Владимир Рощупкин
Советские «шурави» не только воевали с душманами, но и пытались помочь афганцам в строительстве мирной и счастливой жизни. Фото Reuters
– Хочешь побывать на пакистанской границе? – спросил меня по телефону поздним вечером наш советник по спецпропаганде по имени Олег.
– И вы еще спрашиваете, товарищ полковник! – невольно вырвалось у меня вместо короткого «да» или уставного «так точно».
– Тогда завтра в 7.00 будь готов к выезду.
Махнуть на афгано-пакистанскую границу во время войны – сказать просто. Не просто добраться. Единственный реальный способ – из Кабула по воздуху до Джелалабада, центра приграничной провинции Нангархар, а дальше – на «броне» в сторону Пакистана, откуда в то время к моджахедам шли основные потоки оружия, людей, финансовых и материальных средств. И вот он, редкий шанс для командированного из Москвы выбраться на границу.
ПОЛЕТ В НОЕВОМ КОВЧЕГЕ
«Я вспоминаю утренний Кабул,/ Всё необычно в голубой столице:/ И сумрак гор, и резкий голос птицы,/ И улиц просыпающихся гул…» Под звуки этой «афганской» песни, негромко звучавшей из магнитолы, видавший виды Ан-12 афганских ВВС ранним февральским утром 1986 года взял курс с кабульского аэродрома на Джелалабад. Машину пилотировал командир экипажа подполковник Гулям Мухаммед. Он то прижимал ее к земле, то заставлял резко взмывать над горными отрогами – снизу постреливали. Такие пируэты в воздухе, прямо скажем, не для транспортного самолета, но... Хорошо, что грузы, которые везли в Джелалабад, были надежно закреплены.
Грузовой салон Ан-12 напоминал Ноев ковчег. Кого и чего тут только не было! Помимо ящиков с боеприпасами, продовольствием и медикаментами – тюки с обмундированием и гражданской одеждой, связки брошюр и листовок на языках дари и пушту. А людей – как в бочке сельдей: на сиденьях у бортов, на полу вдоль всего грузового отсека вплотную друг к другу наши и афганские солдаты и офицеры, какие-то молчаливые насупленные бородачи в широких домотканых штанах и в афганских шапочках, женщина-врач из советского госпиталя в Кабуле.
Особняком на откидном сиденье, глядя поверх голов пассажиров, восседал мулла по имени Мустафа. Это был не рядовой служитель Всевышнего, а представитель совета улемов (религиозных деятелей) Афганистана, знаток и толкователь Корана.
На совещании в провинциальном комитете НДПА в Джелалабаде был намечен маршрут совместного советско-афганского агитотряда в приграничные районы, где проживают шинвари. Это бедное, но гордое и свободолюбивое племя горцев. Бедное не только потому, что в Афгане вообще живут очень бедно. В горных безлесных районах в отличие от субтропиков Джелалабада выжить непросто, особенно суровой зимой.
Где вода – там жизнь, где дым – там богатство, говорят шинвари. И это действительно так. Ибо дрова в Афгане очень дороги. Каждую сухую ветку собирают, складывают и на осликах везут домой и на продажу.
В Кабуле я и раньше встречал шинвари. Удивительно красивый народ. Статью, да и манерами, напоминают царственных особ. У всех – правильные черты лица, большие черные глаза, слегка волнистые длинные волосы. А послушаешь их разговор – будто тронную речь произносят: в каждом слове достоинство и степенность. Большинство из них в то время поддерживали центральную кабульскую власть, за что подвергались ожесточенным нападкам моджахедов. Поддерживали же потому, что из Кабула в селения шинвари впервые за их историю прислали учителей, врачей, лекарства, дети впервые стали учиться в построенных школах.
ЖИЗНЬ НА ГРАНИЦЕ
И вот после утомительного многокилометрового марша по пыльным дорогам наша колонна у очередной цели назначения – селения Очин (округ Шинвар, уезд Шергар). Само название округа говорит о населяющей его народности – шинвари. Нас встречает уездный начальник Вакиль, высокий статный мужчина средних лет с окладистой, как у русского купца, бородой. На лице цвета меди глубокие борозды от ветров, мороза и солнца.
Вакиль и его спутники – начальник местного Царандоя (отдела МВД) капитан Ашраф и начальник Хад (службы безопасности) лейтенант Аятулла знакомят нас с обстановкой. Раньше, до нападений моджахедов, в уезде проживали 55 тыс. жителей, а во время нашего приезда – около 30 тыс. Многие погибли, другие вынуждены были покинуть эти места. Хотя в то время, да и сейчас, в Афгане более спокойные места – понятие относительное.
Но четырьмя месяцами ранее созданный в уезде отряд самообороны (120 человек) очистил местность от вооруженных групп. Они вынуждены были перебраться через границу в Пакистан. Жители Очина сами построили школу, в ней учились 120 ребятишек (всего в селении только 5% грамотных). Тем семьям, где были погибшие в стычках с моджахедами, местные власти помогали чем могли. Поэтому гуманитарная помощь, которую привез наш отряд, была весьма кстати. Вакиль в связи с этим одобрительно качает головой: шинвари – люди гордые, но от помощи не отказываются.
От Очина до пакистанской границы – всего ничего: 15 км. Или же, по меркам выносливых шинвари, менее двух часов ходу по горным тропам. Банды из-за границы совершали налеты постоянно. Один раз в нападении даже участвовали пакистанские пограничные подразделения. А в рядах моджахедов, по словам капитана Ашрафа и лейтенанта Аятуллы, советники из Саудовской Аравии. Местные жители видели, как во время душманских вылазок их «подвиги» запечатлевали на пленку американцы, французы и западные немцы.
А потом господин Вакиль пригласил нас в дислоцированный в уезде батальон афганских пограничников из состава 1-й пограничной бригады (всего в ней тогда было шесть батальонов). Нас встретил командир батальона старший капитан Амирджон. В должности он всего шесть месяцев, а его биография умещается в несколько строк: из семьи дехкан, окончил 12 классов средней школы, а затем курсы офицеров-пограничников. Но боевого опыта Амирджону не занимать: в стычках с моджахедами только так: или ты их, или они тебя. Очередное воинское звание ему присвоили досрочно.
В день нашего прибытия 120 бойцов пограничного батальона выполняли боевую задачу. А накануне пограничники с воинскими почестями похоронили своего товарища – рядового Абдулвали. Ему было всего 20 лет. Родом Абдулвали сын Мамадвали был из уезда Суруби провинции Нангархар. На пост, который он охранял, напали моджахеды. Пограничник принял неравный бой и вел огонь до последнего...
ДРУЖБА ПРОВЕРЯЕТСЯ ВРЕМЕНЕМ
Старший капитан Амирджон проводил нас во двор штаба, обнесенный высоким глинобитным забором. Здесь мы и увидели необычное для пограничников оружие – зенитную установку. По внешнему виду советская, а надписи на китайском. Пограничники вместе с бойцами царандоя два месяца назад разгромили банду мятежников и захватили эту установку вместе с боекомплектом. В разговоре с комбатом старшим капитаном Амирджоном, его заместителем по политчасти капитаном Саидом Амиром, другими офицерами меня тогда поразило вот что: выяснилось, что они неплохо знают историю и боевые традиции советских погранвойск.
Местные жители и свободные от службы пограничники собрались в центре селения Очин, где разместились машины объединенного агитотряда. Прибывшая с нами из Кабула врач Ирина Николаевна Леснянская осматривала детей, женщин и стариков, тут же на месте оказывала медицинскую помощь. Наши офицеры раздавали продукты, одежду, книги и брошюры для местной школы. А главное – бесценный в этих краях керосин. Мулла Мустафа читал суры из Корана и комментировал их, увязывая с текущими событиями. Как оказалось, он местный, из племени шинвари. Хотя большую часть жизни и прожил в Кабуле, связей с земляками не утратил.
– Мы привезли вам помощь, которую прислало правительство и русские. А разве способны на такое те, кто называет себя защитникам ислама и убивает при этом правоверных?
А мне тогда подумалось: не рисковал ли почтенный старец Мустафа, делая такие заявления? Ведь шла война.
Выступил и местный малик (старейшина) 75-летний Мазамголь:
– Мы, шинвари, хотим, чтобы мир наконец пришел на нашу землю. Не мы первые взяли в руки оружие.
А потом над площадью раздались звуки музыки. Играл небольшой оркестр национальных инструментов, в котором солировали табла и доль. (Такие инструменты есть и у некоторых среднеазиатских народов на территории бывшего СССР.) Приехавший с нами из Кабула популярный исполнитель народных песен Ниматулла пел о том, что афганцы мечтают о долгожданном мире на своей древней земле. Но почему-то музыкальный проигрыш таблы и доли о доле афганцев показался мне тогда грустным.
Сегодня «афганский» период нашей истории оценивают по-разному. Я же помню Страну гор и ее людей такими, какими увидел их тогда, в уже далеком 86-м. О чем и сделал записи в своем афганском блокноте, который перечитываю сейчас, спустя четверть века после вывода наших войск. От людей, побывавших в Афгане уже в наши дни, слышал: среди тех, кто воевал против «шурави», есть немало, кто говорит о нас уважительно. Как это ни покажется странным, тот период они считают более стабильным, чем времена, что пришли позже.
Вопрос: звучат ли сегодня табла и доль в терзаемой междоусобицами Стране гор? Для меня он пока остается без ответа. Но песни надежды в исполнении Нигматуллы, которые я впервые услышал в краю гордого племени шинвари у пакистанской границы, до сих пор звучат в моей памяти.
