0
3939
Газета Поэзия Печатная версия

20.03.2024 20:30:00

Но кто же родит меня

Культуротворческие претензии и демиургический масштаб Макса Батурина

Тэги: поэзия, томск, рокпоэзия, память


поэзия, томск, рок-поэзия, память Хозяева квартир закрыли двери… Фото Евгения Лесина

Проект «Уйти. Остаться. Жить», посвященный рано ушедшим поэтам, продолжается: перед нами стихотворный сборник Макса Батурина, признанного «горлана-главаря» неформальной культуры Томска 1980–1990-х годов, меланхоличного и эпатажного трикстера, не перешагнувшего через второе тысячелетие. К сожалению, воронка Танатоса затянула незадолго до выхода «Гения офигений» еще одного поэта – чудесную, как лето Коктебеля, Елену Семенову – остается лишь бесконечно повторять: «Они ушли. Они остались». Лена была редактором этой книги (вместе с Борисом Кутенковым и Николаем Милешкиным).

Книга сопровождена среди прочего завершающей статьей Ольги Аникиной, попытавшейся дать исчерпывающую картину поэтики Макса Батурина. Аникина отмечает, что поэт чувствовал «свое право использовать наследие абсурдистов, маньеристов, обэриутов, акмеистов и футуристов по своему усмотрению», а особые приемы, каламбур и парономазия, становились в его стихах «маркером игры, игрового дискурса» и наделяли их иронией и «шутейной свободой». В статье, которую, не цитируя далее, рекомендую читателям, показалось неточным лишь одно – наложение друг на друга двух, по сути, разных музыкальных культур: рок-н-ролла и рока. Все-таки рок-н-ролл – изначально танцевальный жанр, схватывавший на лету ритмы блюза, кантри и прочие, но вмещая их тоже в танцевальную ритмику. А рок – социально ориентированный, имеющий несколько поджанров, в русском варианте обязательно опирающийся на текст. Макс Батурин, конечно, как почти все представители неформальной поэзии, был связан с рок-поэзией отрицанием официоза разных видов и подвидов, на его тексты писали песни известные рок-музыканты, но себя он позиционировал (видимо, чисто эмоционально) как исполнителя и слушателя рок-н-ролла.

Поэзия – особый взгляд на привычное и одновременно конденсация привычного до особого. Составителю сборника Борису Кутенкову удалось показать, что и то и другое представлено в стихах Макса Батурина. Размышлявшие о творчестве поэта обращали внимание на яркую одаренность, на деконструкцию поэтики и смыслов. И все-таки, особенно в воспоминаниях, больше внимания уделено публичному эпатажному имиджу Макса Батурина. Однако, если отвлечься от трагического по исходу образа поэта-хулигана (в общем-то, традиционного для русской поэзии: после Маяковского, Есенина, Павла Васильева) и от «культуротворческих претензий и демиургического масштаба», по выражению Ольги Баллы, написавшей аннотацию к «Гению офигений», то есть просто читать книгу, внезапно высветится, как это ни удивительно, отчетливая лирическая линия, о которой не пишут совсем или пишут мало, поэтому именно на ней и остановлюсь.

Дул дождь. Шел ветер. Бастионы

лета

неуловимо рушились во тьме.

Деревья не задерживали света,

но света не было, и было

грустно мне.

11-14-11250.jpg
Макс Батурин. Гений офигений.–
М.: Выргород, 2024. – 242 с.
(Поэты антологии
«Уйти. Остаться. Жить»)
Это строки лирического поэта. Собственно, первое впечатление, возникающее при чтении, – явлено подлинное поэтическое чувство, на которое нанизываются слова. Чувство, прячущееся за самоиронией, бытовым нигилизмом, забиваемое депрессивным фоном или вербальной игрой. Многие, взятые почти что наугад образы стихов, лирический дар Макса Батурина подтверждают. Вот, к примеру, как видится ему река – она «своим любима дном / и счастлива его молчаньем». Или – при ином освещении: «рентгеновское течение стихшей реки» – снова точно и зримо. Медитативность ряда стихов поднимает их над реальностью именно в силу лирического подтекста:

намокшие дома закрыли ставни

хозяева квартир закрыли двери

а я закрыл глаза и движусь мимо

не думаю а только вспоминаю

Так и видишь: поэт не идет, а летит мимо дверей, закрыв глаза, как закрыты окна ставнями. На нить поэтического чувствования нанизываются влияния. Наверное, Макс Батурин, читая поэтов-классиков, примерял их поэтику, точно чужую одежду, но вскоре – даже из стремления к открытости до самообнажения в противовес официальной «застегнутости», от нее отказывался, сохранив в стихах лишь отчетливые тени прочитанного. Психологическая метафора освобождения от влияний – чужой пиджак, внезапно сброшенный Максом Батуриным (см. воспоминания Ольги Рычковой: «НГ-Exlibris» от 04.10.23). А круг поэтических теней тем не менее широк: от Маяковского, Блока, Рембо до упоминаемых уже обэриутов. Сквозь эти ветви, которые «не задерживали света», но и не порождали его, поскольку поэтический источник не может находиться снаружи, иначе это эпигонство, поэт пытался разглядеть нечто необыкновенное с помощью своего внутреннего источника света, ощущая себя «повествователем о несбыточном и небывалом», мечтающим стать «соавтором семи чудес света». Когда действительность чуда не являла, оказываясь в плену вихрей тьмы или смога скуки, поэт был готов сам преобразовать мир и тех, кто оказался с ним рядом:

А! Кем бы ты ни была,

я придумаю тебя в тысячу раз

лучше.

Вся книга, независимо от разнообразия литературных приемов, затаенно-романтична, а в любовно-исповедальных стихах почти застенчивый взгляд на свое отражение резко контрастирует с образом нахального ниспровергателя любых основ:

ты смотришь на меня

и против солнца

кажусь я вероятно Иисусом

я сам опешив от таких

сравнений

закрыв глаза ныряю и плыву.

Вполне вероятно, эксцентричный вызов «общественному вкусу» был направлен не только против социума, стирающего особое в порошок привычного, но стал еще и борьбой с собственным, никем не замечаемым страхом – страхом непроявленности, затерянности в этом отвергаемом материалистичном мире, в который Макс Батурин пытался вписаться, но, видимо, не сумел: зов поэзии оказался сильнее. И в конечном итоге – постоянной борьбой со страхом уйти в духовное небытие:

и если я не стану бороться

за каждый день

меня смахнут и забудут

так же как вытирают

вездесущую пыль.

Юнг как-то обмолвился, что фанатизм – это замаскированное сомнение. В стихах Макса Батурина, поэта фанатичного протеста, прячется сомнение в собственной творческой довоплощенности: эго-вызов миру внезапно оборачивается самоумалением: «меня не примет даже вторсырье / кому я нужен» – болевым вопросом: «Я мучусь игрою во взрослого дядьку», «но кто же родит меня»...

Читателю предоставляется прекрасная возможность разрешить все сомнения поэта, полюбив образы и строки его стихов. Второе рождение все-таки состоялось. Поэтическое.


Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.

Вам необходимо Войти или Зарегистрироваться

комментарии(0)


Вы можете оставить комментарии.


Комментарии отключены - материал старше 3 дней

Читайте также


Тоска по миру гармонии

Тоска по миру гармонии

Мария Бушуева

Автопортрет Бориса Кутенкова, перерастающий границы личного

0
460
В Бедламе нелюдей

В Бедламе нелюдей

Виктор Леонидов

Безумной была не Марина Цветаева, безумным было время

0
675
Я очень и очень болен

Я очень и очень болен

Александр Балтин

Вино и другие напитки на площадях и улицах русской поэзии

0
915
Над ним луч солнца золотой

Над ним луч солнца золотой

Елена Скородумова

Где именно Михаил Лермонтов написал акварель «Морской вид с парусной лодкой»

0
510

Другие новости