Кому война совсем не мать родна

Гражданская война превратила Бейрут в развалины. Фото Джеймса Кейса

Когда в апреле 1975 года в Ливане началась гражданская война, никто и предположить не мог, что она продлится более 15 лет. Многие тогда думали: ну, постреляют, как это бывает обычно на Ближнем Востоке, и разойдутся. Но время шло, а расходиться по домам никто не собирался. Война оказалась всерьез и надолго. В результате от некогда цветущей страны остались руины, экономика была полностью разрушена, а количество убитых оценивалось от 100 до 150 тыс. С некоторыми из участников и одновременно жертв той войны мне довелось встретиться и поработать летом 1976 года.

КОМАНДИРОВКА В ГОСПИТАЛЬ

Где-то в середине мая меня неожиданно вызвал капитан Комляков. На его курс нас, две группы «арабов» и «персов», «отпустили» после возвращения из годовой загранкомандировки.

– Завтра к 15 часам нужно быть в госпитале Бурденко, – произнес Евгений Егорович, протягивая листок бумаги, – здесь телефон, по которому можно заказать пропуск. Все подробности – на месте.

На следующий день я поднимался по гулким ступеням ажурной чугунной лестницы, отлитой, возможно, еще при основавшем госпиталь Петре I, в только что открывшееся для лечения военнослужащих дружественных нам стран третьего мира 25-е отделение. Назначенный его начальником подполковник медицинской службы Николай Владимирович Романов оказался человеком интеллигентным, с тонким чувством юмора и непроходящей улыбкой на лице. Между нами как-то сразу сложились очень добрые отношения. Он же и познакомил меня с прибывшими на лечение из Ливана бойцами Палестинского движения сопротивления (ПДС).

Их было пятеро, молодых ребят лет по 20, по сути, моих ровесников. Своими ранами и увечьями они, можно сказать, гордились и, не стесняясь, их показывали, как будто это были боевые ордена. У одного осколком ракеты снесло кусок черепа. К счастью, мозг оказался не поврежден. При знакомстве он взял мою руку и осторожно приложил ее к голове. Пальцами я почувствовал, как под теплой, чуть провисшей кожей, которой заросла рана, бьется жилка.

У другого бойца не было ушей. Его задержали на блокпосту фалангисты, долго издевались, но убивать не стали. Зато перед тем, как отпустить, бритвой срезали ушные раковины. Было очень непривычно видеть вместо ушей два небольших темных отверстия в голове, когда он руками поднимал длинные волосы, которые специально отрастил, чтобы прикрыть увечье.

Третий был из числа тех, кого с легкой руки Владимира Высоцкого можно было отнести к разряду «недостреленных». Его расстреливали в упор. Но, войдя под левый сосок, пуля со смещенным центром тяжести вместо того чтобы войти в сердце, каким-то только ей ведомым образом почти «вынырнула» из тела у солнечного сплетения, а затем, почти опоясав туловище, оставила под кожей бугристый след, какой оставляет на поверхности роющий подземный ход крот.

У четвертого взрывом мины оторвало ногу до колена. Он ходил на костылях и очень надеялся, что в Москве ему сделают хороший протез. Еще одного своего товарища, страдавшего нервным расстройством, мои подшефные не очень жаловали, считая его симулянтом, попавшим в Москву исключительно по большому блату.

Ребята-палестинцы не знали по-русски ни слова и не имели при себе никаких медицинских документов типа историй болезни. Первую неделю их с моей помощью опрашивали и осматривали, просвечивали и простукивали, заглядывали в горло и прочие доступные и малодоступные полости; интересовались болезнями родственников, брали на анализ кровь и мочу и «снимали мерку», то есть определяли рост, вес, объем грудной клетки. Врачи, в основном светила отечественной, а то и мировой медицины, люди весьма уважаемые и заслуженные, много раз остепененные, настоящие профессора и доктора наук, готовились к консилиуму, чтобы объявить неожиданным заморским пациентам свой «приговор» и назначить лечение. Я же, кроме обязанностей переводчика, старался поближе познакомиться с бойцами ПДС, узнать из первых рук, что на самом деле происходит в Ливане.

ОСОБЕННОСТИ ЛИВАНСКОГО ПРОТИВОСТОЯНИЯ

Составить более или менее цельную картину по материалам наших тогдашних СМИ, часто подававших события слишком упрощенно, используя в основном черно-белый, редко серый цвета, а то и вообще купируя какие-то важные события, было не так-то просто. Основная борьба в Ливане велась между вооруженными отрядами левомусульманских партий, на стороне которых воевали бойцы ПДС, и правохристианскими партиями Катаиб, Танзим, «Стражи кедров», Орден маронитских монахов. Поскольку Москва стояла на стороне суннитских, шиитских и друзских группировок, в названии которых имелись слова «прогрессивная» или «социалистическая», то эти силы должны были выглядеть как благородный рыцарь без страха и упрека. Соответственно правые и их боевые отряды представлялись жестокими реакционерами, всячески боровшимися против справедливости и прогресса за сохранение своих политических и экономических позиций.

На самом деле многие, если не большинство ливанских партий и движений, выражали интересы не столько тех или иных социальных слоев, сколько конкретных религиозно-этнических конфессий, и даже внутриконфессиональных группировок и кланов. Социализм и прогресс в иных партиях часто присутствовал лишь в их названии. Борьба шла за перераспределение власти, влияние, за место под солнцем. Значительно выросшее шиитское население было недовольно существующим политическим устройством Ливана, в основе которого лежал конфессионализм. Интересы шиитов представлял спикер парламента, не имевший по сути никакого влияния на принятие стратегических решений, в то время как президентом страны мог быть только христианин-маронит, а премьер-министром – только суннит. Сыграло свою роль и наличие в стране огромного количества палестинцев, ставших союзниками левых мусульман. В начале 70-х годов отряды Организации освобождения Палестины были изгнаны из Иордании после попытки свергнуть короля Хусейна, и к началу войны настолько освоились в Ливане, что, по сути, создали свое государство, не подчинявшееся центральной власти. Не остались в стороне и внешние силы, прежде всего израильтяне, которые отвечали на вылазки и обстрелы своей территории палестинцами, и, конечно же, сирийцы, считавшие Ливан частью Великой Сирии. В Ливане шла гражданская война и зверств хватало со всех сторон. Вовсю действовал принцип «око за око», споры о том, кто первым начал, очень быстро потеряли всякий смысл. Месть вызывала ответную месть, получался замкнутый круг.

Поначалу палестинцы воспринимали меня с некоторой настороженностью, но потом пообвыкли и рассказывали о войне вполне откровенно, о том, как охотились на своих обидчиков и наказывали их. Из этих рассказов становилось ясно, что никто на той войне не был ни белым, ни пушистым. Однажды речь зашла о сирийцах, об их роли в ливанских событиях. Дамаск поддерживал то левых мусульман с палестинцами, то правых христиан, и трудно было понять причину такой, казалось бы, непоследовательности. И здесь, к моему изумлению, палестинцы, совершенно не стесняясь в выражениях, выложили все, что они думали о сирийском руководстве, припоминая свои обиды, родных и друзей, погибших от рук сирийских солдат. Для меня это было полной неожиданностью. Сирия считалась не только нашим союзником на Ближнем Востоке, но и развивающейся страной «социалистической ориентации», помогавшей и поддерживающей справедливое дело палестинского народа. И вдруг такое!

СОБИРАТЕЛЬ СПЕЦФОЛЬКЛОРА

Развязность палестинцев в языке навела меня еще на одну мысль. Дело в том, что стремительно приближалось время сдачи курсовой по речевой практике арабского языка, а у меня, как говорится, еще и конь не валялся. Сначала я все тянул, не в силах заставить себя сесть за казавшуюся жутко муторной работу. И дотянул, придумывая разные оправдания своей лени вроде поиска подходящей темы. Теперь такая тема наконец нашлась и сама стучалась в дверь, ломилась в окно. Я уже представлял себя этаким собирателем фольклора – Шуриком из известного гайдаевского фильма. Но сначала надо было согласовать с преподавателем эту тему. Уж слишком смелой она казалась.

Майор Осипов не только не возражал, но, казалось, эта идея даже привела его в некоторый восторг. На следующий день я чуть ли не на крыльях летел через Лефортовский парк (в то время он назывался парк Московского военного округа) в госпиталь, сжимая в руках чистый блокнот. Мои подшефные сначала долго не могли понять, чего же я от них хочу, но потом до них дошло, и где-то за неделю блокнот был полностью исписан. Чего там только не было! Страшилки и кричалки, которые вполне можно было использовать в качестве спецпропаганды, направленной на подрыв морального духа противника и его устрашение. Хулиганские пословицы и поговорки, вульгарные, даже очень нехорошие ругательства с использованием оригинальных сравнений, метафор и других фигур речи. Были даже короткие стихотворения, вполне вписывавшиеся в размер рубаи. Это были образцы самого настоящего уличного, солдатского фольклора с крепкими выражениями и солеными словечками, пласт уличной лексики, густо пересыпанной ненормативом в сирийско-ливанской версии арабского языка, почти такого же великого и могучего, как русский.

Пришлось, правда, повозиться, подыскивая подходящие эквиваленты арабских выражений. Во многих случаях не помогал даже словарь непревзойденного Харлампия Карловича Баранова, поскольку речь шла о специфическом жаргоне и диалектальных словах, а диалект, как известно, не имеет письменности, и лишь очень немногие арабские писатели пишут на диалектном языке своей страны. В таких случаях бойцы терпеливо растолковывали мне значение тех или иных слов, часто сопровождая пояснение жестами или даже рисунками. Наконец, работа была закончена, более или менее систематизирована и отдана преподавателю, который оценил мои усилия на отлично.

Не знаю, что случилось дальше с собранной мною лексикой. Может быть, она влилась в общую копилку и была потом использована для составления какого-нибудь закрытого или полузакрытого сборника, или так и осталась невостребованной. Я почти никогда ею не пользовался. Во-первых, нехорошо это. Во-вторых, можно и по физиономии получить или спровоцировать большой скандал. Другое дело, знать такую лексику, по крайней мере понимать ее должен, по-моему, любой переводчик. Конечно, бывает и так, что нужно непременно и достойно ответить, «погасить» зарвавшегося наглеца его же оружием, поднять на смех перед своими же. Но и тогда надо все тщательно взвесить.

Через месяц палестинцев выписывали. Они уезжали довольные и счастливые. Одному залатали череп, поставив пластину из какого-то сверхнового чудо-сплава, сделали удобный протез другому, третьему подлечили нервы, убедили четвертого в том, что шрамы лишь украшают мужчину, тем более воина. Единственный, кто по-прежнему чувствовал себя несчастным, был парень без ушей. Он свято верил, что в СССР могут сотворить любое чудо. Увы, кардинально ему помочь не смогли. И не потому, что медицина в его случае оказалась такой уж бессильной. Нет, уже в те годы существовала методика, при которой можно было где-то из организма взять кусок хряща и постепенно формировать из него ушную раковину, одновременно перемещая клочок кожи для пересадки. Дело было в том, что этот процесс занимал от полугода до года, а вероятность успеха едва дотягивала до 50%. Пришлось тому парню увозить с собой несколько десятков приобретенных во Всесоюзном театральном обществе пластиковых ушей и клей.

Война в Ливане продолжалась еще 14 лет, а расклад сил менялся много раз. Теперь водораздел проходил уже не только между основными конфессиями, но и внутри них. Вчерашние союзники становились врагами, а бывшие противники объединялись в новые альянсы. Какие-то партии и движения просто исчезали, задушенные «в братских объятиях» вчерашних друзей, как это случилось с суннитским движением «Мурабитун». Внутри шиитов, кроме ориентированной на Дамаск организации «Амаль» во главе с Набихом Берри, после исламской революции в Иране появилась «Хезболла», которую спонсировал Тегеран.

Произошел раскол и среди маронитов. От их «Ливанских сил» отделилось движение «Марада» Франжье. Внутриконфессиональная вражда порой затмевала сюжеты из «Крестного отца» Марио Пьюзо, развиваясь по законам вендетты. У правых христиан менялись спонсоры: после того как сирийцы встали на сторону левых мусульман, маронитов поддерживали израильтяне, затем им на смену пришли иракцы. Потом было вторжение в Ливан израильской армии, трагедия палестинских лагерей Сабра и Шатила, изгнание ООП, резня в христианских деревнях, взрывы казарм в Бейруте, в которых размещались американские и французские военнослужащие, унесшие жизнь более 500 человек; убийство политических лидеров, глав кланов, конфессий, партий; бунты, заговоры, предательства и еще многое другое.