Виктор Литовкин
Это та самая шапка на той самой голове. Фото Владимира Гундарова
Дело в том, что вырос я в городе Баку, где этот предмет гардероба не особенно был нужен. Летом хватало соломенной шляпы или панамы, а зимой – кепки. В школу, вплоть до девятого класса, мы ходили в тогдашней форме, очень похожей на солдатскую, где присутствовала фуражка с кокардой из дубовых листьев и раскрытой книжкой. Почти как у лесника. В старших классах нам разрешалось надевать обычную одежду, и мы, юнцы со слегка пробивающимися усиками и бородами, отращивали прическу в стиле модного тогда Элвиса Пресли, с зализанными висками и набриолиненным коком, а на голову, естественно, ничего не надевали. По окончании школы я ходил в море мотористом на каботажных судах и судах загранплавания. Но тоже все время на югах – на Каспии, в Черном, Средиземном и Красном морях, бывал даже в Индийском океане – там, особенно в машинном отделении, голову прикрывать хотя и требовалось, но на такие правила трудовой безопасности мало кто обращал внимания.
В армии мне головные уборы выдавали. Летом – хлопчатобумажную пилотку, зимой – шапку-ушанку с каким-то искусственным мехом. Три года солдатом, четыре года курсантом я проходил в казенной одежде, а лейтенантом уехал в Венгрию, в Южную группу войск, где опять же, судя по ее названию, в теплом и шикарном головном уборе особой нужны не было. В относительно холодные зимние месяцы (средняя температура плюс 5–6 градусов), когда я снимал военную форму и одевал гражданскую одежду, хватало и простого шерстяного берета.
Первый раз я задумался о приличной шапке, когда в Москве поступил учиться в Академию имени Ленина. Там, в коммунистическом вузе, где все слушатели и преподаватели были членами КПСС, в первую же зимнюю неделю у меня в академической столовой украли новую офицерскую шапку. Правда, вместо нее оставили на вешалке старую, сильно вылинявшую, с которой я потом проходил до окончания учебы. А в редкие дни, свободные от занятий в здании на Садово-Кудринской, для прогулок по столице требовалось чем-то прикрыть начавшую стремительно лысеть голову. Но в то время достать (в этом слове заключено все понятия – найти и купить) без блата приличную шапку было невозможно. По крайней мере мне.
Никаких связей в Первопрестольной у меня не было, а в магазинах, помнят люди моего возраста, в 70-е и 80-е годы было хоть шаром покати. Даже в торговых точках с гордой надписью «Меха». Единственное, чего я никак не мог понять, где покупают свои «пыжики», «еноты», «норки», «лисы», «соболя», «пирожки из белька», «бобры» и даже простые цигейки другие мужики – в московском метро и автобусах, не говоря уже о легковушках, на них хватало приличных шапок. Не было ее, казалось, только у меня.
Правда, жене кто-то на работе принес ушанку – то ли из кошки, то ли из кролика, а может, и из зайца, и я ее проносил больше десяти лет. К тому времени уже стал полковником, получил серебристо-серую каракулевую папаху (хотя покрасоваться в ней мне так и не удалось, но это тема другого рассказа), стал редактором отдела пропаганды в военном журнале – центральном органе Министерства обороны, заместителем секретаря его партийной организации, а заветной шикарной шапки как не имел, так и не имел.
А в середине 80-х, кто помнит, появились так называемые выездные ярмарки. Родная власть, неспособная заполнить магазины приличным ходовым товаром, устраивала на предприятиях торговлю дефицитом – занималась, так сказать, социалистической системой обеспечения трудящихся предметами первой необходимости. Для тех, кто не застал те времена, объясню. Выглядело это примерно так. Приезжала автолавка, предположим, в понедельник к механосборочному цеху, во вторник – к инструментальному, в среду – к штамповочному… Люди бросали свою работу и мчались к торговой точке, чтобы хоть как-то потратить заработанные деньги, отхватить то, чего днем с огнем нигде не сыщешь или за что переплатишь, если еще повезет, втридорога спекулянту. Была и такая форма торговли, как талоны на ковры, холодильники, стиральные машины, пылесосы, сервизы и другое бытовое имущество, которые председатель профсоюзного комитета приносил в отдел или в цех. Какое-то количество таких талонов желающие разыгрывали в лотерею, и счастливчик, выигравший заветную бумажку с печатью профкома, получал возможность поехать в специально выделенный для этой цели магазин и отоварить ее. Так в нашей квартире, кстати, появились холодильник «ЗИЛ-Москва» и напольный палас.
Практиковали подобную форму торговли и в военных организациях. Не знаю, как там было в Генеральном штабе или в Главном политическом управлении СА и ВМФ, но в редакции нашего журнала «Знаменосец» пару раз такие события случались, и мне, заместителю секретаря партбюро и одновременно самому молодому офицеру редакции, приходилось активно участвовать в этой работе. Получать талоны на выделенные редакции товары, распределять их тем же методом «народной лотереи», а потом организовывать и саму торговлю, на которую собирались все жены, тещи, взрослые дочери, сестры и племянницы наших корреспондентов и редакторов отделов.
Однажды на такую торговлю нам выделили одну черную каракулевую шапку, отделанную темно-рыжей норкой. Мы по-честному разыграли ее и, о, чудо, ее выиграл я (редкий случай, когда я что-то выиграл в лотерею, – судя по дальнейшим событиям, это была ирония судьбы).
Шапка стоила по тем временам довольно дорого – где-то почти 350 рублей. Чуть ли не две трети моей полковничьей получки. Но на семейном совете мы решили ее все-таки купить. Пора мужику, отцу большого семейства, иметь на голове что-то приличное. Но вот проблема – размер моей покупки никак не соответствовал размеру моей головы. Шапка была 58-го размера, а мне нужен был 60-й.
– Ничего, – успокаивали коллеги, – поедешь в Главное управление торговли Минобороны и обменяешь.
Но моя просьба в ГУТ МО обменять шапку на больший размер, как говорится, успеха не принесла. Такой шапки большего размера там не оказалось. В знаменитом «Военторге», что на Знаменке, – тоже.
– Наивный, – сказали мне товарищи-сослуживцы, – в Москве таких полковников, как ты, чертова туча. Надо подготовить письмо за подписью главного редактора «Знаменосца» на имя начальника ГУТ МО. Его письмо должно сработать.
Письмо я подготовил. Главный в нем расписался. Но шапку мне никто не обменял. Ответ везде был один: «Таких размеров у нас нет в наличии». Можно было подумать, что у всех военнослужащих в Москве голова была резко меньше моей и нормальных головных уборов в систему военной торговли не заказывали и не завозили.
По совету друзей я подготовил письмо за подписью генерала – начальника отдела печати Главного политического управления СА и ВМФ. Не помогло и оно. Шестидесятого размера как не было, так и не появилось. Что делать, я не знал. Носить шапку было невозможно. Она еле-еле держалась у меня на затылке. А если я ее натягивал на голову силой, то потом голова гудела, как дубовая бочка, которую стянули стальным ободом. Растяжка, которую я попросил сделать шапке в скорняжной мастерской, тоже не помогала. Каракулевая шкурка, из которой сшили мою шапку, была советской – высшего качества. Через день-другой она снова скукоживалась до нормального для себя размера. А к каждой новой зиме каракуль на моей шапке съеживался еще больше, как шагреневая кожа. Даже, несмотря на то, что на лето я шапку натягивал на трехлитровый баллон плюс подсовывал под нее несколько книжек в мягком переплете. И потому я носил шапку, когда приходилось, то на правом ухе, то на левом, как казак, только пышного чуба из-под нее у меня не выбивалось – его уже просто не существовало. А вообще-то она держалась у меня на голове – на затылке и с опущенными ушами. В таком виде она хоть как-то, но прикрывала мою лысину.
Правда, выглядело это нелепо – большая голова с каракулевой шапкой на затылке и ушами с тесемками, разлетающимися в сторону, как куриные крылья. И все равно, когда я снимал свой головной убор, голова опять гудела, как пустая бочка…
Давно это было. Сейчас в магазинах, на рынках каких только шапок нет! И собольих, и чернобурок, и пыжиковых, и нерпичьих, и из рыси, и каракулевых… Ушанки, треухи, пирожки, папахи… Я могу выбрать и купить любую. Но что-то не тянет. То ли зима в Москве стала мягче и хватает кепки и пуховика с капюшоном, то ли мой старый треух, который я купил где-то в командировке, меня вполне устраивает. А может, просто перегорел.
Но когда я слышу рассказы, как здорово нам жилось при социализме, соглашаюсь сразу и окончательно. Кто спорит – и я тогда был молодым, красивым, высоким, широкоплечим, кудрявым и к тому же блондином. Да и жена у меня была в то время резко моложе…
Вот только вспоминаю историю своей шапки и начинаю сильно сомневаться.
