Марина Гайкович Пасхальный фестиваль набирает обороты. Причем стремительными темпами – открытие в Москве, насыщенный тур по волжским городам, снова Москва. Здесь оркестр Мариинского театра отработал вечернюю программу, затем, на следующий день, дневную. И когда тем же вечером в начале церемонии вручения «Золотой маски» открылся занавес на сцене Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, у автора этих строк защемило сердце: там вновь были музыканты из Мариинки, и маэстро Гергиев там тоже был. И это после Пятой симфонии Малера (только чтобы отдышаться – целый час нужен, не говоря уже о том, чтобы в себя прийти)┘ Вопрос, почему иногда фальшивят духовики, можно снять – они в нормальной жизни столько даже не занимаются, а здесь только чистое время на сцене превышает все возможные часы упражнений. А потому, как в банковском деле, сделаем допущение и в дальнейшем повествовании умолчим о фальши медных.
Итак, программа первого вечера была посвящена Дебюсси и Стравинскому: две симфонии русского композитора обрамляли самые известные сочинения француза – его прелюдию «Послеполуденный отдых Фавна» и симфоническую поэму «Море». Трудно сказать, что накануне концерта вызывало больший интерес: редко звучащие опусы Стравинского (Симфония в трех движениях и Симфония in C) или возможность наконец в живом исполнении насладиться импрессионистическими полутонами Дебюсси. Радостно оказалось, в общем, и то, и другое. Гергиеву удается добиваться от музыкантов не просто тихой игры, но невероятной палитры пиано (в «Фавне») или форте (в «Море»). Сплетение голосов в тончайшую паутинку, когда каждая ниточка просвечивает на свету, ощущение и знойного томления, и легкого бриза в звучании оркестра, потрясающие солисты (например, флейтист, на одном дыхании протянувший свое соло в «Послеполуденном отдыхе Фавна») создали именно то ощущение от музыки Дебюсси (когда приходишь в восторг от колористичности, насыщенности звучания, вызывающей фонтан образных ассоциаций), которого порой тщетно ждешь от других оркестров. В симфониях Стравинского, чья музыка с возрастом все сложнее и сложнее, несмотря на «сырое» еще исполнение, Гергиеву удалось главное: он слышит сам и позволяет расслышать слушателю не просто оркестровую массу партитуры, но логику взаимодействия звуковых пластов, которыми пронизаны обе партитуры.
Программа Бетховен–Малер больше порадовала первой своей половиной. Гергиев в очередной раз проявил нюх на таланты и не ошибся. Молодой пианист Алексей Володин, исполнивший Четвертый концерт Бетховена, продемонстрировал вдумчивую и профессиональную игру, а также хорошее чувство стиля, что в этом опусе, проникнутом лирическими, даже интимными интонациями, особенно важно. В этом отношении вторая часть, безусловно, удалась и оркестру, и пианисту; крайние же части (несущественно) пострадали от отсутствия идейного вектора в первой и взятого дирижером быстрого темпа в третьей, в результате чего исполнители «пролетели» мимо тонкостей. Тонкости по большому счету отсутствовали и в Пятой симфонии Малера – скорее всего из-за отсутствия времени на репетиции. Но, как всегда у мастеров, концепция прочитывается: у Гергиева это симфония без торжественного апофеоза, она проникнута траурными интонациями (особенно в первой части), жанровые зарисовки живописуют скорее потусторонний мир, гимническая кода финала вряд ли поет оду жизни, и только в знаменитом Адажиетто чувствуется теплота человеческого дыхания.
