Равиль Мустафин
При Каддафи полиция была строгой, но дружелюбной. Фото Reuters
Отправляясь в Ливию, я и подумать не мог, что очень скоро кроме арабов мне придется иметь дело с представителями по крайней мере дюжины европейских и азиатских стран, прежде всего с болгарами, бывшими тогда, пожалуй, самыми близкими нашими «братушками».
Отработав пару месяцев в бригаде ПВО, я оказался в группе наших специалистов, трудившихся над созданием военно-морской базы в Тобруке. Нужно было срочно подменить на время отпуска одного нашего коллегу. Но, как это часто бывает, временное быстро становится постоянным. Так получилось и со мной. Товарищ из отпуска не вернулся, и я проработал на его месте не месяц, как поначалу рассчитывал, а год с небольшим, о чем, впрочем, никогда не жалел.
АФРИКАНСКОЕ ЭЛЬДОРАДО
Ливия в ту пору представляла собой самое настоящее Эльдорадо. Каддафи ускоренными темпами строил страну. Возводились промышленные объекты, больницы, школы, жилье, покупалось в немыслимых количествах оружие. Своих специалистов практически не было, и сюда в поисках заработать неплохие деньги стремились попасть очень многие, кроме разве что отъявленных лентяев, да еще очень гордых и высокомерных американцев и англичан.
Военно-морская база в Тобруке существовала еще со времен итальянского господства. Таких удобных, глубоководных, защищенных со всех сторон гаваней, как в Тобруке, в Северной Африке было совсем немного. Каддафи решил модернизировать базу, а по сути, построить новую. Советская сторона должна была разработать проект, поставить, смонтировать и запустить в работу технологическое оборудование, сдать в эксплуатацию десятки объектов, в том числе сухой док, новую электростанцию, учебные корпуса, различные мастерские, хранилища. Выполнение общестроительных работ – возведение стен, кровли, устройство инженерных сетей – возлагалось на болгарскую компанию «ТехноЭкспортСтрой».
Руководил строительством базы Валентин Михайлович Блажин. Человек исключительной порядочности, высочайший профессионал. Его уважали все, с кем довелось работать – и наши, и ливийцы, и болгары, и многие другие. База в Тобруке стала венцом его профессиональной деятельности. Он принимал самое активное участие на всех этапах ее создания, начиная от проектных работ. Для меня Валентин Михайлович был не только старшим товарищем. Тобрук связал нас многолетней дружбой, которую мы поддерживали вплоть до его кончины.
Наши отношения с болгарами на рубеже 70–80-х годов прошлого века были (неужели только казались?) безоблачными и по-настоящему дружескими, причем как между простыми людьми, так и на самом высоком уровне. В Тобруке специалисты обеих стран находили совместные технические решения, всячески друг другу помогали. Кто бы мог тогда подумать, что в Болгарии со временем начнут мазать краской и сносить памятники нашим солдатам, павшим за освобождение страны.
ХАЛТУРА И УЧИТЕЛЬСТВО
Мое переселение в болгарский городок строителей (там же жили и наши специалисты, которых поначалу насчитывалось не более двух-трех десятков человек) совпало с отъездом домой единственного болгарского переводчика-арабиста и новыми требованиями властей по оформлению документов для приезжающих в Джамахирию иностранцев. Ливийцы «выкатили» целый ворох анкет, которые нужно было срочно заполнить обязательно на арабском языке и в недельный срок сдать для получения вида на жительство. Задержка со сдачей документов каралась заоблачными штрафами в размере двух-трех месячных зарплат. Над болгарским городком, вмещавшим от полутора до двух тысяч человек, стоял стон. Для многих это было равносильно финансовой катастрофе.
Не успел я обустроиться на новом месте, как ко мне потянулись болгары. В первый же вечер несколько человек робко постучались в мою комнату и, путая русские и болгарские слова, перебивая друг друга, взволнованно просили выручить их из беды. Конечно, я не мог отказать им и пару часов добросовестно скрипел пером, заполняя анкеты.
Молва о новом советском переводчике-арабисте, поселившемся в городке, мгновенно облетела болгар. На следующий день с наступлением темноты у меня под окном собралась уже целая очередь. На этот раз работа завершилась глубоко за полночь. Иные довольные, если не сказать, счастливые, братушки в знак благодарности оставляли самодельную ракийку. Отказ от такого гонорара был бы равносилен горькой обиде. Да и мои коллеги и друзья вряд ли меня поняли бы.
С каждым днем анкет становилось все больше, а времени на сон – все меньше. На работе, которая начиналась в половине седьмого утра, приходилось клевать носом. Конец болгарским очередям положил мой шеф.
– Заканчивай со своей халтурой! – заявил однажды Валентин Михайлович. – С завтрашнего дня организуем для болгар курсы арабского языка. С их начальством я уже договорился.
Моими «студентами» стали начальник отдела кадров, мужчина в толстых очках лет под 50, его заместительница, очень серьезная женщина, мой ровесник и переводчик с английского Борис и секретарь болгарского директора симпатичная Стефка. Иногда в качестве факультатива наши занятия посещала «зубна лекарка» Румяна, она же мама пятилетнего ангелочка по имени Божидар.
«Братушки», между тем, показывали чудеса прилежности. Мы, разумеется, не особенно углублялись в теорию, постигая особенности всех 16 пород арабских глаголов. Через месяц с небольшим мои подопечные ускоренными темпами прошли то, что в языковых вузах обычно называют вводно-фонетическим курсом, и овладели всеми 28 арабскими буквами, которые, как известно, имеют от двух до четырех написаний в зависимости от позиции в слове. На самом деле в том курсе фонетики было совсем чуть-чуть, больше – каллиграфии. А еще через месяц мои ученики начали более или менее самостоятельно заполнять анкеты.
Не обошлось и без потерь. Когда наша учеба подходила к концу, мы лишились Бориса, самого способного «студента». Причиной тому стала знойная ливийская красавица по имени Салима Каддафи. Несмотря на грозную фамилию, она не имела никакого отношения к ливийскому лидеру. Девица чуть за 20 уже успела побывать замужем и развестись и теперь находилась в активном поиске хорошей работы и нового мужа.
Из стрелявших по сторонам черных глаз Салимы сыпались искры страсти. Выбор ее остановился на Борисе, и она вполне в духе Гюльчатай предложила себя в качестве второй жены. В отличие от красноармейца товарища Сухова, сохранившего верность Катерине Матвеевне, Борис под напором восточной красоты не устоял. Нашлись доброхоты, «стукнувшие» законной жене в Софию. Разразился скандал. Бориса выслали домой. Салима растаяла как дым на просторах Сахары.
НЕИСТРЕБИМЫЙ ДУХ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА
Отсутствие своих переводчиков заставляло болгар время от времени просить Блажина сдать меня им «в аренду», особенно когда проходили совещания с участием самых разных иноземных инженеров, отвечавших за городские сети канализации, водоснабжения, электричества и другие не менее важные вещи. С учетом специфического французского ударения, немецкой картавости (или грассирования, если это кому-то больше нравится), итальянской скорострельности и пакистанской каши во рту, а также прочих артикуляционных особенностей у представителей других народов такие совещания были похожи на самое настоящее вавилонское столпотворение.
Кроме помощи в решении вопросов служебных приходилось еще и выручать некоторых болгарских граждан из довольно щекотливых ситуаций в частном порядке. Дело в том, что несколько десятилетий жизни в условиях социализма и «народной демократии» вовсе не истребили у «братушек» дух предпринимательства. По крайней мере часть болгар находилась в постоянном поиске дополнительных источников доходов. Женщины, конечно же, несознательные предпочитали заниматься одной из древнейших профессий, мужчины – подпольным бутлегерством.
С путанами в Тобруке как-то не сложилось. В таком небольшом и малонаселенном в ту пору городке, где каждый на виду у всех, любые проделки жриц любви сразу же стали бы известны полиции. «Девочки» здесь или вообще отсутствовали как класс, или настолько превзошли по части конспирации и шифровки самого Джеймса Бонда, что об их существовании никто даже не подозревал.
Тем не менее редкая неделя не начиналась с того, что на доске объявлений у болгарского офиса помимо прочей информации вывешивалось свежее циркулярное письмо из болгарского посольства. В нем обычно сообщалось о том, что группа женщин, работавших, например, медицинскими сестрами в какой-нибудь поликлинике в Бенгази или в Триполи, «вступила в преступную связь с гражданами Ливана и Ливии, сколотившими организованную группу по оказанию услуг интимного характера». Далее говорилось о том, что полиция разоблачила злоумышленников, суд приговорил организаторов к длительным срокам тюремного заключения, а несознательных женщин – к высылке из страны. Иногда вместе с болгарками работали такие же морально неустойчивые гражданки Венгрии или Румынии.
А вот хлопот с подпольными самогонщиками всегда было по горло. Сумасшедшая норма прибыли в сочетании с довольно низкими зарплатами болгарских рабочих распаляла страсть к легкой наживе, притупляла чувство опасности и толкала на скользкий путь. Судите сами: 50-килограммовый мешок сахарного песка стоил всего 5 ливийских динаров, а поллитровка конечного продукта (знатоки при желании легко посчитают его выход) – уже 10 динаров.
Одним из «подпольных магнатов» был мой приятель Петко. Мы познакомились с ним при весьма экзотических обстоятельствах, когда он с обнаженным торсом атлета перемешивал веслом брагу в здоровенной, в человеческий рост пластиковой бочке. По жилому городку Петко любил разгуливать в футболке, на которой спереди и сзади красовался написанный по-болгарски лозунг: «Кой пие, не мыслите. Кой мыслите, не пие». За орфографию, извините, не ручаюсь.
Поначалу подпольный бизнес процветал, а власти смотрели на это дело сквозь пальцы. Но по мере того как пьянство быстро распространялось, власти возроптали. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал пожар в болгарском городке. Ночью вспыхнул барак, в котором находился подпольный ликеро-водочный заводик. Приехавшие с большим опозданием пожарные не спешили разматывать рукава. Во-первых, тушить уже было нечего – все сгорело. Хорошо еще никто из людей не пострадал, хотя некоторые жильцы потеряли свои вещи, документы и деньги. Во-вторых, местные огнеборцы, втянув ноздрями витавший над пожарищем запах разлитой браги и готовой ракийки, громогласно вынесли вердикт: «О-о, да вы здесь спиртное делаете!»
Это был приговор. Против «братушек» начались репрессии. Через несколько дней после пожара в городок строителей с облавой нагрянула полиция. В полночный час в жилые домики врывались полицейские с оружием, выводили людей с поднятыми руками, ставили лицом к стенке и обыскивали помещения. Хотя ничего криминального не нашли, тем не менее полиция пошла дальше, прибегнув к провокациям.
По городу и окрестностям сновали переодетые полицейские. Они останавливали болгарские машины и, делая вид, что хотят купить спиртное, в открытую об этом спрашивали. Первым попался один болгарский крановщик. Наивный работяга принял все за чистую монету, и в тот момент, когда одной рукой он протягивал канистру с выпивкой, а другой – принимал купюры, на его запястьях защелкнулись «браслеты».
Мне часто приходилось помогать вытаскивать из полиции болгарских бутлегеров. Обычно они отделывались денежными штрафами, к тому же поначалу их часто оплачивало государство. Но на этот раз власти решили устроить своего рода показательный процесс. Чтобы отсечь задержанного от нас с адвокатом, его быстро и неожиданно переводили из Тобрука в Дерну, а оттуда в Бенгази. Судебный процесс организовали и провели в рекордные сроки, приговорив бедолагу к нескольким годам каторги. Через полтора года несчастного освободили и отправили домой. Доживать. Ливийская каторга – штука очень серьезная и крайне вредная для здоровья, как, впрочем, и другие каторги.
Наши граждане ливийские законы чтили и ни в коем случае не посягали на моральный кодекс строителя Джамахирии, дыша перегаром на местное население и вводя его таким образом во искушение. Ну а если случалось, что «кто-то где-то у нас порой» вдруг воспламенялся желанием нарушить… Но об этом как-нибудь в другой раз.
Дарья Гармоненко 