Ужасы русского Берлина

В книгах Шесткова случаются повести сродни полотнам Босха. Неизвестный художник. Изгнание торгующих из храма. После XVI в. Датская национальная галерея, Копенгаген

Игорь Шестков. Дорогая буква Ю. – СПб.: Алетейя, 2021. – 418 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).

Игорь Шестков. Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести. – СПб.: Алетейя, 2020. – 410 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).

Игорь Шестков. Сад наслаждений. – СПб.: Алетейя, 2020. – 446 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).

Игорь Шестков. Фабрика ужаса. Страшные рассказы. – СПб.: Алетейя, 2020. – 522 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).

Игорь Шестков. Шарманщик с улицы Архимеда. – СПб.: Алетейя, 2021. – 430 с. (Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы).

В Питере вышел пятитомник Игоря Шесткова – московского писателя и художника, эмигрировавшего в 1990-м в Германию. Явление, согласитесь, нетривиальное для нынешних времен. Три тома прозы, книга биографических материалов, книга эссе о художниках. Можно сказать, феномен издательского дела и признание автора на родине и вообще.

А начиналось все так незаметно. Просто сел, не привлекая внимания, в поезд и уехал. Не особо и гнались, конечно, и все-таки. У всех нас когда-то были такие же мечты – затесаться в толпе туристов, опоздать на пароход… «Михаил Светлов», у-у-у. Черт побери, помните, как это было уже на первых курсах института? За кружкой пива с такими же друзьями-студентами, прогуливающими сопромат. Что бы ты делал, окажись сейчас в Ливерпуле? Прям вот так, с кружкой в руках. Ну, начинал осторожно, будто уже стоял на далекой битловской земле, вначале бы допил пиво… А потом? Кажется, у нашего героя были такие же чувства – потеряться у Стены Плача, перепутать залы в музее Сурбарана…

Чувства, да. На подступах к демократии они, как правило, просыпались. Капризы, например. Желание выбирать. В Израиль не поехал – там жарко, в Америку – далеко. Стоит заметить, что именно так и возникали литературные диаспоры. После войны в лагере американской зоны, скажем, так и предлагали – куда? В Америку или Австралию? Из советской зоны – только в Сибирь, это понятно, а здесь… «В Европе холодно. В Италии темно», если помните. И до страны индейцев тогда казалось не так уж далеко – где эти самые литературные диаспоры и образовались. Ну и сберегли, словно краснокожие, традиции высокой, не советской культуры. Собственно, только благодаря им и можем теперь сравнивать хук с апперкотом.

Игорь Шестков, понятное дело, уехал еще в 1990-м, рисовал, выставлялся, ходил по музеям. Рос над собой, как говорится, и вживался в эмигрантскую действительность. Потом как отрезало – забросил рисование и уже в двухтысячных начал вдруг писать. Русский Берлин, куда переехал из промышленного городка, имеет свои литературные традиции. Однако со временем фирменный стиль Шесткова – трансформация советского быта в европейский сюрреализм – изменился. «Чем все это было? – вопрошал автор. – Визуальными и звуковыми галлюцинациями шизофреника? Или непонятными сигналами из прошлого или из будущего? Больным я себя не ощущал. Видения мои не были чем-то патологическим… патологической была наша обычная советская жизнь… Наоборот, они были единственной ценностью моей постылой жизни. Ее единственным сокровищем. Я пытаюсь вспомнить хоть одно видение, услышать еще раз шепот времени, но мне это не удается… я вижу лишь полузаброшенные дома на бесконечных улицах Зонненберга и слышу гул и треск страшного города, в который закинула меня судьба. Германия наступила своими тяжелыми стальными сапогами на пуповину, связывающую меня с Москвой моего детства. И я благодарен ей за это».

Со временем «эмигрантская» тема у Шесткова деформировалась, в текстах наметился интереснейший симбиоз. Стилистически все это выглядело так, как если бы встретились Кафка с Гойей и решили сходить в гости к Булгакову. То есть без Фауста с Мефистофелем не обошлось. Словом, не вышло с футболом, займемся водным поло, и эмигрантские будни в прозе Шесткова накрыла волна магии, мистики и метафизики. Ведь буква «М» была вышита не только на шапочке у Мастера. «Фабрика ужаса», «Покажи мне дорогу в ад», «Сад наслаждений» – в этих книгах Шесткова кроме бытовой чернухи, переходящей, как уже говорилось, в фантасмагорию, случаются повести сродни полотнам Босха. И происходит трансформация центрального европейского кочующего сюжета. Фауст и Мефистофель, Воланд и Мастер – и у Шесткова: Герцог и Генри, Монсеньор и Гарри… То есть человек и король, человек и сатана – на фоне вторжения потустороннего в обычную жизнь, а также призыв автором потустороннего как последняя степень отчаяния. И борьба с ним, и рабство у него, и честь, ум и совесть эпохи, которую мы прожили, не потеряв ни капли памяти про это.