Валерий Вяткин
Вместе с царевичем Алексеем пострадало и его церковное окружение.
Николай Ге. Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе. 1871. ГТГ
В минувшем году отмечено несколько случаев гибели духовных лиц, причем жертвами убийц становятся не только имамы на Северном Кавказе, но и православные священнослужители в центре России. Самый известный пример такого преступления, конечно, убийство протоиерея Павла Адельгейма.
Однако, одинаково ценя жизнь любого человека, включая служителей Церкви, нужно заметить, что криминальные трагедии в духовной среде случались не только в XX и XXI веках, история знает примеры и из других эпох. Например, из XVIII века, когда, в результате соединения Церкви и государства, русское православие переживало времена имперского величия. На фоне этого величия разворачивались маленькие трагедии русского духовенства.
XVIII век стал переломным в истории Российской Православной Церкви, как и в судьбе всей России. По воле Петра Великого создается синодальная система церковного управления, призванная заменить патриаршество. Страна переживает модернизацию. Но у реформ нашлись противники, в том числе «князья» Российской Церкви. Некоторые из них и после Петра не желали соответствовать требованиям времени или не смогли приспособиться к меняющейся эпохе. И это привело к жертвам, причем палачами выступали не всегда лиходеи, но иногда само государство.
Расплата за политику
Рукоположенный в архиереи в 1711 году, епископ Ростовский Досифей (Глебов) ничем выдающимся в управлении епархией не отметился. Хотя он совершал и неординарные поступки. Когда нижегородца Прокопия Лупкина, объявившего себя «Христом», отправили в Ростов к Глебову для разбирательства, епископ отпустил Лупкина на свободу, что могли счесть за преступную снисходительность.
Известен Глебов больше как приближенный царевича Алексея, сына Петра I, и яростный противник петровских преобразований. Не удивительно, что стоявший за старину иерарх проходил по делу о заговоре Алексея, бывшего антагонистом своего отца-реформатора. Со слов Александра Пушкина, «духовенство… обращало… на него (царевича. - «НГР») все свое внимание». Не стал исключением и Глебов. Видя в нем своего союзника, царевич вел переписку с епископом, что установил розыск. Таким образом, связь действительно была. Но этого мало. Среди друзей Глебова был духовник царевича. Так что у Глебова имелась возможность влиять на Алексея.
Следствие началось в феврале 1718 года. Специально для раскрытия заговора Петр I учредил Тайную канцелярию, и много позже наводившую страх на россиян. Дело рассматривалось в Москве, куда арестованный 19 февраля Глебов был доставлен вместе с бывшей царицей Евдокией Лопухиной, насильно постриженной в Суздальском Покровском монастыре, в пределах Ростовской епархии. По настоянию монарха Архиерейский Собор лишил Глебова сана. Если проводить параллели с сегодняшними реалиями, - лишил «депутатской неприкосновенности».
Начались допросы с жестокими пытками. По утверждению Пушкина, автора «Истории Петра», где использованы материалы следствия, Глебов был уличен не только в «ложных пророчествах», но и в том, что потворствовал распутству бывшей царицы, весьма благоволя к ней. Что до пророчеств, то они касались политики: предсказание ближайшей смерти Петра I, освобождение из монастырского заточения Евдокии Лопухиной и восшествие на престол Алексея Петровича. Лжепророка обвинили как участника заговора в пользу царевича, приговорив к смертной казни. Но сведения, добытые под пытками, не всегда достоверны. Тем не менее монарх понимал, что политизированный архиерей представляет опасность для государства, противостоя столь необходимой модернизации.
Любопытная деталь: за блудную связь с Лопухиной (уже монахиней) был казнен человек по фамилии Глебов. Но о родственной связи этого Глебова с епископом можно только гадать. В документах она не отражена.
Казнь бывшего епископа и других, проходивших по делу царевича, состоялась в марте на Красной площади. Применили жесточайший способ экзекуции – колесование. Головы казненных насадили на шесты и, водруженные на кремлевской стене, они долго пугали москвичей.
Примечательно, что против казни бывшего Ростовского епископа высказался только один архиерей – митрополит Стефан (Яворский), вызванный в столицу для участия в суде над Алексеем Петровичем.
Убийство за икону
Другая трагедия разыгралась в Москве в 1771 году: разъяренные москвичи умертвили архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского).
В Первопрестольной свирепствовала чума, и, не желая распространения эпидемии, Зертис велел убрать Боголюбскую икону Божией Матери, что находилась на Варварских воротах в Китай-городе. Икона была объектом массового поклонения, так как в Москве прошел слух, что этот образ избавляет от «прилипчивой» болезни, уносившей жизни тысяч москвичей.
Измученный народ надеялся лишь на помощь свыше. Не менее пяти священников служили у Варварских ворот бесконечные молебны. На украшение иконы поступили щедрые пожертвования, которые оценивали в 3 тыс. руб. Однако кружку с деньгами Зертис приказал опечатать и забрать вместе с иконой, для чего 15 сентября, в сопровождении воинской команды, прибыл консисторский чиновник. Однако народ не отдал ни икону, ни кружку.
Беспорядки начались с крика: «Архиерей хочет ограбить казну Богоматери, надо убить его!» В некоторых храмах ударили в набат. Завязалась драка, в ходе которой досталось и чиновнику. «Изрядно битого» и связанного, его притащили в Чудов монастырь, чтобы он провел восставших в архиерейские покои. Между тем, «спасая живот свой», как выразился очевидец восстания, Зертис бежал в Донской монастырь, надев серый мужицкий кафтан.
В 11-м часу пополудни начался грабеж архиерейского дома, включая винные погреба. Домовая церковь тоже пострадала: иконы лишились окладов, всю ризницу растащили, антиминс разодрали, сосуды разграбили, образа живописные «обругали выколотием глаз».
16 сентября группы восставших отправились искать архиепископа, пока, наконец, не узнали, что он в Донском монастыре. После литургии Зертис «скрылся в церкви за иконостасом на хорах», надев тот же кафтан. Но вновь выданный своими приближенными, он вскоре был найден. Архиепископа вытащили во двор, ударили колом по спине. Но раздался крик: «Не бить в монастыре и святого места кровью его чтоб не осквернить». Кровавая сцена разыгралась за монастырем. Иерарха били колом по голове, «глаза выкололи, лицо изрезали, бороду вырвали, грудь искололи, кости переломали – словом сказать, все его тело была одна рана».
Спустя несколько дней близ Донского монастыря нашли его тело, «ругательно поверженное». До 4 октября оно находилось в монастырском храме «на зрении всенародном». Убийство не успокоило толпу, так что при отпевании Зертиса никто не решался сказать слово над гробом, и светским властям пришлось издавать приказ о проповеди. Проповедником выступил префект Славяно-греко-латинской академии Амвросий (Подобедов). Погребение состоялось в Донском монастыре.
Императрица Екатерина II сочувствовала архиерею, считая его жертвой религиозного фанатизма. Однако сам архиепископ был жесток, что восстанавливало против него народ. Идеализировать Зертиса точно не надо: после его смерти узнали о «расстроенном» состоянии Московской епархии. При этом он был очень образованным человеком.
 |
| В результате Чумного бунта 1771 года фанатично настроенные москвичи растерзали архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского). Эрнест Лисснер. Чумной бунт в Москве в 1771 году. Начало XX века |
Гибель архиепископа обсуждали дипломаты, аккредитованные в России. Вот что писал министру иностранных дел Франции Эммануэлю Арману д’Эгийону посол Сабатье де Кабр: «Убийство архиепископа Московского глубоко огорчило Екатерину. Еще более были обескуражены этим влиятельные российские вельможи, рассматривая это происшествие как вопиющее свидетельство… варварства… Народ все еще стоит на своем и, как и все русское, до конца сохраняет верность старым устоям». (Здесь и далее перевод Екатерины Трубиной, публикуется впервые).
Д’Эгийон ответил: «Трагическая кончина архиепископа Московского и ярость народа, которую вызвали разумные меры предосторожности… характеризуют русских… со стороны, весьма мало схожей со стремительным развитием, коим они подчеркнуто хвалятся. Беспорядки при столь опасных обстоятельствах имеют свойства усиливаться, и для нас не удивительно, что Екатерина II направила для подавления бунта властного человека (Григория Орлова. – «НГР»), которому она больше всего доверяет. Остается надеяться, что полномочия, которыми он наделен, и твердость характера, о которой все наслышаны, сделают его в состоянии остановить возрастающую волну сопротивления в народе».
В свою очередь, английскому послу Чарльзу Каскарту удалось вникнуть в подробности дела, передав в Англию статс-секретарю по иностранным делам: «Народ… доведенный до отчаяния усиливающейся опасностью… не нашел другого средства, кроме суеверного понятия, что чудеса совершаются то тем, то другим образом или изображением. Архиепископ, человек благовоспитанный и умный, видя опасность… что целые толпы уже зараженного народа принимают причастие вместе с другими, и… при этом употребляется одна и та же ложка для всех, сделал некоторые распоряжения, возбудившие неудовольствие. А когда он вслед за тем приказал убрать любимый чудотворный образ и запечатать кружку во избежание постоянного стечения народа, приходившего исцеляться от чумы и молиться о сохранении от заразы... произошло волнение, стали кричать, что архиепископ грабит Церковь и святотатствует… Народ сбежался, и огромные толпы направились к архиепископу, напали на его дворец, уничтожили все, что нашли в нем, кроме погребов, откуда выпили все вино. Но самого его не нашли, так как он спасся в монастыре… Колокола звонили всю ночь… Поутру народ направился к монастырю… Дождавшись окончания обедни, злодеи увлекли архиепископа из алтаря и жестоким образом убили его».
Масштабы бедствия оказались велики. Остановить его было трудно. 15 и 16 сентября москвичи громили Чудов монастырь, после чего московский генерал-губернатор Петр Салтыков «нашел… монастырь в жалком состоянии». Миро все разлили, унеся сосуд из-под него. Духовная консистория, находившаяся в стенах монастыря, была разорена. Мятежники добрались и до братских келий. Пребывавшего в Чудове «для пользы себя» настоятеля Ново-Иерусалимского монастыря Никона (Зертис-Каменского), брата убитого архиепископа, избили и ограбили, так что тот заболел и через две недели умер.
Как уже упоминалось в письме французского министра, меры были приняты: защищая духовенство, использовали военных под командованием Петра Еропкина. Императрица потребовала законного наказания зачинщиков и убийц. И вскоре Сабатье сообщил своему адресату: «Следственная комиссия, призванная осудить виновных в убийстве архиепископа Амвросия и учинении беспорядков… приговорила к повешению двух основных зачинщиков. Этой же мере подверглись двое из 60 человек, выбранных наугад в толпе, прочие же 60 были биты кнутом и наказаны согласно соответствующим обычаям».
«Неслыханное
приключение»
В 1789 году, обращаясь с рескриптом к князю Таврическому Григорию Потемкину, Екатерина II повелела об основании в Таврии, близ реки Ингул, Херсонского Спасо-Николаевского монастыря. Архимандритом его избрала Моисея (Гумилевского), который, будучи в сане игумена, отлично служил при действующих войсках и был известен как главный флотский священник, участник Русско-турецкой войны. А в новоприобретенные края на Черном море его «завез» получатель рескрипта, видевший воочию достоинства Гумилевского, включая его неординарную образованность.
В июне 1791 года он был удостоен архиерейства, став епископом Феодосийским и Мариупольским. Предстояло жить в Крыму, недавно присоединенном к России. Власть позаботилась о благополучии новоиспеченного иерарха. Ему покровительствовал фаворит императрицы Григорий Потемкин. Вместо виноградников, которыми располагал его предшественник, епископу назначили 300 ведер вина в год, будто он служил не Христу, а Бахусу.
Однако 5 октября 1792 года Гумилевский скончался. Его нашли окровавленным в своей спальне: «в горле три раны, и сыскан там же на полу церковный складной нож», как писал дореволюционный историк Николай Бантыш-Каменский.
Узнав об этом, благоволивший к архиерею таврический губернатор Семен Жегулин писал 14 октября из Симферополя тайному советнику Василию Попову, состоящему при Екатерине II: «Неслыханное, невероятное приключение» – причиной смерти епископа оказалось самоубийство. Надо думать, следствие к 14 октября уже провели. Трижды посетив епископа в его последние месяцы, Жегулин заметил, что Гумилевский испытывал «меланхолию в самой величайшей степени». В том числе из-за смерти Потемкина. Важно подчеркнуть, что 5 октября 1792 года исполнился ровно год со дня этой смерти. Отслужив панихиду по столь дорогому ему покровителю, Гумилевский предался тяжелейшим душевным мукам…
Были и другие причины депрессии. Как только Потемкин умер, недруги принялись «уязвлять» его приближенных: при этом досталось и Гумилевскому. Прибавим болезнь, разлуку с образованным обществом, пребывание в чуждой среде и ухудшение условий жизни при переносе резиденции в Старый Крым. А душа у архиерея была впечатлительная и ранимая…
Поддержав вывод о «самоумерщвлении», дореволюционный профессор Николай Мурзакевич заявил: «Распространенные слухи, что епископ Моисей убит татарами, а по другим – своими домашними, документально теперь опровергаются». Виной самоубийства подавленность епископа перед смертью – «дух уныния», – подчеркнул и Мурзакевич. По его словам, со смертью Потемкина для Гумилевского «настали тяжкие дни».
Однако версия убийства, весьма маловероятная, тоже имеет право на существование. Хотя ничего не известно о каких-либо врагах Гумилевского или конфликтах с кем-либо. Ограбление архиерейских покоев, что мог бы произвести предполагаемый убийца, тоже не было установлено. В противном случае губернатор Жегулин об этом узнал бы. Более того, «по исследовании прилежном никто не сыскан в смерти оного епископа виноватым».
Заметим, что самоубийства церковников были достаточно нередким делом. Так, в 1845 году Синод рассмотрел не менее 12 случаев наложения ими на себя рук: пятеро самоубийц были священнослужители…
Три трагедии, и все они разные. Но вывод напрашивается один: служение архиереев совершается на земле. Близость к народу необходима «князьям Церкви». Ни политическая деятельность, ни близость к властям общения с верующими отнюдь не заменят.
