Сергей Рогов
Советские стратегические ракеты РС-18 еще послужат России.
Фото РИА Новости
Подписание в Праге нового Договора СНВ и его предстоящая ратификация – важная мера по укреплению стратегической стабильности, основанной на взаимном гарантированном уничтожении. Москва и Вашингтон подтвердили свое намерение поддерживать паритет стратегических ядерных сил на самом низком уровне за последние четыре десятилетия. Такая модель стратегической стабильности позволила значительно сократить количество ядерных вооружений – примерно в четыре раза по сравнению с максимальным уровнем, достигнутым в разгар холодной войны.
Правда, нынешняя методология сокращений ядерного оружия далеко не универсальна. Так, Пражский договор определяет потолок в 1550 «развернутых» ядерных боезарядов, установленных на 700 «развернутых» носителях (МБР, БРПЛ и тяжелые бомбардировщики). Кроме того, разрешается иметь еще 100 «неразвернутых» ПУ МБР и БРПЛ и тяжелых бомбардировщиков, на которых не установлены ядерные боезаряды. На этот уровень Россия и США должны выйти через 7 лет, а общий срок действия договора – 10 лет. То есть в случае ратификации нового Договора СНВ в нынешнем году этот уровень должен сохраняться до 2020 года.
При этом впервые засчет боеголовок на МБР и БРПЛ будет происходить «по факту», а не по правилам, как в Договоре СНВ-1, когда за каждым типом ракеты априори засчитывалось максимально возможное количество боеголовок. А бомбардировщики вообще засчитываются как один ядерный боезаряд.
Поэтому количество ядерных боезарядов на 800 американских «развернутых» и «неразвернутых» стратегических носителях за счет их «дозагрузки» можно довести до 4000–4500 единиц. Согласно оценкам западных экспертов, российский возвратный потенциал будет в полтора раза меньше.
Но новый Договор, так же как и предыдущий, не ограничивает тактические ядерные вооружения. Здесь действуют «джентльменские обязательства», то есть политические декларации, которые были приняты осенью 1991 года Джорджем Бушем-старшим и Горбачевым, а затем подтверждены президентом Ельциным. В отношении ТЯО нет никаких количественных потолков и мер проверки, поскольку нет юридически обязательного соглашения.
В мае 2010 года администрация Обамы объявила, что у США всего имеется 5113 «активных» ядерных боезарядов. Можно полагать, что эта цифра включает примерно 2000 «развернутых» стратегических боезарядов, еще 2000–2500 «неразвернутых» стратегических боезарядов и 500–1000 тактических зарядов. Таким образом, примерно 60% американских ядерных зарядов складированы, но в течение какого-то времени могут быть развернуты, то есть переведены на высокий уровень боеготовности (ВУБГ).
Западные эксперты утверждают, что Россия сегодня превосходит США по количеству ядерных боезарядов, но к 2015–2016 годам, когда должны быть сняты с вооружения старые советские ракеты РС-18 («Скальпель») и РС-20 («Сатана»), это преимущество значительно сократится. Тем не менее Россия может сохранить количественное превосходство за счет тактических ядерных боезарядов, поскольку, значительно уступая США по возвратному потенциалу стратегических боезарядов, сохранит в несколько раз больше тактических средств.
Таким образом, и у нас, и у американцев через 10 лет будет по-прежнему плюс-минус 5 тыс. «активных» ядерных зарядов. Из них примерно 1,5 тыс. будут установлены на «развернутых» МБР и БРПЛ и находиться на ВУБГ, а остальные – складированные стратегические и тактические боезаряды – на низком уровне боеготовности (НУБГ).
В этой связи возникает несколько вопросов.
Во-первых, является ли достигнутый уровень примерно в 5 тыс. «развернутых» и складированных ядерных боезарядов оптимальным или стратегическую стабильность можно поддерживать на более низком количественном уровне?
Во-вторых, следует ли России и США и дальше поддерживать искусственное разделение ядерных зарядов на стратегические и тактические? Ведь другие ядерные государства не проводят такого разделения.
В-третьих, возможно ли радикальное сокращение уровня боеготовности ядерных вооружений?
В-четвертых, какое влияние на стратегическую стабильность будут оказывать ПРО и высокоточные обычные вооружения (КРМБ, БЛА, средства «Быстрого глобального удара»)?
В-пятых, когда и как вовлечь в процесс сокращения ядерных вооружений другие ядерные государства, официальные и неофициальные?
В-шестых, возможно ли полное ядерное разоружение («глобальный ноль»)?
В последние месяцы авторы статьи много обсуждали эти вопросы не только между собой, но и с коллегами, в том числе зарубежными. В частности, один из нас принимал участие в симпозиуме по ядерному сдерживанию, который проводился 12–13 августа Стратегическим командованием США. Другие участвовали в совместном проекте с Институтом всемирной безопасности, результаты которого будут опубликованы в сентябрьском номере американского журнала «Форин афферс». Результаты этих обсуждений и других дискуссий позволили нам в предварительном порядке сделать следующие выводы.
ЗАДАННЫЙ УЩЕРБ
Взаимное ядерное сдерживание достигается способностью нанести заданный ущерб противнику в случае агрессии с его стороны. Конечно, при этом можно по-разному определять «заданный ущерб». Теоретически можно придумать план нанесения обезоруживающего и обезглавливающего упреждающего удара, чтобы избежать сокрушительного возмездия со стороны жертвы агрессии. Но на практике это не позволяют структура и состав СЯС России и США. Новый Договор СНВ впервые устанавливает соотношение примерно 2 к 1 между количеством «развернутых» боеголовок и пусковых установок. Поскольку считается, что для поражения каждой цели требуется не менее двух ядерных боезарядов (при отсутствии испытаний ядерного оружия неопределенность еще более возрастает), такое внезапное нападение становится бессмысленным. К тому же наличие СПРН позволяет другой стороне нанести ответно-встречный удар значительным количеством ракет, находящихся на боевом дежурстве (ВУБГ).
Заданный ущерб может предусматривать поражение 150–300 целей. Поскольку стрелять по пустым ПУ после запуска противником его ракет глупо, список целей для ответно-встречного и особенно ответного удара, вероятно, будет включать города и другие объекты экономического потенциала. Это означает немедленное уничтожение 50–100 млн. человек.
Видимо, порог так называемого неприемлемого ущерба еще ниже. Ведь даже «чисто» противосиловой удар противника приведет к быстрой гибели 5–10 млн. человек. Ответно-встречный удар (по нашей терминологии) или «запуск по предупреждению» (по американской терминологии) позволяет увеличить количество жертв раз в десять. Даже ответный удар с применением нескольких сотен уцелевших боезарядов превзойдет уровень неприемлемого ущерба (взаимного гарантированного уничтожения).
Пражский договор при наличии 1,5 тыс. стратегических боеголовок, находящихся на ВУБГ, позволяет обеим сторонам нанести заданный ущерб противнику при любых обстоятельствах. Вероятно, стратегическая стабильность сохранится и при сокращении до 1000 боезарядов и 500 стратегических носителей и даже более низкого уровня. Но это при условии, что все иные ядерные боезаряды демонтированы при надлежащих мерах проверки. Кроме того, при глубоких сокращениях, вероятно, резко возрастет влияние других факторов, которые могут сыграть дестабилизирующую роль.
ДЕСТАБИЛИЗИРУЮЩИЕ ФАКТОРЫ
Как представляется, уже уровень в 1000 боезарядов для России и США будет жестко зависеть от ненаращивания ядерных арсеналов другими ядерными государствами, особенно Китаем. Поскольку трудно представить себе многосторонний договор о сокращении и ненаращивании ядерных вооружений, речь пока может идти, наверное, только о политических, а не юридических обязательствах третьих стран.
Более глубокие сокращения американских и российских СЯС (до 500 боезарядов) окажутся невозможными, если другие ядерные государства не возьмут на себя международно-правовые обязательства о пропорциональных сокращениях своих арсеналов. Кроме того, эти страны должны согласиться на интрузивные меры проверки и верификации, такие же как для России и США. Понятно, что в обмен наши новые партнеры-конкуренты потребуют участия в проверке арсеналов Вашингтона и Москвы. Возможен ли многосторонний режим верификации ядерного оружия по типу режима МАГАТЭ для гражданских ядерных объектов? Пока об этом говорить преждевременно.
Отметим, что такой многосторонний режим должен распространяться не только на всю пятерку официальных ядерных государств, но и де-факто на ядерные государства (Индию, Пакистан и Израиль). Но это означает признать их ядерными государствами де-юре, что может оказаться смертельным ударом для ДНЯО. Что делать с ядерными программами Северной Кореи и Ирана? Ведь если легализовать нарушителей режима нераспространения, то их примеру может последовать еще десяток стран.
Дальнейшее сокращение ядерных вооружений России и США резко увеличит роль ПРО в стратегическом балансе. Односторонний выход администрации Буша-младшего из Договора по ПРО внес элемент неопределенности в соотношение стратегических наступательных и стратегических оборонительных сил. Ведь в 1972 году Договор по ПРО, когда Вашингтон и Москва имели по две с лишним тысячи МБР и БРПЛ, ограничил количество стратегических противоракет 200 единицами, размещенными в двух позиционных районах, а Протокол 1974 года сократил ПРО до 100 противоракет на одной базе. Это гарантировало необратимость возмездия агрессору в ответном ударе. Не случайно американцы называли Договор по ПРО «краеугольным камнем» стратегической стабильности.
Теперь этого камня нет. Правда, нет и «блестящих камушков», которые должны были составить основу американской космической ПРО еще 20 лет назад. Де-факто США все еще остаются более или менее в рамках Договора по ПРО. Ведь администрация президента Обамы в 2009 году не только отказалась от создания «космического полигона» ПРО, но и ограничила программу наземной стратегической противоракетной обороны 30 стратегическими перехватчиками GBI (еще 8 в резерве) в Калифорнии и на Аляске. Но в 2018 году США собираются развернуть в Польше 10 наземных перехватчиков SM-3 Block 2b, которые якобы смогут перехватывать и МБР. Что касается развертывания нескольких сотен противоракет SM-2, SM-3 Block 1 и THAAD, то они предназначены для перехвата ракет средней дальности и, так же как наши С-300 и С-400, не могут перехватывать МБР и БРПЛ.
Конечно, 40 + 8 перехватчиков типа GBI и SM-3 Block 2b – это меньше, чем 100 стратегических противоракет, разрешенных Договором по ПРО. Как заявляет генерал О’Рейли, директор американского Агентства по ПРО, для перехвата баллистической цели требуется не менее четырех противоракет. Поэтому в период действия нового Договора СНВ американская ПРО не в состоянии воспрепятствовать ответному удару российских СЯС. Этот вывод подтверждается и моделированием, которое мы проводили с американскими коллегами.
Моделирование показывает, что стратегическая стабильность сохранится и в случае договоренности о дальнейшем сокращении ядерных арсеналов России и США до 1000 «развернутых» боезарядов и 500 носителей при условии, что количественные рамки ПРО не превышают 100 стратегических ракет-перехватчиков. Но такие сокращения (тем более сокращение до 500 боезарядов) станут дестабилизирующими, если после Обамы к власти в США вернутся республиканцы и возобновят после 2020 года массированное развертывание стратегической ПРО, включая наземный, морской, авиационный и космический эшелоны.
На наш взгляд, любые дальнейшие сокращения стратегических ядерных вооружений возможны только при сотрудничестве России и США в сфере ПРО. Иначе достигнуть договоренности не удастся. Но сотрудничество в создании противоракетной обороны стало бы формой военного союзничества Москвы и Вашингтона, а добиться этого будет непросто, хотя элементы такого союзничества уже существуют в подходе к Афганистану.
Возможно ли создание совместной ПРО? Здесь существуют разные мнения. Но пока говорить о создании объединенной системы ПРО под единым контролем вряд ли возможно. Скорее речь может идти только об оперативном взаимодействии двух систем ПРО при максимально возможной интеграции информационных потенциалов и сохранении суверенного контроля над огневыми средствами. Сотрудничество в сфере противоракетной обороны должно предусматривать четкое разграничение зон ответственности каждой из сторон. Должно быть также предусмотрено и военно-техническое сотрудничество. Вместе с тем взаимодействие России и США будет ограничено защитой от ракет малой и средней дальности, которые мы уничтожили по Договору РСМД. Представляется очевидным, что ни мы, ни американцы не будем помогать друг другу в создании стратегической ПРО, которая может подорвать стратегическую стабильность, основанную на взаимном ядерном сдерживании.
Будет возрастать влияние на стратегический баланс и высокоточных обычных средств, способных поражать важнейшие военные цели и пункты государственного управления без применения ядерного оружия. Особое значение здесь будут иметь средства «Быстрого глобального удара». Правда, новый Договор СНВ засчитывает обычные боеголовки как ядерные, если они будут установлены на МБР и БРПЛ. Это – большое достижение команды российских переговорщиков. Здесь следует иметь в виду, что тяжелые бомбардировщики в обычном снаряжении никогда не включались и не включаются в число носителей стратегического оружия.
Но Пентагон планирует начать разработку новой высокоскоростной ракеты большой дальности в неядерном оснащении, которая не будет выходить за пределы атмосферы. Утверждается, что такая ракета якобы не должна засчитываться как МБР, поскольку ее полет не будет происходить по баллистической траектории. Вряд ли Россия согласится не засчитывать такие ракеты в уровни СНВ. Это – угроза, которая может взорвать Пражский договор.
Кроме того, Москва весьма серьезно обеспокоена наличием у Вашингтона большого количества крылатых ракет морского и воздушного базирования в обычном оснащении. Угроза использования неядерных КРМБ и КРВБ, а также других высокоточных обычных средств для поражения стратегических объектов стала одной из причин понижения «ядерного порога» в официальной российской военной доктрине.
Россия сталкивается с неблагоприятным балансом обычных вооруженных сил и вооружений как на Западе, так и на Востоке. Полвека назад, столкнувшись с советским превосходством в обычных силах в Центральной Европе, США сделали ставку на массированное развертывание тактических ядерных вооружений. Судя по всему, эта же логика просматривается и в нынешнем подходе российской стороны.
Между тем и в США, и в других странах НАТО раздаются требования добиваться сокращения российского превосходства в ТЯО. Утверждается, что без этого невозможны дальнейшие сокращения стратегических ядерных вооружений. Но такой подход полностью игнорирует значительную асимметрию в обычных вооружениях. Обладая подавляющим превосходством в сфере высокоточных обычных вооружений, США ныне мало полагаются на ТЯО, хотя и сохраняют небольшое количество ядерных авиабомб в Западной Европе, чтобы обеспечить свое политическое лидерство в НАТО. Россия же вынуждена опираться на ТЯО как на один из инструментов ядерного сдерживания.
Отдельное соглашение по ТЯО маловероятно, поскольку паритет в этой области ядерных вооружений крайне невыгоден для России. А США вряд ли согласятся на соглашение, которое не основывалось бы на принципе паритета. Ведь все соглашения о контроле над вооружениями между Вашингтоном и Москвой зиждятся на этом принципе. Таким образом, возникает тупиковая ситуация, препятствующая дальнейшим сокращениям.
О «РАЗВЕРНУТЫХ» И «НЕРАЗВЕРНУТЫХ» БОЕЗАРЯДАХ
Выход из этого тупика может потребовать радикального изменения подхода к процессу сокращения и ограничения ядерных вооружений. Со времен ОСВ-1 1972 года, когда США отказались учитывать ТЯО в рамках первого советско-американского соглашения, предметом договоренности стали только стратегические вооружения дальностью свыше 5500 км. Правда, позднее, в 1987 году, был подписан Договор РСМД, ликвидировавший целый класс ракетно-ядерных вооружений СССР и США дальностью от 500 до 5500 км. Но, как отмечалось выше, ТЯО оказалось вне международно-правового поля.
 Лодки типа «Огайо» будут модернизированы. Фото с сайта vikipedia.com |
Новый Договор СНВ определяет, какие ядерные боезаряды являются «развернутыми» и «неразвернутыми». При этом «неразвернутыми» являются складированные боезаряды. Таким образом, у США и России будет 1550 «развернутых» стратегических боезарядов в состоянии ВУБГ и значительное количество стратегических боезарядов в состоянии НУБГ. Но практически и все тактические ядерные заряды также складированы, то есть находятся в состоянии НУБГ.
Таким образом, в реальности у каждой стороны в период действия Пражского договора будет примерно 1,5 тыс. развернутых ядерных боезарядов и несколько тысяч складированных боезарядов, для приведения которых в состояние боеготовности и установки на ракетные и авиационные носители требуется определенное время – от нескольких часов до нескольких месяцев. При этом выборочной проверке будут подвергаться только «развернутые» боезаряды на стратегических носителях. «Неразвернутые», то есть складированные боезаряды, предназначенные как для стратегических, так и для тактических носителей, не верифицируются.
Принципиальной разницы между стратегическими и тактическими ядерными зарядами нет. Некоторые типы тактических боезарядов по своей мощности не уступают или даже превосходят определенные стратегические боезаряды и в принципе могут быть установлены на стратегических носителях.
С учетом вышесказанного, видимо, дальнейшие российско-американские договоренности о глубоких сокращениях ядерных вооружений должны преодолеть искусственное разделение на стратегические и тактические боезаряды и учитывать весь ядерный арсенал, включая «развернутые» и «неразвернутые» боезаряды различных типов.
Если применить этот подход в соответствии с формулой засчета нового Договора СНВ, то у России и США будет по 1550 «развернутых» стратегических боезарядов и примерно 3,5–5 тыс. неразвернутых боезарядов – стратегических и тактических. Однако в отличие от Пражского договора верификации подвергались бы все боезаряды независимо от того, установлены ли они на носителях или находятся на складах, а не только «развернутые» боезаряды.
В дальнейшем стороны могли бы договориться о более низких уровнях суммарных ядерных вооружений. При этом ядерные арсеналы России и США были бы ограничены, например, 3000 боезарядов. Из них 1000 считались бы «развернутыми», то есть в состоянии ВУБГ, а 2000 – «неразвернутыми», то есть в состоянии НУБГ. Каждая сторона могла бы самостоятельно решать, как заполнить эти квоты. Видимо, Россия предпочла бы содержать на складах больше тактических, а не стратегических боезарядов, а США – больше стратегических, а не тактических зарядов. Таким образом, принцип паритета сохранялся бы в неизменности, но состав ядерных сил был бы асимметричным – в соответствии с особыми потребностями каждой стороны.
Конечно, названные выше уровни являются лишь иллюстрацией нового подхода и в реальности цифры могут быть иными. Моделирование дает возможность проверки соответствующих выводов.
НОВАЯ МОДЕЛЬ
В ходе моделирования оценка сохранения фактора сдерживания (поддержание стратегической стабильности) рассчитывалась для наихудшего сценария, выходящего за рамки реальности, когда наносится внезапный удар в условиях мирной жизни, без этапа нарастания политической и, тем более, военной напряженности.
Как известно, многие эксперты и в России, и в США далеко не однозначно относятся к предложениям по снижению боевой готовности СЯС. Тем не менее этот вариант был учтен в расчетах. В интересах поддержания стратегической стабильности был выбран вариант построения СЯС в два эшелона с разной степенью боевой готовности.
Наши американские коллеги считают, что наиболее стабилизирующим элементом стратегической триады являются БРПЛ на находящихся на боевом патрулировании подводных лодках, поскольку их практически невозможно обнаружить в Мировом океане и уничтожить в упреждающем ударе. Но этот тезис по понятным геостратегическим и экономическим причинам не пользуется поддержкой большинства российских экспертов. В свою очередь, многие американские эксперты не согласны с бытующим в России мнением о том, что наиболее стабилизирующим элементом ядерной триады являются мобильные МБР.
В предложенной ниже модели рассматривается еще один вариант. Первый эшелон для обеих сторон состоит только из шахтных моноблочных МБР (в США – Минитмен-3, в России – Тополь-М и др.). Понятно, что такой вариант не соответствует американским подходам, в которых делается ставка на морской компонент стратегических ядерных сил. Но это тот подход, который открывает перспективу для более глубоких сокращений ядерных сил. То есть исходные данные для моделирования фактически содержат и предложения, направленные на создание условий для последующих глубоких сокращений ядерных вооружений. На это направлено и построение СЯС в два эшелона. Первый эшелон находится в готовности к применению через несколько часов (ВУБГ), а второй может иметь значительно большее время восстановления боевой готовности (НУБГ), но одного порядка для обеих сторон. При таком построении атакующая сторона не имеет возможности полного и гарантированного уничтожения первого эшелона противника (противосиловой удар). В результате противоположная сторона может нанести удар возмездия не только силами своего второго эшелона, но и сохранившимися пусковыми установками первого эшелона. Агрессия теряет смысл. Еще меньше смысла в первом ударе нападающей стороны по городам (противоценностный удар). В этом случае удар возмездия будет состоять из сил и первого, и второго эшелонов.
В целом результаты моделирования показали, что решающее значение для дальнейших глубоких сокращений ядерных вооружений в ближайшей перспективе будут играть вопросы, связанные с перспективой развития систем ПРО и ракет большой дальности в обычном снаряжении, а в последующем – подключение к сокращению ядерных вооружений других ядерных государств.
НУЖНА ДИСКУССИЯ
Конечно, мы не ожидаем, что такой подход вызовет единодушное одобрение. Каждый новый шаг на пути к сокращению вооружений всегда сталкивается с политическим сопротивлением. Существует и инерция традиционных подходов, которую нелегко преодолеть. Мы также не хотим, чтобы непродуманные шаги привели к ослаблению стратегической стабильности в российско-американских отношениях.
Вместе с тем мы убеждены, что состав ядерных вооружений, установленный Пражским договором, – это не самоцель. Руководители России и США не раз провозглашали, что целью является избавление человечества от ядерной угрозы. Мы полагаем, что изложенный выше подход позволяет приблизиться к этой цели. Но у нас нет рецепта того, как перейти от радикального сокращения ядерных арсеналов к полному уничтожению ядерного оружия. Дело не только в необходимости решения беспрецедентно сложных военно-технических проблем для достижения ядерного «нуля». Главное – это отсутствие надежной системы международной безопасности, соответствующей реалиям XXI века и гарантирующей предотвращение агрессии с использованием как ядерного, так и неядерного оружия. Только создание такой системы позволит преодолеть ситуацию взаимного ядерного уничтожения.
Авторы данной статьи полагают, что ядерное разоружение вряд ли произойдет при жизни нашего поколения. Но мы считаем, что новый Договор СНВ не должен стать конечным пунктом, за ним должны последовать дальнейшие шаги, которые могут быть осуществлены через одно-два десятилетия. Мы уверены, что необходимо уже сейчас начинать обсуждение этих вопросов. Хочется надеяться, что данная статья вызовет серьезную дискуссию на экспертном уровне.
