Cherchez la femme

Роббинс, репортер газеты "Пикаюн" (что значит "Всякая всячина"), и Дюмар, работавший в "Л"Абей" (этой французской "Пчеле", что жужжит уже без малого сто лет), были добрыми друзьями, причем дружба их была испытана годами пережитых вместе падений и взлетов. Они сидели в привычном для себя месте - небольшом, облюбованном креолами¹ кафе мадам Тибо, что на Дюмен-стрит. Если вам знакомо это заведение, вы наверняка с удовольствием припомните его интерьер. В крохотном, тускло освещенном помещении всего шесть полированных столиков, и там подают лучший во всем Новом Орлеане кофе и коктейли с абсентом ничуть не хуже, чем в знаменитом ресторане "Сазерак". Возвышающаяся за стойкой толстая и любезная мадам Тибо производит с вами расчет. А разносят заказанные напитки ее племянницы, Николетт и Меме, - в очаровательных нагрудниках-передничках.

Дюмар с чисто креольской негой потягивал свой абсент - прикрыв глаза и погрузившись в клубы папиросного дыма. Роббинс просматривал утренний выпуск "Пика", отмечая, как это свойственно всякому молодому репортеру, грубейшие промахи метранпажа и завистливо вычеркнутые редактором строки из его собственного материала. В столбце объявлений ему попалась на глаза заметка, которую он, чрезвычайно заинтересовавшись и вызвав из забытья друга, не преминул прочитать ему:

"АУКЦИОН. Сегодня, в три часа пополудни, будет продано с молотка все общинное имущество сестриц-самаритянок. Публичный торг состоится в их обители на улице Боном. Продаже подлежат: строения, земельный участок, а также вся без исключения обстановка и утварь, как церковная, так и прочая".

Эта заметка побудила приятелей вспомнить один случай из их журналистской практики, произошедший около двух лет тому назад. Восстановив ход событий и свои тогдашние предположения, они принялись обсуждать дело заново - с учетом корректив, внесенных временем.

Других посетителей в кафе не было. Чуткое ухо мадам уловило направление разговора, и она подсела к их столику. Ведь эта каша заварилась из-за ее пропавших денег... из-за бесследно исчезнувших двадцати тысяч долларов┘ Разве не так?

Они стали разбираться в загадочной истории уже втроем: ворошить преданное забвению прошлое, извлекая из памяти подробности. В храм той самой обители сестриц-самаритянок Роббинса с Дюмаром завела в свое время усердная и безуспешная погоня за сенсацией. Там они помимо всего остального узрели позолоченную статую Девы Марии.

- Што говорить, мальтшики, - подвела итог мадам. - Нехорош он быль человек, мсье Морен. Любой уверен, он эти деньги, который я даль ему хранить, просто стащиль. Вот как. Тратиль он деньги, и все тут. - Она с проникновенной улыбкой обернулась к Дюмару. - Я вас понимать, мсье Дюмар, когда вы пришель меня спросить, што я знать про мсье Морен. О, я прекрасно понимать┘ если люди терять деньги, они говорить: "Cherchez la femme", искать женщина. Только не мсье Морен. Нет, мальтшики. До самой смерти он быль просто святой. Эти деньги легтше искать в статэй Дева Мари, какой мсье Морен подариль этим p"tite soers² в монастырь, чем найти один femme.

При последних словах мадам Тибо Роббинс вздрогнул и искоса бросил хитрый взгляд в сторону Дюмара. Креол сидел равнодушный к разговору, мечтательно наблюдая за спиралями папиросного дыма.

Между тем подоспело девять утра, и спустя несколько минут друзья расстались - каждый побежал по своим делам. А теперь вот вам вкратце история пропавших тысяч мадам Тибо.

* * *

Новый Орлеан с легкостью вспомнит обстоятельства, при которых в этом городе умер господин Гаспар Морен. Месье Морен жил в старой, французской части города и был золотых дел мастером, искусным ювелиром и человеком, пользовавшимся огромным уважением. Он принадлежал к известному французскому роду и имел репутацию историка и знатока древностей. Холостяк, лет этак под пятьдесят, он уютно и спокойно жил себе на одном из ставших теперь редкостью постоялых дворов Руаял-стрит. Однажды утром его нашли в номере скончавшимся от неизвестной причины.

Когда стали разбираться в делах месье Морена, обнаружилось, что он был практически банкрот: продажа его движимого имущества едва покрыла долги. Впрочем, вырученных денег оказалось достаточно, чтобы спасти покойного от хулы. Затем, однако, выяснилось, что некая мадам Тибо, бывшая домоправительница Моренов, доверила ему сумму в двадцать тысяч долларов, которая досталась ей по наследству от каких-то родственников во Франции.

Самое тщательное расследование, предпринятое друзьями и судебными органами, не сумело выявить, как покойный распорядился этими деньгами. Они исчезли, причем исчезли бесследно. За несколько недель до кончины господин Морен снял всю сумму золотом со счета в банке, куда положил ее до отыскания более надежного места (так он, во всяком случае, объяснил мадам Тибо). В результате посмертная репутация месье Морена оказалась подорванной (не иначе как безнадежно), а мадам погрузилась в безутешную печаль.

Тогда-то Роббинс и Дюмар, представляя каждый свое издание, и занялись одним из тех упорных приватных расследований, к которым в последние годы столь часто прибегает пресса для снискания славы себе и удовлетворения любопытства общественности.

- Cherchez la femme, - объявил Дюмар.

- Во-во! - подхватил Роббинс. - Все дороги ведут к женщине. Ничего, мы эту дамочку найдем.

Они вытрясли всю возможную информацию из служащих мореновской гостиницы, начиная с коридорного и кончая хозяином. Мягко, но настойчиво допросили родню усопшего, охватив даже четвероюродных братьев и сестер. Умело прощупали сотрудников покойного ювелира и даже у клиентов господина Морена допытывались сведений о его привычках. Подобно ищейкам, они шаг за шагом проследили унылый и одноообразный жизненный путь предполагаемого злоумышленника на многие годы назад.

В итоге сих трудов господин Морен предстал перед ними личностью прямо-таки безупречной. В дебет ему нельзя было записать ни малейшей слабости, которую позволительно было бы истолковать как преступную наклонность, ни единого шага в сторону от верного пути, ни даже намека на расположение к противоположному полу. Жизнь его была по-монашески размеренна и аскетична, его привычки - просты и очевидны. Доброжелателен, щедр, образец благопристойности - таков был вердикт всех знавших месье Морена.

- И что теперь? - спросил Роббинс, мусоля пустой блокнот.

- Cherchez la femme, - ответствовал Дюмар, закуривая. - Давай проверим Леди Беллэрз.

Эта дама была в означенном сезоне фавориткой бегов. Как и положено особе женского пола, она отличалась капризным нравом, и несколько городских игроков, понадеявшихся на ее постоянство, жестоко поплатились за свой просчет. Газетчики кинулись к букмекерам.

Господин Морен? Ни в коем случае. Он и близко не подходил к ипподрому. Играть на бегах было не в его натуре. Даже странно, что джентльмены спрашивают.

- Может, бросим? - предложил Роббинс. - Пускай ломают головы профессиональные отгадчики.

- Cherchez la femme, - твердил свое Дюмар, доставая спичку. - Давай проверим сестриц-как-их-там-называют.

Ранее в процессе расследования выяснилось, что господин Морен особо благоволил к славному ордену. Покойный не только делал щедрые пожертвования, но избрал монастырский храм для бесед с Богом. Говорили, ювелир не пропускал дня, чтобы не наведаться туда и не вознести перед алтарем свои молитвы. Похоже, к концу жизни голова его была занята исключительно религиозными вопросами - вполне вероятно, в ущерб мирским делам.

Роббинс с Дюмаром устремились в сие святилище, куда и проникли через узкую дверцу в каменной стене, мрачно взиравшей на Боном-стрит. Пожилая женщина, которая мела в церкви полы, сказала, что возглавляющая орден сестра Фелисите молится в капелле, у алтаря, и должна вот-вот выйти. Капелла была отгорожена тяжелыми черными занавесями. Друзья принялись ждать.

Вскоре занавеси раздвинулись, пропустив вперед сестру Фелисите. Взорам репортеров явилась высокая женщина со скорбным выражением простоватого лица, худощавая, в положенных монашенкам строгом чепце и черной мантии.

Первым заговорил Роббинс. В силу своей профессии он привык действовать нахрапом, а потому сразу взял быка за рога.

Так, мол, и так, они представляют печать. Сестра, надо думать, слышала про дело Морена. Для сохранения доброй памяти об усопшем необходимо разобраться в тайне пропавших денег. Известно, что он часто приходил сюда, в монастырскую церковь. Соответственно, любые сведения о привычках и наклонностях господина Морена, его друзьях-приятелях и т.д. и т.п. будут полезны для установления истины.

Разумеется, сестра Фелисите слышала про это дело и охотно расскажет все, что ей известно. Известно ей, однако, крайне мало. Месье Морен был добрым другом ордена, изредка жертвовал до ста долларов. Их религиозная община независима и занимается благотворительностью только на частные пожертвования. Господин Морен подарил храму покров для алтаря и серебряные подсвечники, приходил молиться каждый день, иногда оставался по часу и долее. Был истинно верующим человеком, можно сказать, воплощением благочестия. Да, еще в капелле стоит статуя Девы Марии, которую месье Морен отлил по собственной модели и преподнес ордену. Ну что вы, разве можно хоть в чем-то подозревать такого замечательного человека?!

Роббинс и сам сожалеет о том, что репутация господина Морена оказалась подмоченной. И все же, пока не будет установлено, куда делись тысячи мадам Тибо, прекратить поток злословия вряд ли удастся. В подобных делах бывает┘ кстати, отнюдь не редко┘ бывает замешана женщина. Так вот, положа руку на сердце... строго конфиденциально... не было ли тут...

Сестра Фелисите взглянула на репортера с суровым достоинством.

- Месье Морен поклонялся одной-единственной женщине, - неторопливо выговорила она. - Ей, можно сказать, и принадлежало его сердце┘

Роббинс радостно нащупал в кармане карандаш.

- Вот она, эта женщина! - провозгласила сестра Фелисите.

Вытянув длинную руку, она отдернула занавесь, и перед ними предстала, озаренная рассеянным светом из оконных витражей, святая святых храма. Посреди голой каменной стены стояла в глубокой нише скульптура Девы Марии - цвета чистого золота.

Правоверный католик Дюмар поддался драматическому эффекту этой сцены. Пусть лишь на миг, но он преклонил колена на каменных плитах и осенил себя крестным знамением. Сконфуженный Роббинс, бормоча невнятные извинения, неуклюже попятился. Сестра Фелисите снова закрыла нишу, и газетчики поспешили удалиться.

- Ну-с, что у нас на очереди? - с подлым сарказмом обратился Роббинс к Дюмару, когда они очутились на узком каменном тротуаре перед монастырем. - Блюстительницы церковных канонов?

- Абсент, - отозвался Дюмар.

* * *

Теперь, когда вы отчасти знакомы с историей о пропавших деньгах, можно попробовать догадаться, на какую мысль натолкнули Роббинса заключительные слова мадам Тибо.

Так ли уж нелепо было предположение журналиста о том, что религиозный фанатик принес свой капитал - вернее, капитал мадам Тибо - на алтарь церкви, что эти деньги стали материальным воплощением его неизбывной веры? Поклонение Богу толкало людей и на более странные поступки. Почему бы исчезнувшим тысячам не оказаться отлитыми в блестящую статую? Ювелир вполне мог сделать скульптуру из чистого золота и по велению помраченного рассудка воздвигнуть ее в храме, корыстно надеясь таким образом умилостивить святых и проложить себе дорогу на небеса.

Без пяти три Роббинс вошел в церковь сестриц-самаритянок. В тусклом свете храма он увидел, что на торги собралось человек сто. В основном тут были члены религиозных орденов, священнослужители и другие духовные особы, желавшие приобрести церковное имущество, дабы его не осквернило попадание в неправедные руки. Среди прочих же большинство составляли дельцы и маклеры, которые пришли поторговаться за недвижимость. Один мужчина, по виду явно церковнослужитель, взял в руки молоток, так что этот аукцион - в отличие от многих - проходил под руководством человека с достойными манерами и отменной дикцией.

После продажи нескольких мелких предметов двое помощников вынесли на всеобщее обозрение статую Девы Марии.

Роббинс начал торг с десяти долларов. Дородный господин в священническом облачении поднял цену до пятнадцати. Голос с противоположной стороны храма выкликнул двадцать. Втроем они, чередуясь, набавляли по пять долларов, пока цена не выросла до пятидесяти. Тут дородный господин отпал, а Роббинс, в виде coup de main³, разом скакнул до ста.

- Сто пятьдесят, - сказал второй голос.

- Двести, - смело предложил Роббинс.

- Двести пятьдесят, - не замедлил отозваться соперник.

Репортер поколебался не дольше, чем длится вспышка молнии, и за это время успел прикинуть, сколько сумеет одолжить у ребят в газете и выпросить у заведующего в счет будущего жалованья.

- Триста, - объявил он.

- Триста пятьдесят, - чуть громче прежнего произнес второй голос, и Роббинс, услышав его на этот раз, вдруг нырнул в толпу, пробрался в соответствующем направлении и сердито схватил обладателя голоса - Дюмара - за шиворот.

- Дурак отпетый! - прошипел Роббинс ему в ухо. - Скидываемся?

- Идет! - невозмутимо согласился Дюмар. - Триста пятьдесят мне не наскрести даже под страхом ареста, а половину я потяну. Только с какой стати ты набиваешь цену против меня?

- Думал, я здесь один такой идиот, - признался Роббинс.

Поскольку новых предложений не последовало, статуя отошла синдикату по последней названной цене. Дюмар остался сторожить добычу, а Роббинс побежал выбивать нужную сумму из приятелей и потенциальных заимодавцев. Вскоре он вернулся с наличностью, и два мушкетера, погрузив ценный груз в карету, отвезли его к Дюмару, который снимал комнату неподалеку, на старинной Шартр-стрит. Там они втащили обмотанный материей сверток по лестнице и взгромоздили прямехонько на стол. Сверток весил добрых сотню фунтов, а значит, если смелая теория друзей подтвердится, перед ними находился предмет стоимостью, по их подсчетам, около двадцати тысяч долларов.

Роббинс развернул упаковку и вынул перочинный нож.

- Sacrе!⁴ - содрогнувшись, пробормотал Дюмар. - Это ж Богоматерь. Что ты собираешься с ней делать?

- Заткнись, Иуда! - холодно отвечал Роббинс. - Думать о спасении тебе поздно.

Твердой рукой он поскоблил плечо статуи. Под тонким слоем позолоты оказался металл тусклого серого цвета.

- Свинец! - вскричал Роббинс, швыряя нож на пол. - Позолоченный свинец!

- Ну и пошла она к черту! - сказал забывший об угрызениях совести Дюмар. - Мне пора выпить.

Вдвоем они угрюмо прошагали два квартала до кафе мадам Тибо.

Похоже, утренняя беседа напомнила мадам о былых заслугах молодых людей. Как-никак, они очень старались отыскать ее деньги.

- Нет, вы не можете сесть здесь, - вмешалась она, когда друзья вознамерились занять свои обычные места. - Нет-нет, мальтшики. Я просиль вас идти тот комнат, как мой trеs bons amis, мой лютший други. Я вам сама сделать anisette⁵ и чашечку cafe royale, отшень вкусный. О, я любиль мои други обслюжить хорошо. Пожалста. Тот комнат.

Мадам проводила их в задний кабинет, куда иногда приглашала самых уважаемых посетителей. Там она усадила друзей в удобные кресла за низеньким столиком, подле выходившего во двор большого окна. Гостеприимно хлопоча вокруг, мадам принялась готовить обещанные напитки.

Журналисты впервые удостоились чести попасть в священные пределы. Комната была погружена в сумеречный полумрак, который перебивали только блики от любимой креолами полированной мебели, надраенных до блеска ручек и сверкающего хрусталя.

Из крохотного двора доносилось вкрадчивое журчание фонтанчика, в такт которому трепетал листвой росший под окном банан.

Будучи по натуре исследователем, Роббинс обвел комнату любопытным взглядом. Мадам явно унаследовала от предков-варваров penchant⁶ к грубоватому оформлению интерьера.

Стены были украшены дешевыми литографиями (ох уж эта рассчитанная на мещанский вкус кричащая клевета на природу!), поздравительными открытками, аляповатыми вырезками из воскресных приложений к газетам и художественной рекламой, предназначенной для эпатажа зрительного нерва. Посреди этой яркой экспозиции внимание Роббинса привлекла какая-то маловразумительная заплата. Репортер даже встал и подошел рассмотреть ее вблизи, после чего, бессильно прислонившись к стене, заговорил:

- Мадам Тибо! О, мадам! С каких пор, скажите на милость, вы взяли моду оклеивать стены четырехпроцентными бонами Соединенных Штатов по пять тысяч долларов каждая? Что тут происходит? Это сказка братьев Гримм или мне пора сходить к глазному врачу?

Услышав эти слова, мадам Тибо и Дюмар тоже подошли к стене.

- Што вы такой говорить? - залепетала мадам. - Што вы такой говорить, мсье Роббин? Bon? А, вы про эти маленький бумаг! Когда-то я думаль, они есть календарь, а номер внизу - день месяц. Но нет. Этот стен треснуль, мсье Роббин, и я наклеиль тут бумаг. Я думаль, как хорошо они подходить по цвет к обои. Откуда они у меня есть? О, я прекрасно помнить. Один раз мсье Морен пришель... месяц перед тем, как умираль... он обещаль вкладывать мои деньги. Тогда мсье Морен положиль бумаг на столь и много-много говориль про деньги, што я плохо понималь. Mais⁷ деньги я больше не видаль. Отшень нехорош быль человек мсье Морен. Как вы называть эти бумаг, мсье Роббин? Bon?

- Да вот они, ваши двадцать тысяч долларов. Смотрите, даже купоны целы, - произнес Роббинс, обводя пальцем четыре облигации. - Только отклеивать их надо пригласить специалиста. Так что господин Морен был хороший человек. А теперь не обессудьте, я вас покидаю. Мне пора прислушаться к внутреннему голосу.

Схватив Дюмара за рукав, он потащил его в соседнюю комнату. Мадам принялась громко звать Николетт и Меме - полюбоваться на капиталы, возвращенные ей месье Мореном, этим бесподобным человеком, святейшим из святых.

- Ты как хочешь, Марси, - сказал Роббинс, - а я пускаюсь в загул. Три дня многоуважаемому "Пику" придется обходиться без моих драгоценных услуг. Советую и тебе последовать моему примеру. Кстати, зеленая дрянь, которую ты обычно пьешь, сегодня не пойдет. Она стимулирует мысль, а нам надо забыть обо всем на свете. Я познакомлю тебя с единственной дамой, которая поможет нам добиться желаемого результата. Ее зовут "Красотка Кентукки", и эта Красотка - бурбон двенадцатилетней выдержки, в квартовых бутылках. Как тебе такая идея?

- Allons!⁸ - воскликнул Дюмар. - Cherchez la femme.

¹ В штате Луизиана так называют жителей французского происхождения, родившихся на территории штата.
² Здесь: сестрицам (франц.).
³ Здесь: решительного удара (франц.).
⁴ Черт возьми! (франц.)
⁵ Анисовку (франц.).
⁶ Склонность (франц.).
⁷ Но (франц.).
⁸ Здесь: вперед (франц.).