Ульфельдт Я. Путешествие в Россию /Ин-т славяноведения РАН; РГАДА; Гос. ист. худ. музей-заповедник "Александровская слобода". - М.: Языки славянской культуры, 2002. 616 с. Серия "Studia historica".
Послом быть почетно, но опасно. В особенности в эпоху, когда не существует телефонов, на худой конец скорых поездов и специальных дипломатических курьеров. Отправили тебя в дальние края, дали инструкции и велели - не отступай ни на шаг! А в дальних краях все получается по-другому - и спросить некого. Кругом все чужое, зверообразное, ничего не понятно и страшно - и за себя, и за исход событий. Тычешься как слепой котенок - и уж лишь бы скорей все это кончилось! А домой вернешься, на тебя плевки со всех сторон: ах ты, собака, шкуру свою спасал, а о государственных интересах не радел! И хорошо еще, если только плевки┘
Якоб Ульфельдт был отправлен датским королем Фредериком II послом в Московию, к Ивану Грозному, в 1578 году. До конца Ливонской войны оставалось уже сравнительно немного, но в тот момент не думали еще, что закончится она столь бесславно. Россия, Польша и Швеция дрались за земли полумертвого Ливонского ордена, Дании тоже хотелось получить свою долю - из тех земель, которые до завоевания их орденом и Россия, и Дания считали своими и которые на тот момент заняты были русскими войсками. С тем и снарядили послов - за землями (на худой конец за денежной компенсацией) и "вечным миром". А вернулись они с пустыми руками и пятнадцатилетним перемирием. Дело Ульфельдта разбиралось в ригсроде, он был признан виновным в превышении полномочий и подлежал наказанию, однако счастливо отделался простой отставкой.
Ульфельдт ждал десять лет. И дождался. После смерти короля, на собрании дворян Зеландии он самовольно взял слово (прорвался к микрофону!) и стал кричать о своей невиновности, предъявляя в доказательство объяснительную записку - рассказ о том, как тяжело ему было в варварской России. Через две недели текст был возвращен с предложением во избежание худшего замолчать раз и навсегда. Ульфельдт подчинился. Записка осталась.
Толстый том, вышедший под редакцией Дж. Линда и А.Л. Хорошкевич, счастливо отличается от многих других изданий подобных записок, не отягощенных комментариями, - комментариев здесь даже с избытком. Статьи памяти датского ученого Кнуда Расмуссена, занимавшегося исследованием текста Ульфельдта, и памяти переводчика "Путешествия в Россию" Л.Н. Годовиковой (перевод пролежал в архиве пятнадцать лет), три вступительные статьи, три текста рукописи - на латыни, датском и русском, 400 единиц комментариев, две научные статьи, касающиеся затронутых в тексте реалий (В.В. Ковельмахер "Государев двор в Александровской слободе" и М.Е. Ворожейкина "Техника русского средневекового солеварения"), десяток приложений, содержащих ранее не публиковавшиеся документы, библиография, указатели и иллюстрации. Кажется, полнее уже ничего не может быть. Но начинаешь читать статью профессора Копенгагенского университета Джона Линда - и оказывается, что может, очень даже может быть полнее.
А был ли мальчик? Писал ли на самом деле Ульфельдт свою книгу? Что он собой представлял - блестяще образованный датский интеллектуал, с которым судьба сыграла злую шутку, или ленивый, нелюбопытный, трусливый, безынициативный, чванливый и самодостаточный чиновник, не способный взять на себя ответственность, но считающий, что все кругом перед ним виноваты? Разумеется, авторы статей не навешивают подобных ярлыков, но, кажется, они не вполне согласны между собой в оценке происхождения и значения этого текста. Критическая датская версия выглядит более яркой - ничего этого Ульфельдт не писал и в любом случае "Путешествие в Россию", подписанное послом, представляет как исторический источник не такой уж большой интерес. Представляет, разумеется, но как то, чем собственно и является, - демарш чиновника в попытке самооправдания.
По мнению Линда, Ульфельдт "творчески переработал" записки своего спутника, пастора Андреаса, убрав рассуждения, касающиеся прежде всего дел церковных, и кое-что добавив. То ли действительно у него не было времени, то ли он был просто неспособен писать самостоятельно. Пастор, в свою очередь, также прибегал к помощи чужих сочинений - "Ливонской Апологии", или Хроники Рюссова, и пресловутого Герберштейна, являвшегося, видимо, в то время основным источником информации о Московии, подобно какому-нибудь журналисту "Нью-Йорк таймс", побывавшему в Совдепии, где по улицам бродят медведи. А как пишет Линд, "как только в любые записки путешественника о России закрадывается в качестве возможного источника Герберштейн, так оригинальность и ценность этих записок тут же начинает вызывать подозрения". В любом случае в тексте, на взгляд Линда, оригинальное восприятие отсутствует - автор описывает не столько то, что видит, сколько то, что должен, да по большому счету и не может написать ничего другого, так как языка не знает и из комнат не выходит - стража не разрешает. И тут появляется на горизонте третий, прекрасный и недоступный нам текст - "Дневник NN", писанный, возможно, рукой толмача Хенрика Олуфсона и содержащий те самые подробности и непосредственное восприятие, которое было недоступно "господам", от коих скромный толмач находится несколько в стороне. Но перевод этого интереснейшего источника, как и ульфельдтовского оригинала, рукописи Андреаса, отсутствует - каких бы трудов ни стоило составление комментариев и написание статей, все это несравнимо с переводом средневекового текста, и потому появятся эти источники на русском языке скорее всего еще не скоро.
"Путешествие в Россию" переводилось на русский еще в XIX веке, и с тех пор все вынуждены объяснять, как датский посол был не прав и почему столь пристрастен - ругань в адрес русских встречается на каждом шагу (замечательно, что публикаторы до сих пор за него извиняются, хотя странно думать, что кто-то всерьез может обижаться на эти дошедшие из XVI века оскорбления). Даже русские слова, которые упоминает Ульфельдт, и те в основном все бранные, например "Sugin sin". Но бедный Ульфельдт - он ведь даже послом был всего лишь номинально, "для весу", переговоры вел на самом деле секретарь посольства - естественно, ничего он и не мог об этом написать, а записки его напоминают скорее жалобы завхоза: кормили плохо, лошадей не давали, слугам не обеспечивали должных условий труда, постоянно что-то крали. Так что о дороге в Москву, вернее, в Александровскую слободу, и обратно в Данию написано больше, чем о самой миссии, хотя и описан прием в Александровской слободе, пир после приема и подписание договора - во время чтения текста которого Грозный спокойно разговаривал с приближенными, мало обращая внимания на церемонию. Вообще Грозный, Александровская слобода и Ливонская война предстают здесь довольно живо - не только благодаря самим запискам, но и благодаря обширным комментариям и сопроводительным материалам, где собрана масса интереснейшей информации (привычка к сухому, сдержанному стилю советских времен заставляет постоянно вздрагивать, читая современные, уже совершенно стилистически свободные научные тексты, - в них постоянно и не скрываясь присутствует личность автора; иногда это выглядит почти юмористически настолько, что невозможно удержаться от примера - так, по поводу бояр, которые, "подняв бокалы, поцеловались", говорится следующее: "странным образом это обыкновение сохранилось доныне").
Наконец, на фоне действительной жестокости Ливонской войны и нравов времен правления Грозного странным контрастом кажутся вегетарианские датские нравы - мало того, что Ульфельдт не поплатился за свою неудачную миссию головой, мало того, что дело его решал парламент, - главной страшилкой в вопросе о публикации должных послужить его оправданию записок была гласность! В случае если Ульфельдт попытается опубликовать свое "Путешествие", ему пригрозили, в свою очередь, обнародовать королевские инструкции, данные для ведения переговоров. Угроза публичного разоблачения подействовала, текст впервые был напечатан в Германии в XVII веке.
Владимир Скосырев 
