишало бы американцев сильных политических рычагов и размывало бы их лидерство в атлантическом сообществе.
Во-вторых, как продемонстрировал косовский кризис, европейцы в видимой перспективе будут неспособны проводить подобные операции самостоятельно, без опоры на потенциал США. Только 10% европейских боевых самолетов способны применять оружие точного наведения, из них только французские смогли участвовать в ночных бомбардировках Югославии с больших высот. Европейцы фактически полностью зависимы от потенциала США в области дальней транспортной авиации, средств космической разведки, сбора, обработки и распространения информации, коммуникаций.
На первый взгляд концепция МОС и ориентирована на преодоление этого европейского отставания. Но опора на силы и средства НАТО при проведении "европейских" операций будет означать задействование американского потенциала под европейским командованием. Это вряд ли отвечает интересам США, да и вообще лишает смысла официальный отказ
НАТО/США от проведения соответствующих военных акций и руководства ими.
В-третьих, если опора на американский потенциал окажется необязательной в некоторых "европейских" операциях (например, при их относительно низком профиле), тогда Европа, способная в этом случае к автономным действиям, будет не слишком заинтересована в использовании МОС. По крайней мере, после сформирования в ЕС собственных сил быстрого реагирования общей численностью 50-60 тыс. человек, которое намечено уже к концу 2002 г., у европейцев появится реальная альтернатива. Конечно, может быть избран компромиссный в политическом отношении вариант, когда операция осуществляется европейцами и под их оперативным командованием, но под эгидой НАТО. Этот сценарий отрабатывается в рамках Сил для Косово (СДК), командование которыми 18 апреля 2000 г. на шестимесячный период было возложено на Еврокорпус, но, естественно, при сохранении общего подчинения многонациональных сил в Косово НАТО (в лице главкома вооруженными силами НАТО в Европе Джозефа Ролстона). Но подобный компромисс абсолютно не устраняет внутреннее противоречие концепции МОС с точки зрения ее реализуемости и общности американо-европейских интересов. Поэтому, хотя она и является пока действенным инструментом, обеспечивающим политические условия для усиления военной зависимости ЕС/ЗЕС от НАТО, в долгосрочной перспективе документ может "работать" и на усиление европейской автономии в сфере безопасности.
ФАКТОР ЕДИНОЙ ЕВРОПЫ
Крайне сложной для НАТО проблемой, в том числе и с точки зрения реализации концепции МОС, является начавшийся процесс интеграции ЗЕС в ЕС. Он означает, что роль ЗЕС в качестве европейской опоры НАТО фактически теряет свое значение, поскольку осуществление Общей европейской политики в области безопасности и обороны (ОЕПБО) отнесено к компетенции ЕС. Добиться взаимодополняемости и совместимости между НАТО и ЕС гораздо сложнее, учитывая не только существенные различия характера и культуры обоих союзов, но также и вполне конкретную проблему несовпадающего членства. НАТО и ЗЕС, например, с большим трудом удалось достичь согласия и подписать соглашение о взаимном обмене информацией, хотя все десять постоянных членов ЗЕС входили в НАТО. В составе ЕС четыре государства (Ирландия, Австрия, Швеция и Финляндия) не только не входят в НАТО, но и имеют нейтральный статус. При этом они являются участниками Общей внешней политики и политики безопасности (ОВПБ) ЕС, включающей оборонную сферу. Принятие в перспективе решения о проведении военной операции под эгидой ЕС с опорой на силы и средства НАТО (в соответствии с концепцией МОС) открыл бы нейтралам доступ к потенциалу военно-политического союза, в котором они не имеют союзнических обязательств и ответственности.
С точки зрения основных стандартов и критериев НАТО Австрия, Швеция и Финляндия в связи с последующим расширением союза могли бы быть приемлемы во втором раунде данного процесса (что в большой мере снимало бы проблему несовпадающего членства). Однако только в Австрии, принявшей международно-правовые обязательства соблюдать вечный и постоянный нейтралитет, ведутся серьезные дебаты о присоединении к НАТО. Но с учетом и правовых аспектов, и внутриполитической ситуации, и расстановки политических сил, а также кардинально изменившегося содержания нейтралитета, открывающего качественно иные политические возможности участия в европейской политике безопасности, "вступление Австрии а НАТО в обозримом будущем совершенно исключено". В Финляндии и Швеции, как показывает анализ общественно-политических дискуссий и официальной позиции, "скорое вступление в НАТО не стоит в повестке дня".
РАСШИРЕНИЕ НАТО
Перспективное расширение ЕС в восточном направлении еще более обостряет проблему несовпадающего членства. С другой стороны, движение НАТО на восток также создает дополнительные линии напряженности как в отношениях между Североатлантическим союзом и ЕС, так и внутри альянса. Казалось бы, принятие новых членов в НАТО не должно создавать особых проблем для ЕС, поскольку принципиальные пути и формы участия ассоциированных государств ЦВЕ в ОЕПБО и, в частности, в "европейских" операциях в основном определены. Более того, после вступления в НАТО уровень такого участия стал бы даже более высоким, поскольку этим странам был бы предоставлен статус ассоциированных членов ЗЕС. Однако "опережающее" расширение НАТО по сравнению с ЕС, может дать ряд нежелательных для обоих союзов эффектов.
Относительно более низкий порог вступления в НАТО, имеющей гораздо менее строгие, чем в ЕС, стандарты членства, объективно открывает возможность нарастания временного разрыва между двумя расширениями. Неспособность ЕС в относительно короткий период принять в свой состав новых натовцев может стать дополнительным дестабилизирующим фактором, влияющим на содержание американо-европейских отношений.
Вступление в альянс стран следующей волны, наряду с прогрессирующим усилением европейской роли в НАТО (и, например, с возможным полным восстановлением Францией своего участия в блоке), открывает перспективу более широкого европейского представительства в командных структурах союза. Это означало бы относительный подрыв позиций США в НАТО, что может вызвать обострение противоречий между союзниками и/или определит курс США на уменьшение своей роли и обязательств в Европе.
Однако довольно высока вероятность и того, что вновь вступившие в альянс страны, хотя и расширят европейский сегмент НАТО, не только не усилят его, но, напротив, будут ослаблять европейские позиции. Причем это может происходить даже в том случае, если европейцы завоюют в НАТО "новые командные высоты".
Во-первых, с присоединением к НАТО относительно ослабнет заинтересованность стран ЦВЕ в активизации ОЕПБО, полноправными участниками которой они могут стать только после вступления в ЕС.
Во-вторых, они, вероятно, будут ориентировать свою политику в русле интересов США, поскольку это являлось бы наилучшим способом их успешной адаптации в НАТО, а в более широком плане обеспечивало бы решение задач их внутреннего развития за счет привлечения американских ресурсов. В данном отношении показателен опыт Польши, которая после вступления в НАТО особенно стремится усилить "американские" акценты своей внешней и оборонной политики. А ведь Польша имеет гораздо более предпочтительные шансы на вхождение в ЕС по сравнению с государствами "второй волны" расширения НАТО.
Ответной реакцией со стороны ЕС/ЗЕС в этих условиях может стать попытка укрепить свою "идентичность в сфере безопасности и обороны" в собственных институциональных рамках, а не через усиление европейского ядра в НАТО. В результате нарушится тот трансатлантический баланс, которого США и их европейским союзникам в целом удалось добиться путем сложных взаимных компромиссов и существенной трансформации западных институтов безопасности. Новые реалии входили бы в противоречие с концепцией "двух опор" в НАТО. Между нынешними североамериканской и формирующейся европейской опорами возникала бы амбивалентная группа стран - членов НАТО, не входящих в ЕС/ЗЕС.
Таким образом, одно из приоритетных для НАТО направлений трансформации - усиление роли европейцев в альянсе и соответствующее перераспределение ответственности между США и их союзниками по блоку - государствами Старого света - в определенной мере противоречит другому приоритету, декларированному НАТО в середине 90-х годов, - курсу на расширение.
Дарья Гармоненко