Письма темных людей

Олег Павлов. Русский человек в ХХ веке. Статьи, эссе, рассказ. - М.: Русский путь, 2003, 248 с.

Книга начинается с писем. Пенсионеры, не получающие пенсий, всеми ненавидимые бомжи, сохнущие от голода старухи, бывшие инженеры, вынужденные просить подаяния... "Осколки империи". Демократическая Россия строится - щепки летят.

Такие письма никогда не попадают в соответствующие разделы газет - слишком неподдельные свидетельства человеческого страдания не вписываются в изображаемую ими картину мира. Потому и приходится публицистикой заниматься писателям, что медиа устранились от нее принципиально. Проблема нищеты допускается в них только в качестве остренькой приправы, будоражащей экзотики - скажем, какой-нибудь очерк о нищих в московском метро (как правило, следует вывод, что все они липовые). Павлов поставил перед собой задачу пристально вглядеться в то, от чего в "демократической России" принято отворачиваться, как от соуса, пролитого на скатерть.

В эссе "Русская Атлантида" он пишет о некогда знаменитом Хитровском рынке:

"Чудо то, что бродяги в кои-то веки стали почти народом, силой - гордыми духом "хитровцами", которых страшились обыватели, а писатели - спускались с уважением в запахшую преисподнюю их муравейника, с жаждой понять, постичь. Ходили даже не сами по себе - не смели просто так взять да пойти, а был свой Вергилий. Иначе, без Гиляровского, отмирала душа. Ходил на Хитровку сам Толстой! Гений человеческий приходил к отбросам человечества. Был там, у них. Что он искал? Что понял?.."

***

В романе Дмитрия Быкова "Орфография" есть такой образ - "темные люди". Так называют нищих, сделавшихся слишком заметными на улицах Петербурга накануне Февральской революции. Их непрозрачная докучливость (человек не может не докучать, если он голоден и вонюч) предвещает грядущий хаос: как крысы, первыми бегущие с незаметно начавшего тонуть корабля, повылазили они из своих нор.

Ужас, охватывающий героя романа, понятен жителю современного мегаполиса: если в вагоне метро расположился бездомный, никто с ним рядом не сядет. Даже в час пик вонючему нищему гарантировано сколько угодно не оккупированного чужими локтями пространства - есть чему позавидовать. Все теснятся, а поза бездомного столь естественна, что кажется окружающим вызывающей - хочется заподозрить беднягу в том, что он злорадно злоупотребляет своим вонючим "положением"...

Ужасно все, что не на своем месте. Ужасен нищий на паркете или у парадного подъезда, ужасен и барин, филантропствующий в дымной избе своего крепостного.

А ведь от тех самых "темных", описанных в романе, пошла всенародно любимая песня "Гоп со смыком". А от нее - целая культура новой уместности, где лаковый скрипучий паркет и какой-нибудь магнитофон "Весна" соединяются в гимне торжествующей интеллигентской любви к Высоцкому или Аркаше Северному. Высоцкий и Северный - наше все... Социальная революция 1917-1988 годов оказалась культурным реваншем Хитровки.

Кажется, Шпенглер писал, что русская революция была не классовой, а культурной. Как выразилась Мария Розанова, "у нас есть два народа". А по общепринятой классификации у нас есть "народ" и "интеллигенция". Не всегда понятно, чем они отличаются, но всегда понятно, как различаются: "мы - не они, они - не мы". В благоприятствующих обстоятельствах это с легкостью трансформируется в "мы - против них" (взаимно).

До XVII века народ был один - имущественные и сословные различия не являлись различиями культурными: царь ел, спал и думал так же, как последний холоп. Разница могла быть в качестве и количестве, но репа оставалась репой, а квас - квасом, вокруг них выстраивался один уклад, а вокруг уклада - одна культура. Сбрив бороды и надев голландские башмаки, мы получили и "два народа", и царя-немца.

Характерно, что в революционные годы крестьяне последовательно жгли усадьбы. Не грабили, не селились в них, а именно жгли. Двигателем революции была не страсть к выгоде и поживе, а культурная ксенофобия: чужое должно быть разрушено.

Возвращаясь к "Орфографии", отметим, что синтагма "темные люди" недвусмысленно отсылает нас к трактату Epistolae clarorum virorum ("Письма темных людей"), авторство которого одно время приписывалось Эразму. Этот протестантский по сути текст был сдержанно осужден Лютером, чувствующим себя плоть от плоти той "темноты", коей уподобляется в трактате книжная мудрость. Согласно Epistolae clarorum virorum "темные люди" - это, скорее, как раз те интеллигенты, которые в быковском романе сидели в отапливаемой и снабжаемой селедками общине на Елагином острове... Эта рифма в романе всего ценнее.

***

Размышляя о книге Павлова и романе Быкова, приходишь к пониманию того, что сегодня в конфликте "Россия - Запад" культурные признаки отходят на второй план. На первый выдвигаются социальные и имущественные - или, как говорили раньше, классовые. Обыгранная, одураченная Россия превращается в сырьевую колонию, в страну "третьего мира", и готова разделить судьбу постколониальной Африки, до которой никому в мире нет дела, кроме как до рынка сбыта бросовых, откровенно вредных продуктов и поставщика туристской экзотики. А русский народ (за вычетом окормляемой массмедиа и воровским бизнесом интеллигенции) целиком превратится в неприятное побочное явление неоколониализма - вроде негров в Америке.

Насколько незавидна такая судьба? Трудно сказать. Культурная, политическая, демографическая и наконец просто энергетическая экспансия тех же негров в той же Америке сегодня более чем очевидна.

"Гоп со смыком" иногда возвращается.