С Бродским в расчете

Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы/ Вступительная статья, составление, подготовка текста и примечания Л.В.Лосева.
– СПб.: Вита Нова, 2011. – 1232 с.

Выхода этого двухтомника Бродского ждали давно. Ждали бродскисты, ждали поклонники Лосева, ждали окололитературные обыватели – из самых разных соображений. Но, увы, событием лосевский двухтомник не стал. Впрочем, может ли явиться в наше время событием что-либо, связанное с поэзией?

Любая новая публикация Лосева всегда была для меня событием, но в этот раз чувство открытия я не испытал. Возможно, причина заключается в том, что ожидания изначально являлись завышенными – ждали неких откровений о глубинной сути стихотворений, а получили суховатые примечания, выполненные с академической тщательностью. Впрочем, так бывает всегда, когда чего-то очень сильно ждешь и в нетерпеливом ожидании начинаешь создавать в уме прибавочную стоимость.

И от данного двухтомника, и от биографии Бродского в серии «ЖЗЛ» осталось странное ощущение – вроде бы все правильно, а чего-то не хватает. Это не означает неудачи. Творческий путь поэта рассмотрен в обоих текстах с совершенством доселе непревзойденным. В двухтомнике выявление того, что автор примечаний называет кроссреференциями и автореференциями Бродского, доведено до максимальной полноты, что делает его уникальным справочником для читателя любого уровня – от школьника до ученого-литературоведа. Возможно, эти примечания стали самой важной академической, чисто научной работой Лосева. И вот тут-то мы подходим к главной проблеме – а кем, собственно, был умерший два с половиной года назад «бродскист в очках», как он сам себя называл?

Мой тезис заключается в том, что Лев Лосев был в первую очередь великим поэтом, лишь чуть-чуть уступающим Бродскому, и выдающимся прозаиком-мемуаристом, эссеистом. Как ученый-литературовед он формально добился многого – заведовал кафедрой в одном из лучших университетов Америки, входящем в Айви лиг, но вот по сути┘ Как профессор он не то чтобы слаб, но это было явно не его поприще. Хотя присущие ему обстоятельность, дотошность, основательность, эрудированность здорово его выручали, позволяли писать вполне на уровне (Лосев и как литературовед превосходил большинство своих коллег-русистов – что в Америке, что в России), но выдающимся филологом он не стал. Для него поденщина (хотя не утомительная и близкая его сердцу) в Дартмут-колледже была чем-то сродни его советской поденщине в журнале «Костер». И там и там он был в своей стихии, с минимумом удаления от близкой ему поэзии. Но вот в чем он допускал ошибку – так это в том, что слишком серьезно относился к «науке». Бродский тоже был университетским преподавателем, но не принимал преподавание всерьез, отлично понимая, что это только ради денег. И он не стремился войти в академическую науку. А вот в Лосеве было нечто, мешавшее порвать с условностями, некий пиетет не то перед авторитетами, не то перед институтами.

Совершенно ясно, что лучшее о Бродском у него – в стихах и в мемуарных записях. Да – и в жэзээловской биографии, и в комментариях рассматриваемого двухтомника имеется много важного, но это не самое главное в его наследии. Потомкам Лосев будет интересен в первую очередь как поэт и прозаик, не скованный академическими догмами.

Важны и личностные расхождения между двумя поэтами – Лосев искренне и нежно любил Бродского, но его личности не понимал и не принимал. Последний был нонконформист, слишком индивидуалист, не почитающий филистерские добродетели. А в Лосеве всегда был силен осмотрительный обыватель, не то верящий, не то ориентирующийся на общепринятые ценности и правила поведения. Соответственно он переосмысливает Бродского на свой лад.

В поэте первичен его дух, а не кроссреференции. Мы вполне можем наслаждаться той или иной строкой Бродского, даже не зная и не понимая всех нюансов, в нее вложенных. Да и аллюзии, раскавычиваемые Лосевым, порой спорны и субъективны, мол, то навеяно той строкой Пастернака, а это – таким-то пассажем из Достоевского. Резюмируем так – комментарии Лосева более интересны для исследователей, нежели для читателей.

С другой стороны – а как кто-то, пусть и очень талантливый, может помочь получить наслаждение от стихов или усилить его? Даже если бы все стихи Бродского печатались анонимно и мы бы не знали автора – что бы это изменило в нашем к ним отношении? Поэтому примечания и следует воспринимать как некую справку – не более того. Возможно, «разочарование» связано с тем, что мы ожидали некоего раскрытия всех тайн Бродского, а оно невозможно по определению. Реально лишь указать точную дату написания того или иного стихотворения, указать на скрытую цитату или объяснить жаргонизм. Все остальное – тайна сия велика есть. Возможно, потому что мы привыкли к лосевской безупречной прозе, а здесь – язык научного текста.

В заключение – анекдот о личном «разочаровании». Лев Владимирович обещал включить в комментарии мою гипотезу о происхождении одного сюжета стихотворения Бродского, но забыл. Я ничуть не в обиде и считаю это полезным ударом по неоправданному самолюбию. После таких «упущений» трезвей и ироничней относишься в первую очередь к самому себе. Читать и пользоваться двухтомником я собираюсь в дальнейшем довольно часто, и утилитарная польза его несомненна.